Что с нами случилось? Сборник рассказов

Он не помнил, сколько брёл вдоль забора. Слышал за спиной уже отдалённые звуки сирен скорой помощи и полицейских машин. Ужасно ныл ушибленный при падении бок. Может, рёбра сломал? Потрогал липкую щёку. Кровь. Рассёк об рельс. Приложил снег. Ерунда, пройдёт, шрам останется, но главное – целым куском и своими ногами шлёпает.

Наконец, вышел к каким-то гаражам. Бетонный забор кончился, пошла рабица. Ну, вот и лазейка. Куда теперь? До «комфортабельного» подвала уже не поедет. Попрётся к ближайшему метро. Согреться надо. Потом «кунфырь» купить. Может, местные бомжи приютят.

Всё так и получилось. В предбаннике метро, где из стен идёт тёплый обдув, познакомился с отогревавшимися «коллегами». Те, узнав, что у Мишки есть деньги даже на пару «кунфырей», согласились пустить его в своё прибежище в выселенной пятиэтажке.

После распитого бухла, под тепло костра, разведённого в тазу прямо на полу, под пьяный трёп новых знакомых Мишка-Кунфырь провалился в тяжёлый сон на грязном матраце.

***

– А я слыхал от Худого, вчера вечером на Красногорской мужик под поезд попал. Насмерть! – услышал сквозь ватную гулкость пробуждающегося сознания Мишка. Он разлепил глаза. За окном брезжил рассвет. Увидел сидящих у таза с углями двух бомжей.

– И чё? – в голосе второго звучало безразличие.

– Да ни чё. Говорят, полез спасать кого-то. Типа спас, а самого – на куски.

– Ну и дурак, я бы не полез.

– Куда тебе? Хотя… Я бы тоже не полез.

Кунфырь сел и тупо уставился на тлеющие угли. В голове роились мысли. Занозой колола одна: «ЭТО ИЗ-ЗА МЕНЯ»! Перед глазами в подробностях всплыла картина вчерашнего ужаса.

Кто этот мужик? Откуда? Почему?

Мишка прикрыл веки и вдруг отчётливо, как будто наяву увидел иконку Божьей Матери. Из тумана выплыли слова: «…Небесная Царице, спаси и помилуй мя, грешнаго раба твоего… от внезапныя смерти…»

Кунфырь вскочил на ноги. «От внезапныя смерти»!!! Не может быть!

– Эй, ты куда? Чаю попей! – понеслось вдогонку бегущему вниз по лестнице Мишке. Ему было не до чая.

***

Заброшенное здание недостроенной в советские времена больнички находилась в часе ходьбы, но Михаил Степанович Шелестов времени не замечал. Не замечал он и порывов ветра, стрелявшего в лицо снежной крупой-шрапнелью. Плевать на холод и промокшие ноги! Плевать на режущие плечо ручки «мечты оккупанта»! Плевать на дикую боль в отбитом боку и в едва затянувшейся коркой ране на щеке!

«Только бы никто не взял, только бы она была там»! – неотвязно стучало в голове.

У заброшенного недостроя его ждало неожиданное препятствие – наряд полиции прочёсывал здание. «Понятно, нашего брата-бомжа вылавливают», – с досадой подумал Кунфырь. Ничего не оставалось, как ошиваться неподалёку, наблюдать и ждать, когда менты слиняют.

Наконец, через час, продрогший до костей Мишка, рискуя, что его сцапают, проник внутрь больнички и поднялся на нужный этаж. Никого. Вот следы его вчерашнего «застолья» – пустая бутылка, консервная банка и сигаретные бычки.

Где же иконка? Нет нигде. Он помнил, как отбросил её. Обшарил каждый сантиметр пола.

– Обиделась? – прошептал Мишка. – Ну, прости, дурака!

Кунфырь сел прямо на пол и заплакал. Слёзы лились нескончаемым потоком. Размазывая их кулаками по грязному лицу, Михаил Степанович Шелестов всхлипывал как ребёнок и бичевал себя последними словами.

До чего он докатился к своим сорока семи годам! Рухлядь, выглядящая на шестьдесят с лишним! Вонючий отброс общества! Смердящее отребье! Зачем из-за него погиб наверняка хороший человек, лучше бы его, Кунфыря…

Он оплакивал судьбу, скотское своё положение, слабость, бесхребетность, гнидское прошлое, потерянное будущее и несбыточную надежду на то, что ещё можно выплыть. Вот и Богородица от него отвернулась, – исчезла иконка, как не было. А ведь уже почти поверил, что она через того мужика помогла спасти его вчера. Глупо. Простая бумажка. Какое там чудо? Ерунда!

Вытерев слёзы, Кунфырь с тяжёлым чувством направился к лестнице.

И вдруг на последней ступеньке нижнего этажа увидел маленький четырёхугольник.

Скинул сумку, нагнулся. Господи! Да это же Она! Богородица! Сейчас показалось, что Божья Матерь улыбается! И в этот момент в душе Михаила что-то щёлкнуло. Возникло ощущение, будто в тёмной комнате внезапно включили яркий свет!

***

На похоронах Георгия Вячеславовича Великанова было многолюдно. Никто не стенал, не заламывал руки и не заходился в рыданиях. Христиане считают, что у Бога нет мёртвых.

– Грустить и плакать не надо, – голос отца Александра, друга детства и одноклассника Гоши, сначала дрожал, но после нескольких фраз окреп. – Как сказал Иисус Христос, «всяк, кто слушает слово моё и верующий Пославшему меня, имеет жизнь вечную и придёт от смерти в жизнь». Так вот Георгий уже в царстве Отца, в Его объятиях, в вечной жизни. Потому что исполнил главную заповедь: увидел в незнакомом человеке, можно сказать, изгое общества, не только человека, но и самого Христа. И произошёл этот христианский подвиг не на заре христианства, а здесь и сейчас, в нашем мире эгоизма, себялюбия и корысти. А вообще-то я не удивлён поступком моего друга. Когда на следующий день после случившегося мне об этом рассказали, я жутко расстроился, но, как ни странно, не удивился. Это так похоже на Гошу. И теперь мы видим столь замечательный плод зрелости его христианской души – его поступок.

Когда шли с кладбища, жена Наташа сказала отцу Григорию, настоятелю храма, где Георгий был алтарником:

– Гошка всегда был такой. Ничего для себя, всё для других. Вечно опаздывал, забывал о себе, даже иногда получал упрёки за свою доброту. И от меня, грешна, тоже. Но никогда не обижался, не срывался на грубость в ответ. Лишь улыбнётся и молча отвернётся или уйдёт к себе. Потом каюсь.

Шедшая рядом одноклассница Гоши Анастасия и хорошая знакомая Наташи взяла её под руку.

– Я, как сейчас помню, в школе Гоша был такой худенький, на голове шапка кудрей. На одуванчик похож. Глаза всегда светлые, радостные. Александр, помнишь, – это уже к отцу Александру, – как писали стихи, спорили о литературе?

– Да, – отозвался батюшка, – гуляли тогда часто в овраге у Дворца пионеров.

– Ага, у Гошки всегда были с собой бутерброды и яблоки. Он их сам почти не ел, всё нам отдавал и ребятам из класса. Говорил, что не голоден, а мама расстроится, если назад принесёт.

– Мы делали вид, что верили. Или вправду верили. Сейчас-то я думаю, что он всегда считал, что другой важнее, другому хуже и тяжелей, чем ему. Гоша всегда был христианином.

***

Мишка вернулся из заброшенной больницы к своим новым знакомым бомжам в пятиэтажку. Отдал почти все оставшиеся деньги на бухло, но сам пить не стал. Остаток дня провалялся молча на матрасе, уткнувшись в стену. Его не трогали. Покоя не давали всплывавшие перед глазами картины трагедии. Ночь провёл в кошмарных сновидениях.

Утром, согревшись остатками чая, оставленными раздобрившимися бездомными, Кунфырь пошёл в полицию. Он хотел узнать, кто был его спасителем.

– Тебе повезло, – сказал следователь, когда Мишка рассказал всё как было. – Нашлись свидетели. Формально нет твоей вины. Подтверждается. Распишись и вали отсюда.

– А кто этот мужик?

– Очень хороший человек. Был. В храме служил. Ты, пёс смердячий, и волоска его не стоишь. Не понимаю, как из-за такого, как ты… Ладно, пшёл вон!

– А в каком храме? Я, может, с тамошним батюшкой поговорить хочу.

– Что, совесть протрезвела?

Мишка опустил голову и провёл ладонью по лицу.

– Ладно, – неожиданно смягчился следователь. Он достал листок бумаги, что-то черкнул ручкой и протянул его бомжу.

– Сначала иди в богадельню – здесь адрес – пусть тебя приведут в порядок, а то весь храм провоняешь. У меня в кабинете после тебя дезинфекцию теперь проводить надо.

– Не вшивый я, не заразный. Просто не мылся давно.