Абрикосовое варенье

"Этот сукин сын просто месмеризовал баб! – В гости зашла соседка, принесла бутылку вина и хорошие новости; разговор затянулся. – Плюгавый недомерок, позволял себе…"

В разговор вмешивалась бабушка:

"Неужели ты была влюблена в него, Тася? – тон окрашивался адмирацией. – А, впрочем, чему тут удивляться? Мы с Павликом тоже познакомились при весьма пикантных обстоятельствах. Я хотела его застрелить, вообрази себе! И даже раздобыла револьвер…"

Старушке позволили фужер "красного", глаза её разгорелись, словно у кошки.

Крупицу за крупицей собирая информацию (подсознательно… пользуясь, единственно, юной цепкой памятью и не преследуя корыстных целей), Юлька сложила собственную картину.

Мать и Нурик вместе учились: престижный ВУЗ, архитектурный факультет. Мельцер поступил в университет по призванию, Таисия Павловна по воле случая – так случается часто. Потом, влюбившись в "плюгавого недомерка месмеризовавшего курсисток", мать сделалась отличницей. Таков был единственный способ прилечь его внимание.

Мельцер блестяще защитился, поступил в аспирантуру.

Мать защитилась не менее выразительно и тоже устремилась в аспирантуру.

"Не верю, что между вами ничего не было! – восклицала бабушка. – Отказываюсь понимать! Вы сидели вдвоём в маленькой комнате… сидели колени в колени и… ничего? Нонсенс! C'est impossible! (не может быть! фр.)"

"Мы учились! – вопила мать. – Снимали вскладчину комнату, так дешевле! Твои, между прочем, деньги экономили! Переписывали конспекты, экзаменовали друг друга!"

Бабушка пожимала плечами и умолкала. Её мировоззрение допускало застрелить представителя противоположного пола из ревности, но сидеть на одной кровати и зубрить книжки? Абсурд.

Мельцер распределился в Среднюю Азию, в провинциальный городок, построил там школу (которую за недостатком учеников перепрофилировали в клуб) и… исчез. Целенаправленно растворился в пространстве, напоминая идейного самоубийцу: написал заявление, забрал трудовую книжку, купил на рынке бутыль мутного вонючего (запрещённого Аллахом) самогона, выставил его бригаде строителей (мужчины неплохо сдружились во время работы) и отбыл.

Хочется возвратиться к началу повествования и проговорить: "…сжимая в кулаке плацкарту", но это стало бы неправдой. В последний раз Эрнеста Мельцера видели взбирающимся в самосвал. Водитель ЗИЛа был чем-то недоволен, хмурился и затребовал трёшницу за проезд вперёд.

Архитектурная судьба Таисии Павловны Абариной…

Фраза звучит увесисто, словно заглавие книги. Каталога квадратного (вы наверняка с подобными сталкивались) матового, внушительного. С обилием монохромных тонов на обложке, и серебряным "скромным" тиснением. С чертежами/схемами, с фотографиями реализованных проектов. С философскими мыслями: "Камень всего лишь нота в симфонии многоэтажного здания", "Извечная борьба между кубом и шаром, между светом и тенью" и т.п. С восторгами благодарных жильцов-обывателей.

…сложилась весьма скромно. Хотя и без очевидных провалов.

Уразумев, что в департаменте градостроительства никто не жаждет видеть молодого (пусть даже образованного и перспективного) архитектора, Таисия Павловна сделала "ход конём". Закончила трёхмесячные скоропостижные курсы, и устроилась бухгалтером. В строительную фирму. Тася не очень ловко (по первости) сводила дебет с кредитом, зато никто из прорабов не умел "втюхать" ей "липу". Такое качество молодой бухгалтерессы особливо отмечалось руководством.

Часть 2. Предательство

В школу Юлия Абарина брала (помимо учебников, тетрадей и карандашей) носовой платок с фамильной монограммой, дедову увесистую готовальню, бутерброд в коробочке из-под французских конфет, а также морковку в пакетике. За питанием дочери следила мать; морковь заменялась огурцом или помидором (или другой "живностью" в зависимости от времени года). Сыр, колбаса и сало циркулировали по очереди и не зависели от погоды.

Юльке шел пятнадцатый год… или около того – время, когда девушка начинает распускаться, словно весенняя спелая почка.

Был слякотный день (он хорошо запомнился). С уроков отпустили раньше (физрук торопился, нервничал, размахивал руками, точно студент перед первым свиданием). Юлька прошла в раздевалку, накинула плащ, увидела грязное пятно – "мать будет ругаться", – вздохнула и побрела домой, старательно перепрыгивая лужи.

Около дома она встретилась с Нуриком. Встретилась самым безобидным образом: она шла вдоль тисов, отыскивала взглядом грибы (маслята грозили появиться в любую минуту); Эрнест Александрович находился дома в своём полуподвале, держался около письменного стола. Свет из фрамуги опускался на его лицо и (напомню, было пасмурно) не давал теней. Весь мир погрузился в густое полупрозрачное молоко.

Юлька присмотрелась. Эрнест (сволочь, мерзавец, перебежчик и скотина) что-то читал. Покусывал кончик бороды, вскидывал брови, улыбался. Временами он перекидывал страницу, возвращался… что-то произносил губами, адресуясь самому себе.

Потом он задрал подбородок (неожиданно высоко) и почесал кадык.

"Худенький, – увидела Юлька. – Очень худенький. Шея, как у отличника".

В портфеле лежал несъеденный бутерброд. Юлька подошла, положила корм на "столик" – микроскопическую полочку перед фрамугой. Кто-то (вероятно строители) устроили этот "подносик" для сношения с полуподвалом.

Эрнест увидел Юльку, испугано замахал руками, словно бы отрекаясь от продовольствия. Сделал знак, коим распугивают птиц, через мгновение усмехнулся и взъерошил волосы… потом распахнул фрамугу и принял бутерброд. Сразу же откусил кусочек, погладил себя по животу (несколько театрально), демонстрируя благодарность.

"Вот и замечательно", – подумала Юлька. В этот раз бутерброд заключал кусок ветчины. Ветчину девушка не любила.

С тех пор меж Нуриком и Юлькой сложилась тайна. Тем более она была привлекательна, что мать продолжала свою "священную войну". Дочь превратилась в двойного агента, у неё сформировалась собственная маленькая правда: она бросала (когда гуляла с матерью) бумажки, и каждый школьный день отдавала "врагу" свой бутерброд.

…отстраняясь, следует отметить, что когда покармливаешь человека, невольно отыскиваешь в нём положительные стороны, иначе процесс кормления теряет смысл. А отыскав "плюсы" (коих у Эрнеста Мельцера нашлось немало), придаёшь им излишнее значение.

Порою излишнее, порою вполне заслуженное.

И ещё: "преломить с кем-то хлеб" – существовало в старые времена такое выражение.

Однажды Юлия Абарина застала на "подносике" книгу – ответный подарок. Томик Гёте, "Страдания юного Ветрера". Книга была небольшого наивного формата (в унисон содержимому). Кроме того, несла на себе потёртости – следы чтения. Юлька с волнением вообразила, как Нурик её открывает, как перелистывает, как закладывает пальцем страницы, как чешет, читая, кадык… Размечталась настолько, что убежала не оставив ежедневного "пайка". Вернулась через час, прибавила к бутерброду яблоко и записку: "Спасибо за книгу. Извините за бутерброд, я так рассеяна сегодня…"

И ещё несколько пространных строк.

Сама того не осознавая, Юлька копировала стиль девушек 19 века. Тонкая грань между кокетством и невинной искренностью. Смесь чистоты и надежды.

Мельцер не мог оставаться хладнокровен. Ведь он не из камня был сделан, верно?

Часть 5. Любовь

– Мы не должны этого делать.

Юлька не слушала – он оказался в пределах её влияния, и смысла проговаривать пустые слова больше не существовало. Уместившись на высокой табуретке крепче, Юлька вскинула ноги и обхватила его талию, перехватила ступни в "замок". Пути к отступлению были отрезаны.

"Интересно, как это произойдёт?" – мелькнула не мысль из слов, но эмоциональное предвкушение.

Юлька напрягла мышцы ног, Эрнест подался вперёд, навалился – мужская "луковица" легко скользнула в пылающее девичье лоно.

Прошел час… или два. Любовникам сложно оценивать временные интервалы. В разлуке время тянется бесконечно, в любви – стремительно летит.

Эрнест предположил:

– Тебя будут искать.

Юлия гибко потянулась, скинула дрёму, посмотрела на часы:

– Такое развитие событий весьма вероятно. Мать начинает нервничать, я это чувствую. У тебя есть крышки?

– Крышки? – он коснулся пальцами лба.

В шевелюре его и в бороде мелькали седые волосы, вокруг глаз теснились морщины. Кожа… кожа не казалась ещё дряблой, но "это ненадолго, – подумала Юлька и вздохнула. – Старый. Ничего не попишешь".

– Ах да, крышки, – вспомнил Эрнест. – Нет, крышек нет. Но я могу подвезти тебя. Если мы поедем на велосипеде вдвоём, ты не устанешь. Вдвоём доберёмся быстрее. Я стану крутить педали.

Ехать вдвоём на одном велосипеде занятие малоприятное. Однако Юлька согласилась. Сбегала в квартиру, взяла крышки и лимонную кислоту: "Скажу, что возвращалась за лимонкой. Потому задержалась", – придумала себе извинение.