Вскормить Скрума

– Ты пустил бы во двор, а? – предложил старик.

– Входите, – пригласил он, отпирая калитку.

– Тут значит такое дело, – начал самогонщик, вваливаясь внутрь, – У тебя водка есть?

– Сам не принимаю, и вам не советую. Плохое это дело. Вредное. Для здоровья и для души. Да и Вам то зачем при Вашем промысле? – ответил духовный наставник.

Обоих сельчан отец Михаил недолюбливал. К малому числу прихожан они не относились. К Господу Богу за помощью не обращались. Вели, самую что ни на есть, беспутную жизнь. Совместных интересов с ними никогда не образовывалось, а если и сталкивались на перекрестках житейских дорог, то большей части возле фактории, где один постоянно болтался пьяный, а другой активно предлагал свой ходовой товар слабовольным и доверчивым односельчанам.

– Нет. Это не мне. Это Треха, понимаешь, никак не принимает. Не может, – уточнил мысль старик.

– Нет у меня водки, – решительно отрезал служитель культа.

– Слушай, Миша, тут дело такое, шибко не простое. Это дело сперва обмозговать нужно, как следовает, – покачал седой головой дед. – Я вот тоже сперва, как ты, сразу не разобрался, а потом понял.

– Простите, но мне сейчас некогда. Занят я очень. Приходите вечером, после службы. А лучше в церковь. Там и поговорим, – попытался завершить встречу священник.

– Вот, человек. Тебе же говорят: дело тут не простое. Тут с пониманием говорить надо. У человека беда. Жизни, можно сказать, лишился. Вопрос жизни и смерти. О, как, – поднял вверх указательный палец Степаныч.

– Нет у меня водки. Рассол есть. Вчера банку с огурцами открыл. Рассолу могу налить. Рассол хороший, черносмородиновый, – предложил батюшка.

– Вот… непонимающий человек. Тебе же говорят. Водка нужна. Какой тут к черту рассол. Как я тебе без водки могу это дело показать? Это же черт знает, чаво такое, – начал сердиться самогонщик.

– Не поминай нечистого, – сердито одернул его посвященный в таинства мироздания.

– Ты, Миха, только погляди на него. Видишь? Нет, ты видишь? – Степаныч выдвинул перед собой безмолвно стоящего потерянного Треху.

– И что? – недоуменно оглядел мужичка отец Михаил.

– Беда. Видишь, беда у него какая? – уточнил непутевый односельчанин.

– Обрати свои мысли к Богу, и Он вам поможет, – брякнул приходской священник кованым крючком на калитке.

– Обрати, обрати, чо ты за человек такой! – досада стала дергать старика за сердце, – У него беда, тебе говорят. Он пить больше не может. Хочет и не может. А ты обрати. Чаво обратить то, кады обращать нечаво?

– Как это не может? – заинтересовался, наконец, служитель культа.

– Вообще не может. Сглазили его, вот чаво. Порчу навели. Он теперь водку не пьет, а только всю, как ни есть, портит. Чистейший самогон лупит, как воду, – выпалил подпольный производитель зеленого змея.

– Как это? – не вразумился священнослужитель.

– А так. Я же тебе об этом и говорю. Как это все без водки показать можно? Водка нужна, чтобы понятно стало. Не может и все. Черт знает, что такое с человеком сделалось, – пояснил Степан.

– Не поминай нечистого. Говори толково, – снова наставительно указал церковник.

– Ты, Миша, не кипятись. Ты меня слушай. Вот я ему самогона налил. Он его вылупил. И ни в одном глазу. Это Треха то? Вчерась ему стопушки на пол дня хватало, а теперь и литра его не берет. Понял? – объяснил кратко старик.

– Нет, – мотнул головой батюшка.

– Экий, ты, непонятливый. Я говорю, чистейшего самогона ему только что три литры споил, а ему хоть бы хрен. Посмотри на его. Ты видишь, чтобы он литру самогона выжрал? Нет? Я и ентова не вижу. А он выжрал. Всю литру. За это можешь не волноваться. Это у меня, как в аптеке. Самогон хлещет, как воду, – раздражительно повторил старик.

– А что наливал то? – уточнил отец Михаил.

– Самогон конечно. Самогон наливал. Чистейший. Свежайший. Такой самогон, что целая гулянка могла бы гулять и человека три успокоиться до поросячьего визгу. А он один все выдул и глянь на него. Пьян? Нет, ты глянь. Он пьян? Скажи, пьян или нет?

– Вроде нет, – принюхался служитель культа к односельчанину.

– То-то, и оно и что нет. Не берет его самогон вовсе. Теперь понял? – почти выкрикнул самогонщик.

– Не шути, – отмахнулся приходской священник.

– Какие тут шутки! Цельную литру, говорю в одно горло выжрал и ничаво. Как с гуся вода. Глянь. Он пьян? – снова вытолкнул вперед Треху Степаныч.

– Да, нет вроде, – критично осмотрел мужика батюшка, – Перепутал, может?

– Кто ж такое перепутает? Вот и получается, что дело-то не простое. Как такое за один день сделаться может? Нечистым пахнет, – почти шепотом завершил старик.

– Ладно, – вздохнул тяжко отец Михаил, – Сейчас посмотрим. Постойте тут.

Он вошел в дом, достал из шкафчика початую бутылочку беленького, налил стопочку, грамулек так сто пятьдесят, снова тяжело вздохнул, перекрестился и вынес мужикам.

– Вот продукт настоящий. Но больше у меня нет, – категорично заявил приходской священник.

Треха, зажмурив глаза, принял из рук посвященного дар Божий, осторожно понюхал. Запах ему понравился. Запрокинул стопарик, вода – водой. Что ты будешь делать!

– Ну, чаво? – поинтересовался старик, – Прошло?

– Вода, – горестно ответил Колька.

– Вот видишь, даже вкуса продукта не чует, – заметил самогонщик, – А я о чем говорил?

– Солгал, плут, – пригрозил Кольке пухлым пальцем служитель культа.

– А ты бы, братец, бутылочку бы всю вынес. Тогда бы виднее стало, – посоветовал Степаныч.

– Сказано, нет больше. На стопку, может, наберу и все, – ответил церковник.

– Стопки мало, – парировал сердобольный ходатай, – Тут непременно стакан нужон. Чтоб до краев и чтоб он его сразу всего выпил. Тогда увидишь. Как иначе проверять будем?

Отец Михаил задумался на мгновение и молвил:

– А сам-то чего не принес? У тебя есть.

– Я бы принес. Только он у меня он литру в одно жало уже выжрал, – ответил старик, – Целый бутылек коту под хвост запустил. Чаво ж я один убытки на себе терпеть должен, всю тяготу на себя принимать за все общество, когда дело такое, чаво не про меня писано? Фельдшер, говорят, и тот не разобрался. Пузырь спирта просадил. Пол-литра чистейшего. А я чаво? С меня и спрос невелик.

– Спирта говоришь пол-литра? – прикинул в уме священник, – Много…

– А я чаво, – поддержал самогонщик.