Лихтенвальд из Сан-Репы. Роман. Том 2

– Он такой же мой, как заячий горох на поле! – обиделся Лихтенвальд, – И о нём я вообще не заводил речь по тем же основаниям!

– Я имел прекрасную возможность смотреть ваш телевизор. – продолжил свою речь Гитболан, – Я видел начало этого искусства, если можно так выразиться, в начале сороковых годов и хочу сказать, что виденное тогда – просто смешной лепет по сравнению с увиденным сейчас. Чудо: огромные технические возможности привели, казалось бы, к самому парадоксальному результату – там просто нечего смотреть. Одна симуляция! Особенно меня поразили передачи, где нет любви, но есть её открытая симуляция, нет откровенности, а есть излияние внутренних помоев. Оказалось, что у этого продукта так много потребителей, что самоуверенность гениев гаснет. Я бы запретил такое сразу, не считаясь ни с чем! Если право кучки лжецов оболванивать народ считается здесь демократией, я бы отмёл такую демократию сходу! Сколько лет миллионы людей просят уважать их природные права и избавить их от принудительного смотрения реклам, всякой гадости, а их мнение вызывает только глумливый смех! Это и есть демократия? Плебеи! Им нужны плебеи! Где возможно они проталкивают растляющее, подлое, низменное, размазанное! Покажи ему Патерстоунскую диву, с пеной у рта и невинными глазами выступающую за легализацию борделей, он и не подумает, что она хочет всего лишь вывести из тени свой поганый бизнес! Всё – можно! Здесь не нужны гении! А что видит глаз и слышит ухо? Привычное верить волшебству, оно по привычке потребляет непотребство, желая узнать о делах своей страны, оно натыкается на ложь в тщательно разработанной упаковке. Наконец, творцы лжи уже не скрывают, что они лгут, они говорят таким образом, что ложь составляет часть новых правил игры, и вы должны принять эти правила и привыкать к ним. И вот уже лжецам и их лжи аплодируют! Что случилось? Остался ли ещё народ, отдающий отчёт, в какой игре он участвует, понимает ли он, что это не игра?

– Семь человек из публики! – пошутил Алекс, – и свора наёмных лжецов, для которых ложь – средство к жизни! Благородство и честность расцветают только тогда, когда они поддержаны собственной силой и внешней. Когда добродетели воспитываются в людях, а порок осуждается! Да, честное слово, я иногда думаю, что если бы смерть не пресекала самодовольство лакеев, достигших сытости, жизнь была бы невыносима! Про скверное – он скажет хорошо, хорошее зальёт пахучей жижей, отличное задушит пятернёй!

– Браво! Никто ведь не анализирует отдалённых последствий, скажем, массированной рекламы на мозги подрастающих поколений. Ушлые люди получают за счёт рекламы мгновенную прибыль и им наплевать на то, что они растлят этим чужие мозги на века. Прибыль сейчас и много, а растление незаметно и по капле. И критериев тут как бы нет! Эти критерии, конечно, есть, но их не пускают в публичную сферу, их не дают озвучить в публичной дискуссии. Не может же директор такого распутного канала, живя на рекламу, пустить на экран человека, который станет призывать к отказу от растления и умеренности? Станет говорить ему же о том, что он преступник? Что такое законы? Это соглашение, правила игры, диктуемые господствующим классом, слоем, бандой, как вам угодно это называть в своих целях. В больном обществе часто преступны даже законы, потому что они приняты в интересах преступников с деньгами, приняты для дальнейшего отмыва этих денег. Деньги сами по себе изначально преступны, поэтому любое общество, ставящее деньги во главу угла, само по себе преступно! Продавцу духовных наркотиков наплевать на лекции о морали и пока у него будет хоть малейшая возможность за счёт чужого здоровья получить хоть какую-то прибыль, он никогда от неё не откажется! Это общество должно уничтожать продавцов наркотиков, всё равно духовных или любых других. Здесь для начала должно быть так, как с сигаретами в Европе – купить пока можно, но на каждой коробке надпись аршинными буквами «Курение вредно для Вашего здоровья!» Мы должны были бы или убрать это с наших экранов или заставить их на титрах каждой передачи с рекламой ставить фразу:

Данная реклама

СМЕРТЕЛЬНО ВРЕДНА

для вашей психики

и

будущности

ваших детей!

С нами – ВЫ рискуете!».

Вот тогда бы мы посмотрели, какие песни они бы затянули! А сделать так, как сделали, скажем, в Гонконге, я пока не могу – в Гонконге разрешена любая реклама, но… после двух часов ночи и блоком. Вся реклама подряд идёт три часа подряд глубокой ночью! Ясно, что не один нормальный человек смотреть это добровольно не будет, но так как это закон, рекламодатель согласен и на это. Но этот порядок есть там, где есть люди, ответственные перед своим населением. Там, где есть народ, которого власти всё же побаиваются! Вообще, неплохо, когда тебя уважают, но страшно, если не бояться! Власть здесь думает, что у народа можно украсть сбережения, одеть его в телогрейки, и народ не выстрелит ей в спину! Она уверилась в недееспособности населения и мало того, поддерживает эту недееспособность. Зрелища и их характер только часть общей картины неблагополучия в этом государстве! Здесь зрителю подсовывают рекламное гнильё вместе с острым салатом приключенческого фильма, и он насильно вынужден этот компот пить. Он же не сможет всё время хлопать по кнопкам переключателя каналов, у него уже нет воли к этому. Китайцы молодцы, они поставили всё на место, и нашли в себе силы не дать худшим инстинктам ворваться в их жизнь. Они рано или поздно будут победителями мира! Впрочем, если их не изведут бактерии…

– Да, смена ментальности приводит часто к гибели организмов и сообществ. Тем более, насильственная смена. Этот процесс может растянуться на века, но как любой процесс, он имеет финал. Трагический финал! – добавил Гитболан, вынимая роскошный чёрный портсигар.

– Ну, хорошо! Я хотел повидать вас, и я вас нашёл. На Нерона произвела впечатление ваша неслыханная по здешним меркам начитанность и ваша убеждённость в том, что «ваш народ, погибающий и преданный, может быть спасён только одним…»

– Да, верно, только одним! Я много смотрел на удел моего народа и дошёл до первопричины его падения…

Названный Нероном, вдруг проснулся и, распираемый тщеславием, не только прервал мирное течение беседы, но и изрыгнул из себя лавину белых стихов:

«В глазах червей величье крайне низко. В обратной перспективе отражаясь, ты думаешь, что перед ними будешь, как белый шейх, как принц синюшной крови, но видя то, что ты лишён защиты, и истощён бессонницей зловредной, наперебой бегут – подставить ножку, воткнуть кинжал отравленный, нагадить, смешать все планы, с панталыку сбить! Смотри, как корчат рожи эти гномы, тебя завидя в дольней перспективе, кто перед ними ты? Монетка! Крюк? Свистулька? Держись, раз впрягся! Не давал сомненьям на волю вырваться, держи в узде надежды, уткни в бахилы стремя, обтирайся, но никогда, нигде не унывай! Лишь так из ада попадают в рай!»

Алекс улыбнулся и захлопал в ладоши.

– Ваш коллега лицедей! – закричал он, – да ещё какой! Школа!

– О да, если бы у меня было три уха, то два из них уже должны были бы завянуть от его тарабарщины! Но он шутит! Поверьте мне, у него под этой клоунской внешностью находится ясный и холодный ум! А вот ваше государство ума лишено! Итак, Я никогда не ставил высоко умственные способности вашего государства. – продолжил Гитболан, – Истреблять своих лучших людей и пользовать их так, как оно их использовало – для этого особого ума не надо. Для этого вообще никакого ума не надо! Невыгодно конюшни строить из людских костей!

– Общество должно стараться… – продолжил Лихтенвальд и был перебит Гитболаном.

– Должно? Общество? Стараться? Алекс, простите, но вы взываете к тому, чего уже перед вами нет! Тут нет никакого общества! Нет доброжелательного интереса граждан друг к другу, нет общего уровня и подпитки друг от друга, нет никакой информации, она заменена мифами, нет гуманитарного, если так можно выразиться, слоя над всем этим! Одни воры, смеющиеся над честными дурнями!

Всё разбито! Все разбиты! Ничей просветлённый голос уже не может быть услышан! Всё разбито! Все идут в разные стороны, отпихивая друг от друга от остатков корыта! Ничего нет! Вокруг пустота, которую уже невозможно ничем заполнить! Нет сверхзадачи! Безопасность – главное, на что претендует цивилизация – немыслима там, где угроза нищеты нависает над головой у всех людей. Она немыслима там, где пресловутая неприкосновенность личности есть лишь случайный результат наличия полиции, чьё занятие фактически – не защищать от насилия, а насильно заставлять бедняков взирать на то, как их дети умирают с голода, старухи гибнут в больницах на кишащих червями матрасах, в то время, как бездельники обкармливают своих комнатных собачек, а попы переводят общественный продукт на производство идеологического опиума. В то же время, когда на эти бездарно потраченные деньги можно было бы накормить миллионы сирых и голодных. Впрочем, это только самые поверхностные мои наблюдения! Поживи я здесь несколько лет, может быть, я бы и изменил своё мнение! Но пока оно таково!

– Да, бывший когда-то моим, этот город, это государство стало просто стадом животных, погоняемых вороватыми пройдохами! За эти годы мы увидели такое количество всякой дряни, лжи и насилия, что невинность и уважение вернуть уже невозможно. Ничтожное и подлое понукает высоким, подлый человек входит в самые лучшие дома, деньги принадлежат только ворюгам! За какие грехи мне было суждено наказание увидеть весь этот ужас? Если есть ад, то он существует здесь и сейчас, а не на небе! Это государство – государство революционеров теневиков ввергло население в самое настоящее средневековое варварство. Утратив контроль за уровнем жизни, оно выдумало новую лживую игру – игру забывания части народа. Оно пользуется для этого новым средством – ложью замалчивания, видимо полагая, что это вовсе не ложь, а удачный идеологический приём. Количество дрянных людей всегда одинаково, разнится лишь та откровенность, с какой им позволяется демонстрировать свои дурные свойства. Кое-кто впрочем, скажет: «Посмотри, какие магазины уже есть кое-где и кое для кого! Нет, братец, всё хорошо!» Я прекрасно вижу ваше хорошо! Я живу здесь волею судьбы, но жить мне здесь противно!» Мраморные пластыри для нувориишей на исподних обваливающихся фасадах. И сразу куча клакеров. Но нет в них величия, нет у них художников, философов. Это безлицый режим. Словно все силы зла бросают нам в лицо с хохотом: «Ну что, ребята, вы и это выдержите?»

Скрывать то, что я думаю, не имеет смысла, да я и не хочу этого, не буду бояться больше никого. Государство больше не будет иметь морального авторитета заставить меня делать то, а если попытается, я буду воевать с ним, или убегу.

Но, живя в государстве, которое вечно держит всех за дураков, славяне вынуждены отвечать этому нечеловеческому, чуждому им государству то неумеренным пьянством, то бунтами, то какой-то мерзкой самоотречённой покорностью. Всё равно, даже те, кто не могут ничего сформулировать, всё равно интуитивно чувствуют отдалённость этого государства от них, его враждебность. Им плохо и неуютно здесь жить!

Четыре, нет, шесть главных, неоспоримых и посему краеугольных камней было положено в основу нового, как тогда казалось, государства. Они, разумеется, уже были порядком поистасканы, как карты в старой имперской колоде, но тем, кто на недолгое время реанимировал умерших духов, казалось, что новый путь найден, а новое ничем не отличается от хорошо забытого старого. Вот эти святыни, полюбуйтесь на них:

1) Уголовное христианство,

2) Водевильная народность,

3) Квасной патриотизм,

4) Ряженое самодержавие,

5) Преступная законность.

6) Сермяжное послушание.

И молчите! Главное – молчите! Выражайте своё возмущение про себя! Тсссс!

И все капают нам на больные мозоли.

Смотрю как-то, а по телевизору какой-то финн, бывший чухонец, про славян всякие гадостные частушки распевает. Но морда у него была, я бы сказал, не лучше морд тех, кого он критиковал. Землю, говорит, назад давай! У вас много и она не в порядке! А у нас горьячих прибалтийских парней, порьядок! Накося – выкуси, брат!

Тебе разве не видно к чему дело идёт. Эти бандиты, узрев, что их государство ничтожно, ни на что не способно, и у власти просто так, долго ворам и пройдохам усидеть не удастся, а хочется заслуженной тишины и покоя, решаются на лихой финт ушами. Любой протест против беззакония и беспредела объявляется ими фашизмом и запрещается, попутно вводятся подзаконные акты ханжеского и ограничительного свойства. Ограничивающие права. Святоши создают костюмированное оформление шоу. Долгие годы творится, не поймёшь чего, людей снова начинают тихо, подленько расталкивать по тюрьмам, потом – революция и расплата. Многие негодяи убегут, прихватив награбленное в очередной раз, но нужно будет доставать их и там. Плохо только то. Что в очередной раз растляется население, перед глазами которого происходят эти штуковины..

Я знаю, что случись чудо, вернись старые добрые времена, и я уже не был бы счастлив! Но и я сам во многом виноват! Мои родители всегда ощущали себя членами социума и не видели другого пути, кроме честности. Когда они были помоложе, они много работали, общались, ездили. Увы, я сейчас не такой! В этом мире они не были одиноки. Я замкнут, более склонен к рефлексии, к пессимизму, к отказу от борьбы там, где следовало бы побороться и вдуть этим сукам по самые помидоры! С началом этой катавасии, всех этих пертурбаций я стал терять постепенно настроение, всё больше занимаясь несвойственными мне вещами. На работе в издательстве нас в принудительном порядке стали гонять торговать на рынок, работа стала нервной, я строил дачу страшными усилиями (Ради кого, спрашивается?) Все были раздражены, я иногда ругался с матерью, был невыдержан. Не возвратишь ничего! Времена филателистов и кухонь! Но я не оправдываюсь! Виноват!

– Так вы не докончили мысль! Ну? И где же этот водораздел? Падение часто начинается после неких экстраординарных событий!..

– Это событие есть! Крещение! Вот контрапункт этой невиданной трагедии! Христианство! Вот больной узел! Вот начало растления моего народа! Заставили верить в чужое и отняли своё! Чужое, даже очень хорошее и качественное никогда нельзя пускать в себя! Лучше быть пигмеем в своём лесу, чем волонтёром в чужом городе! Зачем нас крестили Насильно? Там, на Брущатике, исток нынешнего алкоголизма и всего остального урона. Скверный товар продаётся всегда в яркой и броской упаковке, а мы падки на яркое, как вороны. Казалось бы, чего плохого в этих Евангелиях? Христос там за мир, за разрядку, за народ! Ан, нет! Это книга торжествующего раба. А не ответственного гражданина. Поэтому у нас и нет никаких ответственных граждан, потому что много рабов! Они заглотали эту лингвистическую отраву, и теперь мучаемся животом сотни лет. Отрава оказалась действенной. Компьютерный вирус! Сейчас – Православная церковь Сан Репы— суперкорпорация по производству воздуха с оборотом 7 млрд. долларов в год. «Опиум для народа оптом и в розницу». Не завидую тем, кого нужда и горе гонят в каждую открытую настежь мышеловку с криком «Сыр! Сыр!» Не завидую им. Как меняются люди. Когда попадают в эту паучью сеть. Почти всегда у них в глазах появляется выражение затравленных животных, меняется даже осанка. Жалкое. Как правило, зрелище. Хотя некоторые светятся. Как краснонобычский реактор. И если узел не будет разрублен, если мы не простимся навсегда с Христом, Удел наш будет ужасен. Мы должны осознать свои ошибки и сделать выводы из этого отвратительного опыта! Но будет ли дано время понять нам наши ошибки? Нет времени! Но я всё равно верю: сволочь, крестившая нас палкой, будет истреблена мечом!

– Полностью с вами согласен! На все сто! Какое жалобное, взывающее к сочувствию зрелище представляли собой первые христиане, боже мой! В трущобах всегда зреет какая – нибудь гадость! Нерон, это должно быть тебе ближе, подтверди!.. Ты их видел во всех положениях и позах…

– Подтверждаю! – преданно заявил Нерон, закатывая глаза, укоризненно качая головой, и продолжил свои занятия. – Видел и очень давно! Гадють! Ой, гадють! Больше видеть их не хочу! Даже за большие деньги! Всё!

– Тогда они – жалкие клиенты, прятавшиеся от своей тени по подворотням и клоакам Вечного Рима. Убить их можно было плевком, поверьте мне! – продолжил эстафету Кропоткин, как оказалось, немало знавший о христовых братьях:

– Проходит время. Рим стареет, дряхлеет! И всё больше каверн, и сильнее запах гнили! Вы наверно замечали, сколько червяков ползает по гнили? В подгнившей плоти нет защитных механизмов! Рабская философия и психология становятся как бы самоценными, отделяются от своих убогих носителей. Посмотрим же, какое зрелище представляют из себя эти бывшие просители в белых тапочках, дорвавшиеся наконец спустя века до абсолютной власти на большинстве европейских территорий? Их уже не узнать – алчные, жадные и жестокие конкистадоры веры, ворюги и экспроприаторы чужого добра перед нами, в хороших дорогих одеждах, ханжи – на работе, блудники – дома. При том совершенно безмозглые, когда дело доходит до экономических и хозяйственных вопросов! Христианство похоже на огонь. Сначала спичка на ветру. Потом уютный костерок под вязом! Разгоревшись до определённого предела, он уже не нуждается в поддержании и питается тем, что ему встречается на пути. Не встречая отпора, он разгорается всё сильнее, уничтожая всё живое на своём пути. И вот уже лесной пожар неистово несётся по лесу, сметая сухие деревья, выгоняя зверьё из нор и вселяя ужас во всё живое! Никто не может ему противостоять. Никому нет пощады. И кажется, что так будет всегда. Но обманчиво и недолговечно его могущество, что такое полторы тысячи лет для истории? Миг! Вот кончается его корм – неиспорченные люди, и христовое безумие начинает гаснуть само собой. Зевают его клакеры на затверженных до автоматизма проповедях, ибо их истина заранее известна, могильной скукой веет от казавшихся бессмертными постулатов. Веру заменил ритуал. Это уже музей восковых фигур с механическим приводом! Стихли и сгнили алые паруса на закате! Мы пришли на кладбище! Они живут воровством, неуплатой налогов в казну и попрошайничеством у нищих старух. Самое большое богатство создаётся за счёт самых бедных. Они легче прощаются с последними крохами, чем миллионеры с карманной мелочью! Таков путь всего! Беда только в том, что они не согласны захоронить труп и готовы носить его перед нами, пока у нас не отвалятся носы! Только угли остались от Христова учения на земле, только пепел – в сердцах! Пройдёт время, будем надеяться, не очень длительное, и от полутора тысячелетнего циркового фокусничества ничего не останется, кроме горестного вопроса: а что же это было на самом деле? Этот вопрос зададут новые люди, которым предстоит собраться с духом и несмотря на трудности возродить вечный аристократический принцип!.. Ответа же на свой горестный вопрос они не получат.

– Вернёмся к нашим первым баранам! В своё время Клеменций, – сказал Нерон, – говорил мне о Константине: «Распустил лагерь преторианцев и стал креститься перстами! Он самоубийца! Что он делает? Это же император, а не лицедей!» Но Константин был не только самоубийцей! Он был убийца! Он убил всё!!! Христианские байки и эти жуткие ритуалы скоро поглотили империю и сделали её заповедником сумасшедших клоунов! Даже варвары смеялись над нами! А потом от Рима не осталось и следа, если не считать следами великолепные обломки и немногие куски из немногих дозволенных книг!

– Всё течёт! Всё меняется! Нерон! Ты должен быть здравомысленным! Не бывает ничего постоянного! То, что появилось на свет, рано или поздно должно уйти! И из того, что появившееся на свет было скроено удачно, вовсе не следует, что ему не даровано трагического конца. Конец у всего один – земля!

Тут Лихтенвальд сказал грустно:

– Как странно, как прихотливо устроена жизнь. Вот была прекрасная семья. Они жили в нашем подъезде. Отец был важным человекам, инженером, жил долго за границей, в Германии. Он работал вместе с моим отцом на заводе. По старой традиции они часто играли в шахматы до потери пульса. Я всегда отмечал его медальный аристократический профиль. Он был настоящим интеллигентом! Дочь его была обычной наседкой, не очень умной, а внук наркоман и потерян… Как часто не уследит человек за какой-нибудь мелочью, и жизнь катиться под откос. И вместо радости мы видим деградацию и позор. Иногда это происходит медленно, а иногда так быстро, что и вздохнуть не успеешь, как случилось. У меня нет ответа, отчего всё так.

– Да, одно плохое поколение может погубить работу веков! Я всегда об этом говорил! Только мало кто слушал! – задумчиво сказал Гитболан.

– Кропоткин! Кончай свои псалмы! Циник! – не выдержав, брезгливо сказал Нерон, – Циник! Не трогай святое! Рим мог бы развиваться ещё двести лет! Эти лживые игрища отняли двести лет жизни у огромного организма! Полноценной жизни! Да и так ли уж его конец был естественным – это ещё вопрос! Катализатор! Вот в чём проблема! Конец Рима был не более естественным, чем конец человека, которому дали вместо касторки приличную порцию яду! Вы же не считаете, сударь, естественным конец человека, которому дали яду? Я не удивлюсь, если считаете! Хотя это философский вопрос!