Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

Однако не имевшей достаточно войск советской власти уже очень скоро пришлось вновь возвращаться к национальным частям, стараясь использовать этническую пассионарность красноармейцев в собственных политических целях. К тому же слишком очевидной была политическая выгода в распространении советской власти в национальных регионах силами национальных же войск.

Всего через несколько дней после издания приказа № 397 Л.Д. Троцкий сформировал при Наркомвоене Центральную мусульманскую военную коллегию. Формирование мусульманских частей первым начал Наркомнац, 17 января 1918 г. образовавший в своем составе Центральный мусульманский комиссариат (ЦМК, Муском), а при нем – военный отдел. Первоначально деятельность Мускома распространялась только на Петроград, где его сотрудники агитировали рабочих и солдат-мусульман вступать в Красную армию, занимались реорганизацией на социалистической основе сформированного еще Всероссийским мусульманским военным шуро Петроградского мусульманского сводно-гвардейского полка[350 - Цит. по: Исхаков С.М. Указ. соч. С. 491.]. После заключения Брестского мира полк был официально распущен, но на его основе объявлено, поддержанное наркомвоеном Н.И. Подвойским, Верховным главнокомандующим Н.В. Крыленко и наркомнацем И.В. Сталиным[351 - Цит. по: Исхаков С.М. Указ. соч. С. 491–492.], формирование Мусульманской Красной армии, правда, нереализованное. Кроме того, 2 мая 1918 г. вышло постановление Наркомнаца, инициированное Центральным Татаро-Башкирским комиссариатом, о создании Мусульманской рабоче-крестьянской армии, организация которой возлагалась на Центральный мусульманский комиссариат Наркомнаца. 3 мая постановление было отправлено на утверждение наркомвоену Л.Д. Троцкому, однако тоже не получило развития[352 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 82. Л. 22.].

Муском сосредоточился на мусульманских, прежде всего тюркских, регионах «внутренней России» – Поволжье и прилегающих территориях. Муском командировал должностных лиц, уполномоченных вербовать мусульман в социалистические мусульманские части. 31 мая 1918 г. созданный Наркомнацем орган формирования воинских частей из мусульман перешел в подчинение Наркомвоена. В этот же день распоряжением наркомвоена Троцкого при Мускоме была сформирована Центральная мусульманская военная коллегия (ЦМВК, Центромус). Сферой деятельности коллегии определялась вся территория Республики, населенная мусульманами, хотя на деле, как и ЦМК, Центромус занимался в основном тюркоязычными мусульманами, и в наибольшей степени – поволжскими, крымскими и литовскими татарами. Не случайно в марте 1919 г. коллегия была переведена в Казань. Ближайший поволжским татарам по языку и культуре народ – башкиры – обзавелся собственным военным комиссариатом, всячески сопротивлявшимся отправке башкир в татарские части «под общим именем мусульман»[353 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 469. Л. 2.]. Татарская специализация ЦМВК выразилась и в том, что сформированная в марте 1919 г. Приволжским военным округом Мусульманская стрелковая бригада была по просьбе ее командования приказом РВСР переименована в Отдельную Приволжскую татарскую бригаду[354 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 469. Л. 94.]. При этом собственно мусульманская, культурно-религиозная специфика в деятельности ЦМВК проявлялась слабо. Мусульманство понималось как единый идентифицирующий признак военнослужащих, но не более того.

ЦМВК была призвана содействовать Наркомату по военным делам в создании «могучей пролетарской революционной армии»[355 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 6. Л. 57–58.], однако круг ее обязанностей точно не был определен. Указывалось, в частности, на «принятие мер к выделению мусульман-красноармейцев в отдельные боевые единицы с целью способствования их умственному и политическому развитию»[356 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д 38. Л. 114.]. По распоряжению Троцкого Военная коллегия была организационно «обособлена от ЦМК».

Состав коллегии также был утвержден народным комиссаром по военным делам: Мулла-Нур Вахитов, Набиулла Вахитов и Сулейман Ловчицкий. Приказом № 1 председатель ЦМВК М. Вахитов объявил о сформировании 1-го пехотного татаро-башкирского батальона[357 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 6. Л. 53. Уже 6 июня 1918 г. батальон был отправлен на фронт под Самару против отрядов А.И. Дутова (Там же. Л. 59).], а приказом № 5 – 2-го батальона. Приказом № 2 было объявлено о сформировании аппарата коллегии на местах: всем мусульманским комиссариатам при совдепах рекомендовалось срочно организовать у себя военные отделы для формирования и пропаганды мусульманских формирований, подчинив сформированные части «общесоветскому» командованию и от него же получая оружие и материальные средства[358 - Там же. Д. 3. Л. 54.]. В начале августа 1918 г. весь состав коллегии, руководивший по приказу наркомвоена мусульманскими войсками, попал в плен войскам Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧ) в Казани; председатель М. Вахитов был казнен.

Осенью 1918 г. ЦМВК была воссоздана под председательством члена коллегии Наркомнаца М. Султан-Галиева (приказ Наркомвоена № 276 от 20 ноября 1918 г.). Было разработано и в январе 1919 г. утверждено положение о Центральной мусульманской военной коллегии при Наркомвоене, определившее ее состав, положение в органах военного управления, цели и задачи[359 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 38. Л. 150–155.]. Согласно положению, руководящий аппарат состоял из председателя и четырех членов коллегии (выбирались Центральным бюро мусульманских организаций РСДРП(б) и утверждались наркомом по военным делам), а также военного руководителя, на которого возлагались руководство военным отделом коллегии и непосредственные заботы по формированию воинских частей. ЦМВК состояла из трех отделов – общего, военного и политического. Военный отдел занимался комплектованием мусульманских частей, разработкой штатов, подбором командного состава. Политический состоял из двух подотделов – агитационно-вербовочного и организационно-информационного. В задачи политического отдела входили: организация и расширение сети военных отделов на местах, сбор сведений о наличии мусульман-военнослужащих и агитационно-вербовочная работа среди мусульманского населения и солдат-мусульман с целью формирования из них мусульманских частей Красной армии. Кроме того, планировалось издание печатной продукции и публикация периодического печатного органа ЦМВК. Постепенно с санкции Реввоенсовета Республики она обзавелась достаточно широкими полномочиями по формированию и комплектованию воинских частей.

Приказом РВСР № 601 от 29 марта 1919 г. были определены задачи коллегии: содействие Приволжскому и Уральскому военным округам в деле формирования мусульманскимих частей, политической и культурно-просветительской работы с ними[360 - Калюжный Р.Г. Красная армия 1918–1934: структура и организация: Справочник. М., 2019. С. 25.]. 15 мая 1919 г. по ходатайству ЦМВК Реввоенсовет Республики издал еще два приказа. Согласно первому из них все вопросы о назначениях, увольнениях и перемещениях лиц командного состава и политических комиссаров действующих татарских частей производились только с ведома и согласия ЦМВК[361 - РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 6. Л. 112.]. Другим приказом РВСР, распространенным по телеграфу, надлежало произвести учет всех бывших офицеров-мусульман, состоявших на службе в тыловых и вспомогательных частях и учреждениях Красной армии, а также не состоявших на военной службе. Последние обязаны были немедленно явиться в ближайший военный комиссариат для регистрации[362 - РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 6. Л. 66.]. Дважды – в июне 1919 г. и в июле 1920 г. распоряжением Мобупра Всероглавштаба, а затем запредседателя Реввоенсовета Э.М. Склянского – все запасные и тыловые части обязывались откомандировать в распоряжение Центромуса всех мусульман-специалистов (артиллеристов, кавалеристов, пулеметчиков и т. д.)[363 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 692. Л. 15, 27.]. Центромус обладал значительными лоббистскими возможностями, добившись от Мобупра ВГШ разрешения на вербовку среди населения в ряды Красной армии добровольцев из числа мусульман «национальностей Востока». В начале 1920 г. вербовщики с мандатом ЦМВК разъехались по восточным губерниям России с целью поиска добровольцев в «туземные конные и пешие части»[364 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 692. Л. 33.]. И весьма преуспели в этом. Так, Регистрационно-вербовочный отдел ЦМВК с мая 1919 по февраль 1920 г. навербовал в девяти губерниях Европейской России и Поволжья с мусульманским населением 7305 человек, часть из которых была направлена на укомплектование мусульманских частей, а часть – обычных[365 - РГВА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 93. Л. 19.]. С февраля по октябрь 1920 г. из других формирований в распоряжение ЦМВК добровольно было переведено 5110 человек. Более 1,5 тыс. человек было навербовано в мусульманские командные курсы и другие военно-учебные заведения[366 - РГВА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 93. Л. 20.].

ЦМВК просуществовала до 1 октября 1920 г., когда приказом РВСР на ее кадровой и материальной основе был создан отдел Востока при Политуправлении РВСР[367 - РГВА. Ф. 9. Оп. 21. Д. 2. Л. 2.]. К моменту расформирования Центромус укомплектовал две татарские стрелковые бригады – 1-ю и 2-ю (2-я позднее переименована в 68-ю, а затем в 69-ю)[368 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 1035. Л. 3.], а также ряд более мелких частей и подразделений.

Кроме ЦМВК, занимавшейся фактически только вопросами татар, из народов, относимых к «восточным», «своими» комиссариатами обзавелись, как уже отмечалось, башкирский, а также калмыцкий и киргизский (казахский) народы. Особое внимание именно к этим трем народам можно объяснить большими поголовьями лошадей и скота в их распоряжении, возможностью заготовки крупных партий мяса, жира, кожи, шерсти, а также перспективами привлечения местного населения в кавалерию, интенсивное развитие которой развернулось во второй половине 1919 г. Сущностно эти военкоматы походили на ЦМВК, поскольку распространяли свои полномочия не на территории, а на этносы, где бы представители таковых ни проживали[369 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 737. Л. 53, 70, 153, 260.]. Они были наделены большими полномочиями в области формирования национальных частей, назначения командного состава и применения вооруженной силы. Комиссариаты формировали верные Советской России воинские части, организовывали местную военную власть, учет населения и лошадей и их мобилизацию. Им же передавались военнопленные из белых и национальных антисоветских формирований для использования на укомплектование советских частей[370 - РГВА. Ф. 11. Оп. 15. Д. 20. Л. 75.].

Киргизский и башкирский военкоматы имели статус «центральных», что означало их подчинение не окружному военному комиссару, а непосредственно Всероглавштабу. Они отличались большой активностью и производили обширную переписку, отложившуюся в архивных фондах РГВА и ГАРФ.

Кроме татарских и казахских (киргизских), также активно восточные части формировались из калмыков, башкир, узбеков и ряда других народов. Мобилизуемые контингенты местных жителей использовались преимущественно на своей территории. Национальные военкоматы прилагали все усилия к тому, чтобы использовать мобилизованных граждан в пределах своих республик. Например, из 3033 человек, мобилизованных в течение 1918–1919 гг. Калмыцким центральным комиссариатом по военным делам, 689 человек было направлено в Калмыцкую дивизию, 2142 человека оставлено в распоряжение улусвоенкомов, 90 человек – в местных сотнях[371 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 737. Л. 88.]; то есть почти все остались в пределах своего региона.

В ряде случаев восточные формирования подолгу воевали вдали от дома. Например, 1-я и 2-я отдельные татарские бригады больше года действовали в составе Туркестанского фронта[372 - РГВА. Ф. 17. Оп. 1. Д. 91. Л. 2.], Башкирская кавалерийская бригада воевала на Западном фронте. Далеко не все военные руководители считали практику сведения местных жителей в национальные части и оставление их для службы по месту жительства удачной идеей, поскольку те «среди своих родных аулов с трудом привыкают к правилам военной дисциплины»[373 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 737. Л. 160 об.]. С другой стороны, попытки игнорирования национального компонента и грубого администрирования приводили к разложению национальных частей. Например, в декабре 1918 г. Калмыцкий военный комиссариат был расформирован и присоединен на правах отдела к Астраханскому комиссариату. Направленный им в Калмыцкий кавполк русский командный состав, не знавший калмыцкого языка, «быта и нравов степных номадов-калмыков, не сумел подойти к ним правильно и поставить дело формирования». В результате: «массовое дезертирство и форменное разложение полка»[374 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 737. Л. 258.].

* * *

Примерно с середины 1919 г. формирование крупных национальных частей и соединений (полки, бригады, дивизии) по единым штатам велось под руководством центральных органов военного управления. Первоначально под давлением местных органов советской власти и военного управления приходилось соглашаться на формирование национальных армий. Например, Башкирский военкомат первоначально добился формирования отдельной Башкирской Красной армии[375 - РГВА. Ф. 11. Оп. 1. Д. 21. Л. 57.], однако 5 апреля 1919 г. приказом РВСР № 615 это решение было отменено и вместо армии формировались трехполковая стрелковая бригада и четырехполковая кавалерийская дивизия с приданными подразделениями. Башкирский военкомат брал на себя все заботы по комплектованию полков людьми и лошадьми[376 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 425. Л. 22; Оп. 15. Д. 20. Л. 117–118.]. В эти же дни были существенно сокращены политические полномочия ЦМВК, а сама коллегия передислоцирована из Москвы в Казань. В это же время развернулось формирование национальных соединений и в других восточных регионах. С 10 марта 1919 г. приказом РВСР формируется Отдельная Приволжская татарская стрелковая бригада, а 19 июня приказом РВСР № 1014/185 – специальные и тыловые части к ней[377 - РГВА. Ф. 11. Оп. 15. Д. 20. Л. 123.]. 13 октября РВС Юго-Восточного фронта и Калмыцкому комиссариату Реввоенсоветом Республики было поручено формирование двух калмыцких кавалерийских полков. 19 октября 1919 г. приказано всех мобилизованных на территории Башкирской АССР татар, мещеряков и тептярей обращать на укомплектование 2-й Отдельной татарской стрелковой бригады Туркестанского фронта.

Обилие приказов и номеров воинских частей не должно вводить в заблуждение о степени влияния центра на местах: большинство национальных формирований, что называется, жили своей жизнью, воплощая собой явление, ставшее настоящим бичом Красной армии, особенно в начальный период Гражданской войны, – партизанщину. Причем в национальных окраинах в силу их слабой связи с центральными властями партизанская эпоха сильно затянулась, подчас на весь период войны. За внушительными наименованиями («Северо-Кавказской армия», «Кубано-Черноморские войска», «Таманская армия», «Чеченская Красная армия», «Татаро-Башкирская Рабоче-Крестьянская Красная армия» и т. п.) скрывались, как правило, небольшие отряды с эклектичной структурой и слабой дисциплиной. Разумеется, такого рода формирования были подвержены сильнейшим политическим колебаниям под воздействием множества привходящих факторов. Большевикам приходилось повсеместно иметь дело с этой опасностью: «Отовсюду проявлялась интересная инициатива, – приводит слова Л.Д. Троцкого французский журналист А. Моризэ. – Но как! Стоило только образоваться ядру, как оно сейчас же заражалось духом сепаратизма»[378 - Моризэ А. У Ленина и Троцкого. Москва 1921. М.; Пг., 1923. С. 103.].

Чаще всего партизаны противились попыткам управлять ими, использовать на других участках фронта. В условиях непрочности советской власти на местах ее отношения с партизанскими отрядами носили не распорядительный, а договорной характер. Формирование национальных частей было невозможно без согласования с местными властями – народными съездами или их представителями – ЦИКами или ревкомами. Без санкции народа советская власть, не имевшая в нем еще никаких корней, не решалась начать мобилизацию или формирование воинских частей. Легитимация красных партизанских воинских частей осуществлялась на разного рода съездах и сходах. Таковых в окраинах бывшей империи проходило великое множество. Например, на съезде киргиз (казахов) Тургайской области, состоявшемся в марте 1918 г., был принципиально решен вопрос о формировании киргизских частей Красной армии. Тургайский областной исполком Совета солдатских, крестьянских и киргизских депутатов обещал организовать не менее чем 20-тысячную армию киргизов. Впоследствии решение было поддержано Народным комиссариатом по военным делам и Народным комиссариатом по делам национальностей. Были назначены политические комиссары, выделены денежные средства[379 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 259. Л. 3–4.]. 28 апреля 1918 г. съезд рабочих татар и башкир в Уфе одобрил организацию «Татаро-Башкирской Рабоче-Крестьянской Красной армии»[380 - Песикина Е.И. Указ. соч. С. 117.]. Съезд советов депутатов трудового калмыцкого народа постановил призвать калмыков 1894-1895 гг. рождения, а в перспективе, с учетом полученного опыта, мобилизовать и остальные возрасты. Калмыки обещали влить в Красную армию «лихую боеспособную калмыцкую кавалерию»[381 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 259. Л. 17.]. Национальные съезды принимали подобные решения повсеместно.

Дальнейшую процедуру формирования национальной воинской части можно показать на примере тех же киргизских (казахских) частей. В населенном пункте Ханская Ставка (Урда) был развернут агитационно-вербовочный отряд под руководством комиссара военных дел в Степи. Организационно отряд являлся подотделом Отдела по формированию киргизских частей, созданного решением Высшего Военного Совета 4 августа 1918 г. и утвержденного наркомвоеном Л.Д. Троцким[382 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 259. Л. 21.].

Кроме вербовки и мобилизации, возникала масса организационных вопросов: квартирный, продовольственный, транспортный, учебно-инструкторский. Их решение, как справедливо отмечалось в отчете заведующего Киргизским отделом Наркомнаца, «должно предшествовать сбору джигитов»[383 - ГАРФ. Ф. Р-1318. Оп. 1. Д. 259. Л. 24.]. В рассматриваемом случае с киргизскими частями был создан ряд комиссий: квартирная изыскала капитальные помещения под казармы, продовольственная – разработала рацион с учетом национальных традиций, религиозных ограничений и предстоящих физических нагрузок; транспортная – определила количество верблюдов для переброски имущества полка. Учебно-инструкторский вопрос делился на два пункта: выбор места для стрельбищ и тактических занятий в степи не вызывал вопросов, но для подбора командного состава требовалась помощь ВГШ.

Уже весной 1919 г. среди киргиз (казахов) была проведена первая мобилизация, давшая скромные результаты – 954 мобилизованных и 136 добровольцев[384 - ГАРФ. Ф. 11. Оп. 5. Д. 737. Л. 153 об.], что, впрочем, позволило сформировать первый киргизский полк. В конце 1919 г. по ходатайству киргизского военкомата (Киркрайвоенкомрата) для местных нужд Туркфронтом было сформировано девять отдельных киргизских эскадронов и семь караульных рот. 15 ноября 1919 г. командующий Туркфронтом М.В. Фрунзе начал формирование 1-й Киргизской крепостной кавалерийской бригады и специальных частей к ней, а в феврале 1920 г. – Особого киргизского полка. По состоянию на май 1920 г. удалось достичь достаточно значительных результатов: в составе 1-й армии Туркфронта числилось четыре тюркских конных полка, Узбекская бригада, а также 2-я киргизская и 3-я туркменская бригады (последние две – в стадии формирования) общей численностью 4121 человек[385 - РГВА. Ф. 6. Оп. 7. Д. 13. Л. 43–44.].

* * *

В тех национальных регионах, где еще не было советской власти, большевистское руководство всячески поддерживало национально-освободительное партизанское движение против белых правительств и интервентов. Туда на содержание партизан направлялись нелегальные денежные потоки. Большевики-подпольщики охотно вступали в любые союзы и соглашения с местными обществами, лишь бы поднять их на борьбу с контрреволюционными силами. Яркий и характерный пример тому – Северный Кавказ, где в 1919 – начале 1920 г. большевики в Дагестане, Чечне, Ингушетии, Кабарде в борьбе с Вооруженными силами Юга России генерала Деникина действовали в тесном сотрудничестве с местными мусульманско-клерикальными и националистическими кругами. Однако вполне успешное сотрудничество в период белой оккупации вовсе не гарантировало его продолжения после установления советской власти.

Весной 1920 г., с приходом на Северный Кавказ частей 11-й советской армии, заслуженные горские партизанские отряды, изрядно потрепавшие части ВСЮР, стали вливаться в состав РККА. Первоначально их охотно принимали целиком, как готовые воинские части, а также формировали из охотников новые полки и бригады. В конце апреля 1920 г. во Владикавказе даже было организовано Управление формирования горских кавалерийских частей, которое возглавил местный большевик А.М. Беленкович[386 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 449.]. В планах Управления было формирование из добровольцев девяти полков и трех бригад из горцев, на укомплектование которых требовалось 9750 бойцов и свыше 250 командиров[387 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 447. Л. 3.]. Некоторые горские части (чеченские и дагестанские конные сотни, 1-й Дагестанский стрелковый полк и т. д.) были приданы 11-й армии и содействовали ей в замирении Азербайджана весной и летом 1920 г.[388 - РГВА. Ф. 195. Оп. 3. Д. 296. Л. 4, 6.]

Однако очень скоро партизанская природа горских формирований дала о себе знать. Горские части, сформированные на добровольной основе, были плохо управляемыми и быстро разлагались. О Дагестанской сводной бригаде сообщалось, что эта воинская часть «не высокого качества, плохо обучена, малочисленна… серьезной задачи ей дать нельзя»[389 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 42. Л. 22.]. В сформированных в Чечне трех конных бригадах «с самого начала формирования наблюдалось массовое дезертирство», которое совершалось с лошадьми и оружием. Приказы, возлагаемые на чеченские части, «никогда в точности не выполнялись»[390 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 42. Л. 12.]. Командарм Кавказской трудовой армии С.В. Косиор доносил: «Чеченская бригада разбегается большими группами, ни одного боезадания не выполнила, занимается грабежами»[391 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 42. Л. 17 об.].

Осенью 1920 г., когда в Дагестане и частично в Чечне вспыхнуло мощное восстание имама Н. Гоцинского, горские части составили самый ненадежный эшелон советских войск. Последние стали таять из-за дезертирства и перехода горцев на сторону восставших[392 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 42. Л. 1–4.]. По этой же причине из региона была выведена и формируемая Дагестанская сводная бригада. «В связи с ненадежностью населения» в нее в августе и сентябре стали набирать русских военнослужащих, отложив призыв местных жителей на будущее[393 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 42. Л. 1–4.]. Военком Дагестана Смирнов настаивал на экстерриториальном содержании национальных частей: «Очень важно – это вывод из Дагестана формируемых частей, ибо они никогда не будут воспитаны и постепенно все дезертируют»[394 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 42. Л. 15.]. В середине октября 1920 г. Дагестанская сводная бригада в составе свыше 900 бойцов и 1300 нестроевых «едоков» была срочно («пока полки не перешли на сторону абреков») погружена в эшелоны и отправлена в Ростов, где продолжила формирование[395 - РГВА. Ф. 109. Оп. 4. Д. 17. Л. 1.]. Самый «нетвердый» 1-й кавполк, даже не дожидаясь подачи составов, был пешим порядком отправлен в Грозный[396 - РГВА. Ф. 195. Оп. 3. Д. 312. Л. 15, 35, 41.].

Причины столь быстрого разложения горских частей Красной армии, еще совсем недавно блестяще проявивших себя в партизанской борьбе с деникинцами, крылись в катастрофическом несовпадении их ожиданий от советской власти с реальностью. Довольно точно уловил мотивацию горцев, поддержавших советскую власть с оружием в руках, Н. Гикало – большевик-подпольщик, организатор красного партизанского движения в Чечне, отлично разбиравшийся в настроениях местного населения. По его словам, горцы ждали от большевиков немедленных, «прямых и непосредственно личных (благодаря большому непониманию) благ»[397 - ЦК РКП(б) – ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 1. 1918–1933 гг. М., 2005. С. 140.]. И такие обещания им действительно щедро раздавались при формировании отрядов. Один из красноармейских политработников так описал формирование партизанского отряда в Чечне: «Тов. Эллердов (чеченский большевик. – Авт.) начинает организацию туземного отряда, подписывая с организаторами договор, в котором он обещает им все блага земные и обещает им, что дальше своего аула им выступать не надо будет» (здесь и далее курсив мой. – Авт.)[398 - РГВА. Ф. 39247. Оп. 1. Д. 2. Л. 5.]. Хотя советская власть и была желанна большинством населения, ожидания от нее строились прежде всего на антитезе добровольческой политике, а не на социалистических идеалах. Дагестанский большевик М. Кундухов сформулировал их так: «Население ждет истинного порядка и культуры… Большевизм становится чуть ли не религией бедняков…»[399 - Цит. по: Кадишев А.Б. Интервенция и Гражданская война в Закавказье. М., 1960. С. 232.] (курсив мой. – Авт.). Пытавшийся разобраться в политических предпочтениях чеченцев начальник политотдела 33-й стрелковой дивизии С. Каменский пришел к парадоксальному заключению: «Отношение населения, отличающегося крайней некультурностью, в целом к Советской власти хорошее, к Красной армии отрицательное, вследствие абсолютного непонимания задач ее. Отношение к коммунистам хорошее, к большевикам – плохое…»[400 - РГВА. Ф. 39247. Оп. 1. Д. 2. Л. 7.] Неискушенные в российской политике горцы были неспособны уловить грани и оттенки пестрой российской политики времен Гражданской войны.

Первый же опыт взаимодействия с советской властью, даже если он не был насильственным, принес разочарование: никаких немедленных чудес не случалось, а, напротив, вместо Белой армии пришла Красная, которую тоже нужно было кормить. Новая власть сразу проявила себя прямолинейно, неуклюже, не считаясь с особенностями хозяйства, быта и менталитета горцев. Особенно остро это проявилось в горных округах Дагестана. Нелепые учеты кур, яиц, деревьев, жестокие продразверстки в сочетании с «безудержным произволом местной ЧК»[401 - РГВА. Ф. 109. Оп. 2. Д. 64. Л. 87.], «случаи бесчинства отдельных отрядов» красноармейцев, доходивших «до явных грабежей и убийства среди мирного населения»[402 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 448. Л. 25.], а также совершенно отвлеченная разъяснительная работа быстро сделали свое дело.

К весне 1921 г. большинство частей, укомплектованных горцами Северного Кавказа, были расформированы, а их личный состав распущен по домам. Сведения о «лицах восточных национальностей», поданные в штарм частями войск Терской области, 32-й и 33-й стрелковых дивизий в начале февраля 1921 г., демонстрируют уже единичное представительство представителей горских народностей в регулярных войсках Красной армии[403 - РГВА. Ф. 28108. Оп. 1. Д. 313. Л. 28, 42, 44.].

* * *

Что касается этносов, населявших западные регионы бывшей Российской империи, – украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, то здесь, пока политическое влияние московской власти было недостаточно прочным, формирование национальных армий происходило на единой платформе по соглашению с советскими национальными правительствами, которым еще предстояло отвоевать и закрепить за собой свои территории. Борьба за власть и внутренние гражданские войны здесь разгорелись в конце 1918 г. с эвакуацией германских войск и усилением противостояния между Советской Россией и Польшей. Указанные народы оказались на линии этого противостояния. Советская Россия признала независимость вновь образованных республик и в то же время вооруженной силой поддержала там советскую власть. В январе по просьбе советского правительства Литвы участвовавшая в занятии освобождаемой германцами территории Псковская дивизия была переименована в Литовскую с доукомплектованием до штата за счет коренного населения[404 - Балтушис-Жемайтис. Гражданская война в Литве в 1919 году // Война и революция. 1929. Кн. 7. С. 94.]. Весной 1919 г. была создана Латвийская советская армия, насчитывавшая в марте 30 тыс. человек[405 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 293. Л. 1.]. 13 марта 1919 г. из Западной армии преобразована Белорусско-Литовская советская армия. Наиболее многочисленной (до 188 тыс. человек) была Украинская советская армия. Национальные войска подчинялись Всероглавштабу, формировались и снабжались за счет центральных органов Наркомата по военным делам[406 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 425. Л. 46.].

Эпоха национальных красных армий для «западных» народов закончилась примерно тогда же, когда и для восточных, – в первой половине 1919 г. Опыт национальных советских армий был признан неудачным. Общая координация была слабой, аппарат управления налаживался с трудом, сильны были партизанские явления. Как отмечалось в «Заключении о состоянии вооруженных сил и военных органов Украины за период с 29 января по 23 августа 1919 г.», подготовленном Высшей военной инспекцией Украины, «Украинская Красная армия имела успех лишь до тех пор, пока сталкивалась с противником, морально стоявшим ниже ее, но столь же плохо организованным, как она сама. Стоило же ей встретить более сколоченные польские или деникинские войска, как она распылилась и открыла фланги»[407 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 548. Л. 119 об.]. Украинскую армию, которую представители Всероглавштаба характеризовали «сбродом грабтелей, поглащающей массу средств, но остающейся голой и босой»[408 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 226. Л. 52.], принудительно переформировывали в стрелковые дивизии и бригады по штатам РККА.

Конец формальной самостоятельности «западных» национальных красных армий положил декрет ВЦИК от 1 июня 1919 г. «Об объединении Советских Республик: России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии для борьбы с мировым империализмом», в котором декларировался военный, хозяйственный и финансовый союз между перечисленными советскими республиками. Уже спустя несколько дней национальные армии получили единую сквозную нумерацию без сохранения этнонима и единую штатную организацию по образцу РККА[409 - Собрание узаконений… С. 354–355.].

Данное соглашение дало возможность использовать демографические ресурсы данных республик для комплектования Красной армии, которая теперь объединила все вооруженные силы, стоявшие на социалистической платформе. Фактически советизация прошла на Украине и части территории Белоруссии. Прибалтийские народы после коротких войн с Советской Россией добились независимости, и в 1920 г. по соглашению со вновь образованными правительствами советские военные власти не без многочисленных проволочек вынуждены были отпустить большинство военнослужащих – по национальности латышей, литовцев, эстонцев и поляков, которые желали выйти из российского гражданства и принять гражданство вновь образованных государств (оптироваться)[410 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 710. Л. 435–445.].

У большинства национальных формирований Красной армии периода Гражданской войны была совершенно прозрачная политическая миссия: на своих штыках они должны были принести счастье революции своим народам. Например, из Башкирии доносили, что «весьма желательно в политическом отношении… при ожидаемом освобождении областей, населенных башкирами… наличие в рядах наших войск башкирских частей, что облегчит мобилизацию среди башкирского населения»[411 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 502. Л. 2.]. С середины августа 1920 г., в разгар Советско-польской войны формировалась 1-я польская Красная армия, которая из-за катастрофического развития событий так и не появилась на свет. Подобных примеров много. Национальные красные армии в составе РККА (украинская, белорусско-литовская, латышская, польская) создавались для конкретных войн и были рассчитаны на дальнейшее продвижение мировой революции.

4.2. «На одинаковых основаниях с остальными гражданами…»: долгий путь к обязательной военной службе

Сказанного достаточно, чтобы составить себе представление о национальных воинских частях и разного рода национальных красных армиях как о формированиях по большей части слабо организованных и плохо обученных, недисциплинированных и нестойких в бою, часто политически ангажированных и своекорыстных. Впрочем, эти характеристики применимы ко всем партизанским формированиям периода Гражданской войны, а не только к национальным. Именно с этими сущностными чертами партизанщины боролись советские власти в течение всей Гражданской войны. Отсюда понятно, что значительно проще и выгоднее было использовать нерусских новобранцев в общей схеме комплектования войск на основе призыва военнообязанных. Рассмотрим этот аспект участия нерусских народов в Гражданской войне.

Формально с момента создания Красной армии граждане Советской России нерусской национальности принимались на военную службу «на общих основаниях и одновременно с соответствующими категориями русских граждан. Никаких изъятий для инородцев окраин установлено не было», – именно так, вполне однозначно утверждалось в «Справке об использовании призывавшихся на территории Республики инородцев», подготовленной 11 декабря 1919 г. врио начальника Мобилизационного управления Всероссийского Главного штаба Федоровым начальнику Всероглавштаба Н.И. Раттелем[412 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 692. Л. 246–246 об.].

В основополагающем декрете Совета Народных Комиссаров «Об организации Рабоче-Крестьянской Красной армии», принятом 15 (28) января 1918 г., указывалось: «В Красную Армию поступает каждый, кто готов отдать свои силы, свою жизнь для защиты завоеваний Октябрьской революции, власти Советов и социализма»[413 - КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза: Документы (1917–1968). М., 1969. С. 19.]. Правда, как отмечается в литературе, первоначальный проект декрета, перед утверждением подвергнутый многочисленной правке разных лиц, содержал слова «без различия национальностей». Их вычеркнул член коллегии Наркомвоена Э.М. Склянский[414 - Молодцыгин М.А. Красная армия: рождение и становление. 1917–1920 гг. М., 1997. С. 101.]. Чем руководствовался этот военно-политический деятель, сейчас сказать нельзя, но следует отметить, что отказ от этой формулы не изменил общего посыла документа, ставившего единственный барьер для службы в Красной армии – классовое происхождение.

В многочисленных приказах Совета Народных Комиссаров и Реввоенсовета Республики, объявлявших всеобщие и частичные призывы, каковых за годы Гражданской войны было осуществлено несколько десятков, основными критериями, задававшими рамки призыва, являлись: социально-классовая принадлежность гражданина, его возраст, физическое состояние. Первый критерий был основополагающим. Для определения, как тогда говорили, «классового лица» военнообязанных граждан в июле 1919 г. была разработана и введена в действие отдельная инструкция[415 - РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 6. Л. 751.]. Призываемый в Красную армию обязательно должен был относиться к трудовому классу, соответствовать требуемым возрастным характеристикам и быть годным к строевой службе. Эти критерии были определены с самого первого призыва рабочих, объявленного 12 июня 1918 г.[416 - Постановление СНК РСФСР № 436 от 12 июня 1918 г. объявляло первый в республике обязательный призыв рабочих и не эксплуатирующих чужого труда крестьян 1897–1893 гг. рождения.], а затем распространились на всеобщие возрастные призывы, которые развернулись в сентябре 1918 г. (приказы РВСР № 4 от 11 сентября и № 6 от 22 сентября)[417 - Приказы РВСР № 4 от 11 сентября 1918 г. и № 6 от 22 сентября 1918 г., объявлявшие призыв на действительную военную службу «повсеместно всех граждан, родившихся в 1893–1897 гг.» (РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 3. Л. 2, 5).] и все последующие призывы периода Гражданской войны. Национальность мобилизуемых граждан в них никогда специально не оговаривалась.

Несмотря на это, конкретные политические ситуации заставляли молодое Советское государство непрерывно решать национальный вопрос в связи с комплектованием вооруженных сил. Фактически проблемы в этой области встали на повестку дня только осенью 1918 г., когда комплектование Красной армии было поставлено на основу всеобщей воинской обязанности граждан (или, как тогда по инерции продолжали говорить, «всеобщей воинской повинности»). Неизбежно возникали ситуации принуждения к военной службе той или иной этнической группы.

Для определения места и роли нерусского населения в комплектовании Красной армии нужно принять во внимание географию Гражданской войны 1918–1921 гг. в России. Наиболее интенсивный численный прирост РККА пришелся на первые два года войны – до начала 1920 г. Основная тяжесть военных призывов этого периода падала на центральные губернии с почти монолитно русским населением, и особенно на крупнейшие промышленные центры страны – Москву и Петроград. Например, только по Москве и только в 1918 г. было призвано и отправлено в армию около 300 тыс. человек, что составило более трети от всех граждан, призванных в Советской России в этом году[418 - Военный комиссариат города Москвы. История создания, становления, развития. М., 2006. С. 60.]. На окраинах страны, в том числе национальных, и в прифронтовой зоне призывы проводились эпизодически и, как правило, по решению местных властей или фронтового командования. Исключение составлял регион Поволжья, где среди местного тюркоязычного и финно-угорского населения призывы в армию проводились и при прежней власти. Большевики призывали татарское население наравне с русским, в том числе в местностях, где ни то ни другое не были доминирующим этносом, например в Киргизском крае. Татарами, как и русскими, здесь замещали недобор по мобилизации среди казахов. При этом советские власти настаивали на сохранении традиции призыва татар, чтобы не вносить смуту в ряды тех, кто уже нес службу. Учитывался прежний опыт призыва в Русскую армию. Например, при обсуждении призыва татар Ялуторовского и Тюменского уездов Тобольской губернии начальник штаба Сибирского военного округа Е.О. Монфор и военком Кригер в качестве аргумента в пользу призыва сообщали в Реввоенсовет Республики: «Татары всегда призывались и всегда были хорошими солдатами, и вопрос их освобождения неминуемо затронет вопрос увольнения уже служащих в армии татар…»[419 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 692. Л. 212.]

В течение войны акцент смещался от добровольческих национальных формирований к обязательному призыву среди местных национальностей. В западных регионах мобилизации военнообязанных возрастов, как правило, проводились немедленно после утверждения в них советской власти. Причем власти Советской России стремились уравнять их в отношении нарядов на пополнения с остальными военными округами. Весной 1919 г. это было объявлено в отношении Украины и Литовско-Белорусской республики. Особенно активно мобилизации развернулись в многонаселенных украинских губерниях. Украина давала именно тот ценнейший «людской материал», на котором испокон веков держалась Русская армия. Поэтому советская власть подходила к мобилизациям на Украине столь же основательно, как и в губерниях Центральной России.

С февраля 1919 г. в советизируемых губерниях Украины организовывались военно-окружные управления по штатам аналогичных управлений в Советской России. Постепенно, по мере «налаженности как аппарата власти, так и успокоения массы»[420 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 522. Л. 6.], разворачивалась работа по организации губернских, уездных и волостных военкоматов и учету военнообязанных, бывших офицеров, лошадей, повозок, пряжи. Уже к 15 мая 1919 г. только по четырем восточным губерниям (Харьковской, Полтавской, Екатеринославской и Донецкой) было взято на учет около 740 тыс. человек[421 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 733. Л. 114.]. К концу июня 1919 г. на учет в 41 уезде Украины было взято 903,4 тыс. человек[422 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 733. Л. 114.]. Численность запаса 22 подлежавших воинскому учету возрастов оценивалась Всероглавштабом в солидную цифру – 1875 тыс. человек[423 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 522. Л. 6 об.].

С марта 1919 г., сначала в Харьковской губернии, а затем, в апреле, по мере укрепления советских органов власти и военного управления, в Киеве, в восточных губерниях Украины (Полтавской, Екатеринославской, Донецкой) стали объявляться призывы граждан, не эксплуатирующих чужого труда. Первые мобилизации проводились в основном в крупных городах (Киев, Одесса, Харьков, Екатеринослав и др.) среди пролетариата и давали относительно неплохие результаты. Мобилизации в сельской местности, напротив, «по политическим причинам» и «ввиду скверного положения» пробуксовывали[424 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 226. Л. 92–93.]