– В преемниках?
– Везде.
– Не справлюсь?
– Я этого не говорил.
– Можно подробнее? – попросил я.
– Можно. Только не обижайся, хорошо?
– На что?
– На правду. На что же еще?
– Сдал Алексей Николаевич? Это хочешь сказать?
– Сдал ты или нет, тебе самому виднее, – заметил Павел. – У меня есть ощущение, что напор подрастерял.
– Москва придавила? – я кривовато усмехнулся.
– Не Москва, а скорее неудачи. Стечение обстоятельств.
Я тоже потянулся к сигаретам, но передумал.
– Как теперь быть?
– Успех нужен. Хотя бы маленький, но настоящий, – высказал свое мнение Павел.
– А если опять осечка?
– Плохо будет.
– Сломаюсь?
– Теперь вижу спортивную злость! – он хлопнул меня по плечу совсем как Всеволод Георгиевич. – Ты из прошлого сделал выводы?
– Пожалуй, сделал.
– Какие, если не секрет?
Вдохнув дым от его сигареты, я поглядел через окно кухни во двор. Там, на ярко освещенной площадке, кто-то до сих пор играл в баскетбол. Мяч гулко ударялся о щит. Раздавались голоса.
– Добреньким раньше был. Вернее, хотел и свой интерес соблюсти, и людей понапрасну не задеть. Так нельзя, не бывает. Через них переступать надо, если хочешь чего-то добиться, – сформулировал я.
– У тебя всегда так было? – прищурился Павел.
Я затянул с ответом.
– Сложный вопрос?
– Неоднозначный. А что, в Москве иначе всё устроено? – с некоторым вызовом в голосе спросил я.
– Здесь не зевай, да. Но, мне кажется, ты немного упрощаешь, – Павел вмял окурок в блюдце. – В тебе ожесточение говорит.
– Предлагаешь всем всё спускать?
– Предлагаю быть мудрее, что ли. У нас с тобой по причине возраста на новые старты времени мало.
Виски в бутылке осталось ровно на один зуб, когда разговор перескочил на международное положение. У нас и раньше такое случалось неоднократно. Непосредственным поводом послужило мое воспоминание о визитах в Главное счетоводство и прощении государственных долгов диковинным странам с иных континентов.
– В империю не наигрались? Болгарию освобождали, из-за Сербии в мировую войну влезли и свою страну угробили, а нам всё мало? – напирал я, уже чувствуя некий шум в голове.
– Как же братские народы, солидарность и прочее? – не совсем твердым тоном допытывался Павел.
– Бред абсолютный, самый что ни на есть бредовый. Не бывает братских народов, родственные отношения возможны только между отдельными людьми.
– Ну, ты увлекаешься, по-моему.
– А вот и нет! Шеф тоже как-то рассуждал на эту тему в редакции: мол, общие корни, славянство, религия, культура. Хотел ему возразить от души, но сдержался. Работодатель все-таки.
– Ты это отрицаешь, значит?
– Я этого на корню не отрицаю, но всему свое время и место. Сладкий дым воспоминаний не должен быть фактором в политике.
– А что должно быть? – поинтересовался Павел, по-братски разливая остатки.
– Грубый шкурный интерес, вот что. О собственном народе думать надо. Для этих союзничков Россия – дойная корова, не более того. На наших деньгах и нашей крови свои мелкие вопросики решают.
– Тебя многие не поймут.
– Многие это кто конкретно? Русские, которых в стране восемьдесят пять процентов?
Павел неопределенно хмыкнул.
– Опасную тему поднимаешь…
– Опасно другое – когда наши вожди опять норовят быть к каждой бочке затычкой. В любой Иран или Сирию влезть хотят, лишь бы в пику Америке.
– Америка, выходит, никуда не лезет?
– Куда и каким местом стоит лезть Америке, пусть американцы сами разбираются. У них для этого реальные выборы проводятся, в отличие от нашей комедии, – отрезал я.
– Да ты смутьян, батенька, – засмеялся Павел, поднимая рюмку.
Мы громко чокнулись и допили виски.
– Меня только одно в этой ситуации слегка успокаивает, – сказал я, закусывая ломтиком ветчины. – Вожди сами ни в какую солидарность не верят, исключительно в бабло, которое побеждает зло. Поэтому большой войны они, пожалуй, испугаются. Весь их масштаб – это поход на Грузию.