Лихтенвальд из Сан-Репы. Роман. Том 2

– Тогда ты должен согласиться со мной, что, значит, в Риме так и не выработалась система, благодаря которой порядочные оставались бы наверху, а подлые были бы отторгнуты от власти. Вот это на самом деле самый серьёзный вопрос! Недопущение предателей наверх – вот источник процветания! Если десятилетиями выбрасывать на помойку лучших, честных, добросовестных, своих по крови, а заполнять их места худшими, ворами, проходимцами, инородцами, то результат будет ужасающим! Как это и получилось в Сан Репе! Хозяева упустили власть из рук! Они доигрались до того, что на их глазах можно было украсть сбережения, накопленные веками! Это уже беспредел падения!

– Да! Я готов согласиться с тем, что государство бывает нечестивым или даже преступным, но я не готов согласиться, что это коснётся моих интересов! – сказал внезапно Лихтенвальд, – С какой стати эти пройдохи, пробравшиеся на вершину власти, решили, что так они могут обращаться так со мной! Пусть они обращаются так с теми слабаками, кто согласен с таким обращением! Если в обществе есть мазохисты, то их удовольствия – их частное дело! Может быть, есть люди, смакующие свои несчастья! Это – не я! Я хочу мотивированности от государства, а не подлых ужимок, цена которых – жизнь поколений!

– Ты тут такой один! Ну, может дюжина таких и наберётся, способных высказать всё прямо, но остальные то молчат! – хмуро сказал Нерон, – Следовательно – мазохистов тут хватает! Да непросто молчат, но ограбленные сами, ещё и косятся на тех, кто способен завить о своём несогласии с грабителями! Это не Рим! Это – гораздо хуже! Гораздо! Вот так, батьенька!

– Это правда, – согласился горестно Лихтенвальд! – Это жуткая правда!

Минуту царило молчание, как бывает в природе во время грозы, когда стихает самый громкий раскат.

– Я видел, посещая с познавательными целями вашу страну, – сказал протяжно Гитболан, – что, тем не менее, пока что церкви полны народом, не битком конечно, но народ есть – старушки-пеструшки, встречаются даже вьюноши с небритыми подбородкоми и искательными взглядами по сторонам! Алкоголики идут! Наркоманы! Человек слаб! С тех пор, как он встал на две ноги и обрушил свой вес на тазовые кости, он столь же умнел, сколь утрачивал уверенность в себе. Это природный вид, в основе которого лежит подвижность. Иногда его заносит. Этим пользуются в своих интересах те, кому выгодно! Вслед за этим следует отрезвление. И так далее. Только ум человека – правильный ум правильного человека может вместить всё. Сама жизнь не может дать почти ничего. Одна аристократка – испанка, красавица и тугой кошелёк долго подвергалась любовным атакам одного блестящего гранда, не последней персоны при дворе кастильского короля. Когда он наконец уволок её в спальню после воздушных поцелуйчиков, то первое, что она сказала после всего: «Как? И это – всё?».

– А что она хотела? Ну, насчёт вьюношей я знаю: они приходят в церковь, потому что заблудились, им нужна была весёлая женщина, а они завалились в церковь, думая, что она там! Ждёт их! Они сами разберутся с маршрутом, и у этих – недуг пройдёт! Но есть случаи похуже! Иногда человек поражается злокачественным богоискательством, но это уже паталогия! Да, слабы люди под жестоким небом! Обычные люди! Две головы, три руки, хвост! Иногда они начинают нести такую чушь, что мне становится стыдно за тех, кто выпустил их в жизнь! Скажите мне, и что, по вашему мнению, они теперь все веруют в бога? Ещё вчера они клялись в верности своим материалистическим идолам, и сегодня, что, все веруют в бога? Все?

– Веруют они или не веруют, этого никто не знает, я сомневаюсь, честно говоря, но то, что они почти все. как один. стали заявлять об этом и такая форма поведения чрезвычайно распространена – это как пить дать! Серьёзно говорю: есть сумасшедшие, а есть душевнобольные! Вот они-то и есть душевнобольные. Да и как им быть здоровыми духом, когда они всю свою жизнь прожили в сумасшедшем доме «Земляничники всёй Сан-Репы», где директор всегда неисправимый маньяк и человеконенавистник, а персонал – отпетые проходимцы и воры? Вот они уходят от жизни в религиозную наркоманию и детей своих, не подумав, туда же волокут. Бабушка моего приятеля вообще как-то сказала, что скоро настанут времена, когда вы, так она выразилась, ещё увидите «президента в рясе». Якобы у неё было видение. Я сначала смеялся, когда представил это зрелище, а потом смеяться перестал. Судя по тому, как развиваются события, я уже не исключаю такой возможности… Если уж страна стала развиваться в обратном направлении, то в том, что вернуться процессы ведьм и средневековая аскеза, нет ничего удивительного. Понимаете ли вы: эта система воспроизводит сама себя, повторяя в то же время общеевропейский ход событий.

Вначале, когда они ещё бедны и сиры, они являются к нам жалкими просителями. Они пытаются предстать людьми, пострадавшими от репрессий, всячески выжимают жалость у граждан и воровских авторитетов. Сейчас они просители. Потом они набирают силу, начинают лоббировать свои интересы в государственных структурах, быстренько добиваются налоговых льгот, их освобождают от всех налогов, дают лучшую городскую землю бесплатно, хотя она стоит умопомрачительных денег, им и этого мало, они при своей вере не брезгают грязной торговлишкой водочкой и табачком, потом ещё набрав с годами силу и капитал, они становятся всё более агрессивными по отношению к светскому обществу, начинают лезть в школьные дела и домогаться, чтобы в школе обучали не математике, а схоластике и этот процесс поглощения будет бесконечен, если общество не поставит этому свой заслон и не скажет: «Вот та грань, за которую вы не имеете права зайти! Руки прочь от общественной собственности!» Во многих городах из общественного пользования незаконно изъяты земельные участки под храмы, причём так, что горожанам уже некуда пива пойти попить! Все центральные скверы выведены из общественного пользования! И самое интересное и смешное, что все молчат! Нет голоса протеста! Это что такое? Что это значит? Почему нет протеста? Ведь забирают их имущество, их собственность! Делается всё по одной схеме – бросают за год до этого парк или сквер, прекращают его убирать, он приходит в запустение, а потом говорят: «Вот – парк! Посмотрите, как он разрушен! Да туда просто страшно войти! Давайте отдадим его церкви, будет порядок!». Хотя этот сквер можно было содержать в идеальном состоянии и без этого, найми трёх человек уборщиков и одного охраны! Здесь специально проводится политика захвата, иначе это безобразие никак не назовёшь! Беспредел… и церковники охотно участвуют в этом беспределе! Что здесь будет, когда дело дойдёт до свободной продажи земли – представить невозможно! Эти пройдохи грабят свой народ частным образом, а потом занимаются благотворительностью за общественный счёт.

– Что ты от них хотел? – Гитболан уже не обращался к Алексу, а разговаривал сам с собой, – это молодой, хищный и довольно примитивный народ, недаром их всегда звали обывателями, людишки, живущие обычной, то есть двойной жизнью. Тут есть, правда, маленькая подтасовочка – та жизнь, которую они веками считают обычной, нормальной, везде в мире называется беспросветной нищетой и существует только в романах Чарльза Диккенса про обитателей трущоб. Иногда они пыжатся и выпендриваются перед друг другом; человек, заработавший сто долларов, начинает выкаблучиваться и выпендриваться перед тем, кому досталось всего тридцать, считая эту разницу существенной, а себя богатеем. Цирк! Но это детали!

Странно, но у них, в отличие от других, более ответственных перед собой и небесным уделом народов эта самая ответственность не выросла. Всё кончается гадкой показухой на три копейки и миллионным воровством. Самые дерзкие и хищные воры правят ими, и их система правления не вызывает существенных нареканий почти ни у кого. Однако эти воры настолько свиньи, что со временем начинают покушаться даже на тряпьё и гнилые сухари бедняков, и только тут у бедняков кончается терпение, и они идут крушить своих просвещённых радетелей. Разумеется, в анналах остаётся при этом очень много смешных сцен прощаний, отделений голов, расстрелов и повешений, шествий погорельцев, наступлений орд, захватов и порчи, но опять же – это детали. Потом эти растленные личности, пострадавшие от гнева бедняков, начинают разглагольствовать о «слезинке ребёнка», об абстрактном гуманизме – слезу пускать! Смешно!

Алекс, рассчитывай только на себя. Они не простят тебе в глубине души даже то, что ты им не чета и не скрываешь этого. Не делай ставку на свой народ, даже если он к тебе присоединиться когда-нибудь и будет петь тебе осанну, не очень доверяй в искренность их поползновений. О! Наши пути и чаяния иногда пересекаются и как! Я был в городе, где совершалось действо крещения славян как раз в тот день и должен вам сказать – ничего отвратительнее этого я ни до, ни после не видел. Одно то, что плачущая толпа шла через коридор, построенный из сексотов, выводил меня из себя. Такую гнусную пародию на обретение народом новой веры трудно вообразить! Это было просто глумление!

Вы думаете, я смотрел на Владимира, Ольгу и прочих, участвовавших в этом вековом заговоре спокойно? Ничего подобного! Я знал им цену! Я знал и знаю мотивы их предательства, и они мне были отвратительны. Одни толкали свой бедный народ к пучине, другие толкнули его в пропасть, третьи хихикнули вслед… Вы, славяне, в результате насилия и афёр в разных формах, потеряли самоидентификацию и теперь не знаете, кто вы. Гости, которых вы всегда охотно и с радостью пускали в свой дом, выселили вас из лучших комнат в подвалы и мансарды и теперь на ваших глазах развлекаются в ваших апартаментах, а вас обзывают алкашами! Вот ужасный удел!

– А я был в городе, где так называемый Христос провёл всю свою жизнь-тридцать с лишним лет, в Назарете, или в Нацерете, как его называют ануреи! – вслед Гитболану загорячился Лихтенвальд. Вспомнилось мне всякое. Жизнь – длинная штука и чего только не случается с тем, кто идёт по ней. С кем только не приходиться хлеб преломлять, говоря высоким стилем, на её дорогах. Я вообще-то в Исруль два раза летал, и хоть говорят, что Бог Троицу любит, я эту поговорку не хочу больше слушать, не то, что руководствоваться ею. Мне и двух раз было достаточно, пропади они пропадом. Кто-нибудь из злопыхателей, наверняка, ляпнет про меня, что я, мол, озлился, после того, как мне коврижек недодали. Мне, мол, не повезло, и всё такое, но я даже отвечать на это не буду, потому что чушь это всё несусветная. Дело не в этом! Я просто вижу теперь всё, как есть, и цену всему знаю. Знаю я и цену лжи, которая там разлита, хорошо знаю, и молчать об этом не намерен, кто бы чего не говорил. Врать я ни за какие коврижки не буду и если уж чего говорю, то всё это чистая правда, как бы она кого не злила.

Им, Христом, там и не пахнет! Ничто в Назарете, или в Нацерете, как его обзывают ануреи, не свидетельствует о существовании Христа, как реального человека. Ничто! Большинство местных жителей по сложившейся традиции вообще считает его самозванцем и проходимцем! В древности было столько детей лейтенанта Шмидта, что не протолкнёшься, только они изображали из себя не детей лейтенанта, а чад – машиахов или сыновей господа бога.

Действительно, я могу понять их купания в Иордане, сам в нём купался; лето, жара, сидишь в воде, кейфуешь, ведёшь философские беседы и слушаешь птиц в диких прибрежных зарослях. Но я никогда не пойму «Иордана» в морозной северной стране, в январе, в полынье! Это извращение! Я видел это!!! Издевательство! Над собой! Над другими! Это насилие над здравым смыслом, а следовательно, издевательство и глумление над Богом! Как он это терпит? Не знаю! Механически переносить содной почвы на другую непереносимое? Да это просто сумасшествие и произвол! Кстати, когда я купался в Иордане, настоящем, из всех людей, какие мне там встретились, мне понравился только сом, метра полтора длиной, морда совершенно человеческая, он плавал в полуметре от меня по поверхности и по-моему совершенно балдел в тёплых струях. Больше я не сталкивался в Обетованной Земле со столь одухотворёнными, человеческими лицами, людишки там сейчас препаршивенькие, в основном…

Воды не подадут во время дождя! Умрёшь от голода и жажды на пороге их дома. Скучные люди, покрытые пылью, хотя у многих – гипертрофированное самомнение! Один при мне встал в позу Пушкина и раскрыл рот. Я думал, он что-нибудь героическое изречёт, а он возгласил: «Нас, ануреев, больше никому не одолеть!» Я подшутил, говорю: «Сколько тебе осталось, пацан?»

Много лет назад в Германии одинокий человек, посланный Провидением, своей волей установил единственную свойственную германцам форму государственности. Он был достаточно честе и и по себе знал страдания своего народа. Он не хотел больше горя ни себе, ни своему народу! Что такое свобода? Одни говорят – это право трепать языком всё, что заблогорассудиться, другие – право торговать залежалым товарцем и право обмишуливать ближнего. А этот немец не хотел забыть слово справедливость! И если для немцев свободой было право ходить строем, ощущая плечо товарища, право знать слова «справедливость, доблесть и честь», должны ли они были, отринув всё, торговать и отказаться от своих понятий? Этот человек знал, что значит слово свобода для немцев и он подарил им право на то, что им было свойственно! И Германия расцвела! Это говорит нам лишь о том, что в глубинах истории, в зарницах будущего тлеют искры идеальных возможностей для любой нации. И если эта нация восприимчива к голосу истории и не желает опоздать на свой уходящий поезд, она крепкой ногой становится на вагонную подножку и отправляется в путь к своему величию и славе! Тогда жизнь таких народов наполняется силой, верой и справедливостью – всем тем, что дарует нам Бог! Когда же расцветёт мой народ, благодаря Богу и вождям, посланным ему Богом для его расцвета? Нации нельзя говорить о благотворности поражения, ибо в сердце её вечно живёт вера в Победу!

Я не против инородцев! Я за славян! Наша нация должна быть в руках честных людей, а не пройдох! Я не хочу чтобы мной руководили инородцы! Из того, что все мы пока ездим в грязном трамвае, заткнув рты, пьяные и лишённые надежды, вовсе не следует, что так должно быть и будет всегда! Я не буду препятствовать другим ездить в грязном трамвае, Ездите хоть на тележке, но пересажу славян из трамваев в «Мерседесы»! Славян – в первую очередь! Эти идиоты стараются затруднить выполнение этой задачи, вычёркивают национальность из паспорта, создают псевдонационалистические партии, пытаясь или опорочить саму идею, или повернуть народ в нужное им русло и т. д. Ничего у них не получится. Справедливость должна быть восстановлена любой ценой! Она будет восстановлена! Мы очень скоро будем жить в славянском государстве! Это должно быть фанатической целью всё большего количества людей! Пока же, не встречая в других нациях осознания наших законных требований, мы должны самоидентифицироваться по национальному и расовому признаку. Всю эту демагогию про интернационального белого бычка надо отбросить в корне раз и навсегда! Это был манок из папье-маше для кретинов. Но надо воспитывать себя и других! Без долгого пути укрепления расовых и национальных представлений ничего не будет. Надо понять, что и с ними может быть тяжело, но без них у нас шансов нет никаких! Мир не терпит разбредающееся стадо! Только люди, смотрящие в одном направлении – сцементированная сила.

Но это так, ремарка!

– Любопытно, – продолжил Гитболан. – Мне ещё придётся побывать в Обетованной Земле с жареными каштанами для некоторых персон, которые того заслужили, но это чуть позже! Обязательно искупаюсь в этой речушке! И жаркое из сома люблю, батенька! Чем я кончил? Да! Всё это безобразие творилось прямо на моих глазах!

– И что же вы делали, будучи в здравом уме и силе? Почему вы не прекратили любым путём то, что любой нормальный человек должен был бы прекратить!

– Я? Вопрос на засыпку! Во-первых, я не человек! Но Я не терпел зла! О нет, я убил их, лже-князей, толкавших славян в эту преступную религию! Если вы знакомы с историей, то вы хорошо знаете, что у них всех был странный конец, мутный, так знайте – это я убивал их за предательство и подлость! Но они сделали своё чёрное дело – приучили-таки большинство к покорности, к рабству, к разгильдяйству. Тут уж я ничего не мог поделать – бактерия оказалась слишком заразной!!!

– Да? Но Олег был убит якобы древлянами…

– Якобы! Якобы и ничего более! Если он был убит древлянами, то и я тогда – древлянин!

– А Ольга? Она же умерла собственной смертью!

– Нет, не собственной! Она отравлена надкрылиями горных ос и надклювиями ямайских колибри!

– А Владимир? Уж я знаю точно, что он…

Гитболан укоризненно покачал головой!

– Какого Владимира вы имеете в виду? Было несколько Владимиров, в судьбе которых я имел великое счастье поучаствовать! Был даже один Владимир Ильич, если мне память не изменяет. К сожалению ни один из них не дотянул до сорока, к сожалению! Примите мои соболезнования!

Гитболан дипломатично попытался огорчиться, но Алекс со смехом остановил его.

Гитболан тоже расхохотался.

Потом Алекс задумался на минуту и продолжил:

– Жаль, что меня там, десять веков назад, не было с такими возможностями. Сколько было упущено всего из-за вашей нерасторопности!

– Ну не стоит так убиваться! В эпистолярном жанре, – сказал Гитболан, – я буду называть любое государство, возникающее перед моим мысленным взором большой буквой «Г». Это чрезвычайно экономит драгоценное время. Я знаю многое такое, что неведомо толпе, и это знание не делает меня более весёлым. Многие твои земляки, не худшие из них. скорее всего. предпочли бы покинуть эту несправедливую планету, и жить хоть на Марсе, если бы у них была к тому хоть малейшая возможность. В мире никогда не было справедливости. Не было бы Ольги, были бы другие, не лучше! А твои земляки… Они живут и почти всегда погибают здесь, в стране, которая должна была бы принадлежать им просто потому, что время их пребывания здесь исчисляется многими веками и уходит в глубь времён. Вместо этого они оказались париями на своей земле и напрасно взывают к небу, требуя справедливости или возмездия, что почти одно и то же. А кучка инородцев распоряжается всем и вся.

Твой дед, носивший такое же имя, как ты, перед страшной революцией прошлого века жил, если мне не изменяет память, в Патарстоуне на улице…

– Не надо, это ничего не меняет! Мне там уже не жить. Я даже не знаю адреса, где они жили.

– Ладно! У него была любящая жена, Васса и семеро детей. Работа на заводе в качестве помощника бухгалтера, которую он получил благодаря своей невменяемой честности, приносила ему не великий, но приличный по тем временам доход в размере девяноста рублей. Для человека, начавшего свой путь в деревне Дверской губернии, это была заоблачная карьера. Нерон, ты в курсе, что швейцарские золотые часы стоили в то время сорок рублей, корова столько же? Квалифицированный рабочий имел сорок рублей, прислуга дапдцать пять. Кстати, брат твоего деда вообще отличился и имел дипломы двух вузов вкупе с первым дворянским статусом, у него было только одно тёмное пятнышко на биографии – будучи в Германии в качестве журналиста, он набил рожу какому-то господину и два месяца просидел в тюрьме. Погиб он во время Друзиловского прорыва, у него вырвало бок снарядом.

– Да! Однако он был почти буржуем! – удовлетворённо замычал Нерон, Патарстон, 90 рублей, вах-вах-вах!

– Такой доход позволял твоему деду содержать семью, прислугу и летом ездить на Военно-Узинскую дорогу пить вино. Помимо всего было ещё три тысячи рублей золотом, вложенные дедом в англо-французские акции, столь безжалостно отъятые после этой революции… Смешно не это. Ты видел по телевизору, как французские держатели акций этих займов с пеной у рта требовали возвращения своих денег? Они, кстати, кое-чего достигли. Но ты явно никогда не услышишь, что это с позволения сказать государство хотя бы намекнуло, что те же акции могли быть и у его граждан, которые для него, как песок в пустыне.

Алекс молчал, угрюмо склонив голову.

– Значит видел. Разумеется, у твоего государства даже мысли не возникло, что держателями подобных акций были и его собственные граждане, но это просто эссе о нравах. Это такие тонкости для этих подлых кретинов! Ты бы всё равно ничего бы не получил, потому что твой дед уничтожил эти бумаги в ужасные годы, совершенно справедливо полагая, что никто ничего возвращать не будет, а риск от хранения подобных бумажек есть. Продолжаю твоё досье, если позволишь.

На второй год прискорбной и страшной революции, так хорошо проявившей низменные стороны твоего собственного народа и изумительную гнусность других национальных объединений, в Патарстоне всё замёрзло и отключилось. Все семь детей твоего деда умерли от дифтерита. Он как раз помыл их, и они умерли. Бросив всё, он убежал в Ружев, где у него родилось трое детей. Первым был твой отец, Борис, потом его брат Анатолий и младший Михаил, чей танк по горькой иронии судьбы покоится на дне болота под тем же страшным городом, Патарстоуном. Покажу тебе как-нибудь это место. Как видишь, этот город также ничего хорошего вам не принёс.

Кое-что из имущества удалось сохранить. На ваше несчастье вы иногда приглашали убирать дом наёмную работницу, Парашу. В один прекрасный день, или вернее в одну ужасную ночь, когда твоего деда с семьёй не было дома, на машине всё было вывезено, а в кухне красовалась здоровенная куча дерьма – прощальный подарок этой замечательной женщины. Сакральная благодарность за гостеприимство! В традициях проживающего здесь народа подобные сакральные подарки очень распространены. Ты знаешь, Алекс, дети этой воинственной амазонки очень отличились во время той диковатой войны, которую я не хочу особенно вспоминать – летали на самолётах, увешали грудь орденами, в общем – яблоко от яблони далеко не падает.

– Я думаю, что ты фантазируешь! Ты не можешь этого знать! Они живы?

– Если бы! Одного закусали шмели, другого съел крокодил, третий женился. Потомства у них не было, хотя некоторые кретины думают, что именно я заинтересован в размножении подлых и в возвышении уродов. Они радуются, когда падает явный злодей, и адресуют свои неуместные восторги Единому Богу, но не знают, что источником их триумфа был я. Я отдаю себе отчёт, что ум отличается от хитрости, как небо от земли. Подлые и хитрые не интересны мне, ибо в основе их поведения лежит чистый материализм. Я вижу, некоторые вещи приносят тебе страдание, Я могу прекратить разговор.

– Нет, почему же! – гордо сказал Лихтенвальд и уставился прямо в бездонные глаза Дьявола. Скорее всего, когда я оступлюсь, ты поступишь со мной точно таким же образом, и о нашем знакомстве и не вспомнишь?

– Разумеется! Я не признаю рекомендательных писем и звонков родственников! Ты ведь тоже, я знаю это, перестрелял бы всех взяточников в своей стране, то есть около трети населения, а может быть, и половину…

– Всех! И не по этическим, а по эстетическим соображениям! Хотя и по этическим – тоже!

– Хорошо! Я предоставлю тебе эту возможность! Напомни мне чуть позже, я привык в отличие от многих держать своё слово!