Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

Этнические номинации в статистических материалах тоже применялись, но нередко они охватывали большие этноязыковые или культурно-географические группы, например «народности Кавказа» (все кавказские этносы, кроме армян), «финские племена» (эстонцы, карелы, чуваши, мордва и др.), «русские» (великороссы, малороссы и белорусы), «балтийские народы» (литовцы и латыши) и т. п. До самого падения Российской империи эти две малоинформативные системы – одна архаичная и давно отжившая свой век, другая недоразвитая и требующая научно обоснованного уточнения – продолжали сосуществовать и нередко встречались в одной таблице (например, категории «поляки» и «магометане»).

Этническая детализация в военно-статистических описаниях применялась со второй половины XIX в., однако так и не заслужила подобающего ей места, хотя ее преимущество в прикладных статистических исследованиях было более чем очевидно. Например, в изданном в 1909 г. объемном исследовании А. Антоновича автор, задавшийся актуальной в то время задачей: выяснить частоту уклонения от воинской повинности различных народностей во время острых социальных потрясений (Русско-японская война 1904-1905 гг. и Первая русская революция 1905–1907 гг.), столкнулся с тем, что статистика МВД об уклонении от призыва была номинирована только в религиозно-конфессиональных категориях. Пытаясь определить эффективность привлечения к воинской повинности представителей различных христианских народов (русских, поляков, латышей, литовцев и т. д.), он вынужден был взять для анализа частоты уклонения от призыва только те губернии, в которых тот или иной этнос, безусловно, доминировал. Губернии со смешанным населением приходилось отбрасывать. Разумеется, точность выводов серьезно пострадала, а по некоторым христианским народам, проживавшим в России дисперсно, например немцам, и вовсе нельзя было составить никакого основанного на статистике мнения[157 - Антонович А. Русский народ и главнейшие народности России перед воинской повинностью // Военный сборник. 1909. № 11. С. 241–274. Уже в эмиграции один из классиков русской военно-научной школы Н.Н. Головин аналогичным образом выводил коэффиценты «стойкости» в боях Первой мировой войны представителей различных этносов, опираясь на весьма неполные погубернские данные о числе попавших в плен. Относя те или иные губернии к «великорусским», «белорусским», «польским» и т. д., он экстраполировал данные о числе пленных на соответствующий этнос (Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. Париж, 1939. С. 192–193).].

Буквально в последние дни существования старой армии – 25 октября 1917 г. – в действующей армии была проведена однодневная перепись, давшая максимально возможно точные в тех условиях сведения о личном составе всех фронтов по категориям – офицерский состав, классные чины, солдаты, вольнонаемные рабочие. Целью переписи было уточнение численности армии для дальнейшей ее оптимизации; вопросы социально-демографичского характера в этот раз не ставились[158 - Гаврилов Л.М., Кутузов В.В. Перепись Русской армии 25 октября 1917 г. // История СССР. 1964. № 2. С. 87–91.].

Таким образом, хотя до революции сложилась традиция научно-статистического изучения личного состава вооруженных сил, этнический аспект таких исследований страдал крайним несовершенством и не отражал глубины протекавшей на рубеже веков этносоциальной дифференциации населения.

Перейдя практически в неизменном (организационном и кадровом) виде на службу Советскому государству, статистическая служба, объединенная в июле 1918 г. в Центральное статистическое управление (ЦСУ), в известной мере раскрепостилась и смогла сделать большой шаг вперед в изучении общества, в том числе и его этнонациональных сторон. ЦСУ организовало первое сплошное обследование Красной армии уже летом 1920 г. А всего в 1920-х гг. под методическим руководством ЦСУ было проведено три переписи РККА. Масштабные тематические обследования военнослужащих и военнообязанных проводились постоянно. Таким образом, наряду с военспецами, русские статистики внесли свой вклад в обеспечение преемственности в развитии вооруженных сил страны.

Расхожее мнение о советской демографической статистике как о пропагандистском инструменте власти, явлении манипулируемом, лицемерном, а потому заведомо неинформативном и непригодном для научного анализа верно лишь отчасти[159 - Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. Проблемы источниковедения советской истории. М., 1994. С. 292; Источниковедение. М., 2015. С. 411–416.]. Жупелом всегда служили отмененная перепись населения 1937 г. и ее «подкорректированная» версия 1939 г. Однако подходить с единой меркой к советской статистике народонаселения без учета конкретно-исторических обстоятельств ее развития было бы неверно. В 1920-х гг. советские статистические публикации были весьма многочисленны и содержательны. Режим статистической секретности постепенно вводился на рубеже 1920–1930-х гг. и окончательно установился в 1932 г. запретом Статистическому управлению Госплана публиковать собранные данные[160 - Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине. М., 2008. С. 91.]. Открыто публикуемая статистика действительно нацеливалась на выхолащивание и подтасовку реальной картины общества, манипуляцию общественным мнением. Однако она представляла собой лишь самую вершину айсберга. Статистический учет населения и материальных ресурсов был положен в основу всего государственного и военного строительства в Советском Союзе. Власть относилась к статистике чрезвычайно серьезно, как к инструменту социальной инженерии, коренной перестройки общества на новых началах. Как верно сказано в одном современном исследовании, «речь идет о государстве, которое превратило использование чисел в одно из центральных оснований своей политической аргументации»[161 - Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине. М., 2008. С. 7.]. Само отношение к человеку, а точнее, к людской массе как к материалу, подлежащему обработке, использованию, как к материалу, поддающемуся инструментальному измерению, было повсеместным. В документах советского военного ведомства, особенно за период Гражданской войны, нередко встречается термин людской материал, сопровождаемый поясняющими качество этого материала эпитетами («готовый», «сырой», «плохой», «хороший», «отличный» и т. д.)[162 - РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 373. Л. 157; Д. 828. Л. 16.].

В области военного строительства весь изученный период органы власти и военного управления проявляли самый живой интерес к полному и всестороннему статистическому изучению людских ресурсов страны как источника комплектования вооруженных сил.

Уже в конце апреля 1918 г. планировалась намеченная штабом Петроградского военного округа первая перепись в истории Красной армии, которой от роду было всего три месяца[163 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 366. Л. 64.]. Следов этой локальной переписи найти не удалось; очевидно, она так и не состоялась. Однако само стремление к статистическому изучению только появившегося на свет общественного организма заслуживает внимания. Преподаватель академии Генерального штаба РККА В.И. Самуйлов на лекциях, читанных в 1918/19 учебном году, так формулировал этот запрос: «Статистика народонаселения имеет громадное значение для решения вопросов о комплектовании и организации армии. Общее количество населения, распределение его на государственной территории, племенные его особенности, духовные и физические способности, бытовые условия жизни – все это факторы, оказывающие несомненное влияние на численность и качество армии»[164 - Самуйлов В.И. Устройство вооруженных сил республики. Вып. 1. Ч. 1–2: [Лекции, читанные в академии Генерального штаба РККА в 1918/19 учебном году]. Пг., 1919. С. 4.].

Статистические данные являлись основным критерием оценки действительного состояния армии. Численный, этноязыковой, возрастной, социально-классовый, партийный, профессиональный состав, уровень грамотности и образования военнослужащих составляли тот набор критериев, по которым формировалось представление о качественных преобразованиях в Красной армии и достижении целевых установок. Поэтому выявленные в ходе данного исследования напластования статистических материалов по этнической истории Красной армии совершенно не случайны. Статистический учет и анализ личного состава по самым различным параметрам, в том числе и по национальному составу, был основой планирования развития советских вооруженных сил. Можно говорить о своего рода статистическом сопровождении развития Красной армии, когда статистика становилась инструментом оценки и коррекции этого развития.

Сохранившийся в архивах массив учетно-статистических материалов, не предназначенных для публикации (в том числе подготовленных для высшего руководства партии и государства в единственном экземпляре и носивших высший гриф секретности), поражает своим объемом и разнообразием. Ныне все они рассекречены и легли в основу представленного исследования. Подавляющее число статистических материалов по национальному составу РККА в 1920-х – первой половине 1940-х гг., проанализированное в данной работе, прежде не публиковалось или публиковалось только в секретных изданиях[165 - См., например: Труды Центрального статистического управления. Т. XIII. Вып. 2. Итоги переписи Красной армии и флота 28 августа 1920 г. Сер. 1. Вып. 1 [Работа отдела военной статистики ЦСУ]. М., 1921; Отчет народного комиссариата по военным делам за 1921 г. М., 1922; Штатное и списочное состояние войск Красной армии на 1 января 1922 г. М., 1922; Отчет о допризыве граждан, родившихся в 1901 г., осенью 1922 г. М., 1923; Отчет о призыве на действительную военную службу в 1924 г. граждан рождения 1902 г. М., 1925; Отчет Народного комиссариата по военным и морским делам за 1922/1923 гг. М., 1925; Отчет о призыве на действительную военную службу в 1926 г. граждан рождения 1904 г. М., 1927; Предварительные итоги переписи РККА 1926 г., изданной Главным управлением РККА. М., 1927; Призывные контингенты (1902–1905 гг. рождения). М., 1928; 10 лет РККА: 1918–1928: Альбом диаграмм. М., 1928; Призыв граждан 1908 года рождения. М., 1930. Характеристика контингента призыва 1928 г. (1906 г. р.) / Сост. Статист. отдел ГУ РККА. М., 1929; Характеристика личного состава Рабоче-Крестьянской Красной армии (социально-демографическая). Кн. 3. М., 1931; Призыв 1908 года: Методические пособия для докладчиков и групп агитаторов. М., 1930; Итоги изъятия красноармейцев и младшего начсостава из РККА, проведенного в период с 1 ноября 1929 г. по 1 июня 1930 г. в порядке ст. 243 и 39 закона «Об обязательной военной службе» / Сост. ГУ РККА. М., 1930; Политико-моральное состояние РККА: (Состояние дисциплины, самоубийства, чрезвычайные происшествия): 1929/30 гг.: Стат. ежегодник. Изд. ГУ РККА. М., 1931 и др.] и впервые использовано в военно-историческом исследовании. Они отражают процесс привлечения нерусских народов к военной службе, их социально-демографические характеристики, которые к тому же соотнесены с аналогичными характеристиками русских военнослужащих, принятыми за эталон, как доминирующей этнической группы в РККА.

В первые годы советской власти первостепенное значение для нее имели демографические и особенно социально-классовые параметры личного состава и военнообязанного населения. Ведь теперь к армии было отношение как к коллективу политически сознательных личностей, борющихся за интересы пролетарской революции, в отличие от старой армии, которая «представляла из себя совокупность нижних чинов, слепо повинующихся приказаниям начальства и лишенных политического сознания»[166 - Труды Центрального статистического управления. Т. XIII. Вып. 2. Итоги переписи Красной армии и флота 28 августа 1920 г. Сер. 1. Вып. 2 работ отдела военной статистики ЦСУ. М., 1925. С. 1 (РГВА. Ф. 40442. Оп. 3. Д. 2. Л. 1).]. В июле 1919 г. даже была введена в действие целая инструкция по определению классовой принадлежности военнообязанных граждан[167 - РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 6. Л. 751.].

Этничность как социальный маркер далеко не сразу заняла место в советской деловой повседневности. Первое время в документах военного ведомства национальность военнослужащих или вовсе не отмечалась, или же приводился ограниченный перечень наиболее многочисленных этносов. Хотя большевистская революция упразднила вероисповедный социальный маркер, однако в делопроизводстве он был отброшен далеко не сразу. Например, этнически «слепая» категория «мусульмане» широко использовалась в течение всей Гражданской войны. Так, по результатам призыва в Средней Азии летом и осенью 1920 г. все призывники местных национальностей были объединены в рубрике «мусульмане»[168 - Аманжолов К. Национальные воинские формирования в составе Советских Вооруженных Сил (1917–1945 гг.): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. Алма-Ата, 1987. С. 42.]. Задача точного учета национального состава войск не стояла как первостепенная ни перед учетно-мобилизационными, ни перед военно-статистическими органами[169 - РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 1702. Л. 158–163.]. Однако уже в августе 1920 г. в первой переписи РККА по инициативе организатора и исполнителя мероприятия – ЦСУ – вероисповедный признак был полностью исключен и предприняты все усилия для уточнения этнического состава военнослужащих. Характерны допущенные «типичные ошибки» этой переписи: и переписчики, и военнослужащие путали национальность с вероисповеданием; например, нередко вместо «татарин» записывалось «мусульманин»[170 - Труды Центрального статистического управления. Т. XIII. Вып. 2. С. 7 (РГВА. Ф. 40442. Оп. 3. Д. 2. Л. 4).]. Отмечались случаи смешения национальности с подданством. Встречались и курьезы, когда отвечающий вообще не понимал, о чем его спрашивают, называя себя «санитар», «крестьянин» и т. п.[171 - Труды Центрального статистического управления. Т. XIII. Вып. 2. С. 7 (РГВА. Ф. 40442. Оп. 3. Д. 2. Л. 4).]

Тем не менее перепись РККА 1920 г. была своего рода аномалией, экспериментом. Устойчивого запроса к строго дифференцированному учету военнообязанного населения и военнослужащих по национальностям в годы Гражданской войны еще не было. Подводя итог учету национальностей в РККА в предшествующий период, в августе 1923 г. Политуправление РККА отмечало: «До сего времени на учет личного состава РККА с точки зрения национальностей не обращалось внимания, следствием чего является то обстоятельство, что подчерпнуть нужные сведения из имеющихся данных невозможно…»[172 - РГВА. Ф. 7. Оп. 7. Д. 707. Л. 1 об.]

Для советского военного ведомства переломной точкой, обозначившей устойчивый интерес к национальному составу РККА, стало принципиальное решение о национальном военном строительстве, принятое как раз в 1923 г. Развертывание в этот период политики коренизации национальных кадров определило этот интерес на общегосударственном уровне. Уточнение и нормативная фиксация национальностей стала в тот период одной из главных задач государства. Этническая идентификация становится государственным инструментом в проведении политики позитивной или негативной дискриминации. К позитивной дискриминации можно отнести упомянутую коренизацию, о которой много будет говориться на страницах этой книги; к негативной – ограничения и репрессии по национальному признаку. И то и другое требовало особой кодификации советских этносов, нашедшей широкое отражение в статистических источниках военного ведомства (культурно отсталые народы, националы, западники и т. д.). Можно согласиться с мнением Т.Ю. Красовицкой, заметившей, что «Советская Россия предприняла беспрецедентные усилия к институциализации и кодификации этничности»[173 - Красовицкая Т.Ю. Национальные элиты как социокультурный феномен советской государственности (октябрь 1917–1923 г.). Документы и материалы. М., 2007. С. 10.]. Здесь же можно привести слова А.И. Микояна, в 1925 г. руководившего Северо-Кавказским краевым комитетом ВКП(б): «Самое интересное то, что Советская власть создает нации, Советская власть помогает оформиться отдельным племенам в нации (выделено мной. – Авт.)»[174 - Красовицкая Т.Ю. Национальные элиты как социокультурный феномен советской государственности (октябрь 1917–1923 г.). Документы и материалы. М., 2007. С. 10–11.].

Интерес к этническому составу армии рос по мере расширения круга этносов, вовлекаемых в систему комплектования войск, и, соответственно, усложнения задач по организации призыва и работе с личным составом. Обязательное указание национальности в личных военно-учетных документах вводится во второй половине 1920-х гг. Так, в «Призывной карточке» допризывника, утвержденной в мае 1926 г., графа «Национальность и родной язык» шла третьей после года и места рождения, что указывало на то, что эта характеристика молодого человека считалась одной из основополагающих[175 - Временное руководство по приписке к призывным участкам и учету допризывников. М., 1926. С. 45.]. В «Руководстве по очередным призывам в РККА» 1931 г. в «Призывной карте» графа «Национальность» следовала четвертой после фамилии, имени, отчества, даты рождения и места жительства гражданина[176 - Руководство по очередным призывам в РККА. М., 1931. С. 80, 81, 85, 86.].

Однако в целом во второй половине 1920-х – первой половине 1930-х гг., если условно поставить за скобки национальные воинские формирования, являвшиеся своеобразными военно-этническими резервациями, Красная армия продолжала оставаться достаточно однородным в этническом отношении русскоязычным коллективом. Поэтому хотя национальная идентификация и вошла в военное делопроизводство, однако пока оставалась необязательным дополнением к социально-классовому «лицу» военнослужащего или призывника. Не случайно еще в 1927 г. в большой журнальной статье руководящего работника отдела Управления по войсковой мобилизации и укомплектованию Главного управления РККА И.И. Глудина, посвященной проблемам комплектования РККА призывниками, социально-демографическим характеристикам последних, тема национальности даже не упоминалась.

Полноценная актуализация национальности как социального маркера пришлась на вторую половину 1930-х гг. и была связана с отказом от национальных формирований, переходом к смешанному и экстерриториальному комплектованию войск и, наконец, обострением внешнеполитической обстановки, негативно отразившейся и на положении немалого числа советских этносов. В общегосударственном масштабе усилению внимания к этничности в 1930-х гг. способствовал стратегический отказ СССР от идеи наднациональной всемирной классовой революции и переход к строительству национального социалистического государства.

Отметим несколько специфических особенностей первоисточников, связанных с перечнями национальностей. Даже когда в личных документах красноармейца или командира точно указывалась его национальность, в обобщающих статистических материалах национальности представителей незначительных по численности народов часто обобщались в рубрике «Прочие народы», «Остальные» и т. п. По понятным причинам в военных округах разнообразие национального состава военнослужащих нередко было очень значительным, однако формы учета оставались общими для всей РККА. Некоторые народности в ряде округов попадались лишь в единичном порядке, однако вносились в ведомости. Так, в войсках СКВО киргизы, башкиры, мордвины практически не встречались, однако всегда присутствовали в типовых ведомостях. В большинстве случаев командно-начальствующий состав относился к работе формально, просто заполняя предложенную форму. Лишь изредка работники штабов считали нужным делать дополнения, вводя в таблицу новые графы, отражавшие действительное представительство местных народов, что делает такие документы крайне важными.

Наиболее пагубно такой подход сказывался на статистической фиксации относительно малых народов. Если титульные этносы союзных республик, а также крупнейшие народы РСФСР (татары, башкиры, буряты, евреи и ряд других), как правило, всегда включались в ведомости, то десятки других, нередко весьма многочисленных, годами из него выпадали. Северокавказские горцы – характерный тому пример. Они указывались в учетных документах весьма произвольно. Чаще всего они относились в графу «Прочие», реже – объединялись в одну категорию «Горские народности Северного Кавказа»[177 - РГВА. Ф. 54. Оп. 3. Д. 78. Л. 5 об.], или же указывались только отдельные горские этносы. Например, в годовой отчет Наркомвоенмора 1924 г. попали только осетины и черкесы, в годовой отчет 1926 г. – осетины и лезгины[178 - РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 34. Л. 131 об. – 123.] и т. п. Случаи исчерпывающего указания представителей всех горских народов крайне редки.

Следует сказать еще об одной особенности источников, связанной с искусственной, «назначенной» этнической идентичностью, вызываемой политико-административным интересом государства, а не этнографическими или лингвистическими мотивами. В этой книге неоднократно можно будет встретить такие категории, как кабардино-балкарцы, дагестанцы, чечено-ингуши и др. Именно так они представлены в первоисточниках, и с этим уже ничего нельзя поделать. Кабардинцев никак не отделить от балкарцев, хотя совершенно очевидно, что речь идет о механическом сведении в одной строке неродственных друг другу народов. Это – факт этнической политики государства изучаемого периода, явление «предписания идентичности». То, что в своей работе хорошо раскрыли А. Блюм и М. Меспуле, показав на примере грузин и таджиков длительный, но неуклонный процесс бюрократической, «бумажной» «переплавки» многих мелких этничностей в одну, единую, титульную для данной административной территории[179 - Блюм А., Меспуле М. Указ. соч. С. 213, 228–232.].

«Предписание идентичности» в административных интересах широко практиковалось и в Российской империи (отсюда мусульмане, русские, православные и т. п.). Тогда за основу брался, как правило, вероисповедный признак. В советских источниках перечень национальностей неизмеримо более широк, однако его точность не всегда была на высоте. Ведь «предписанием идентичности» занимались должностные лица, часто бесконечно далекие от этноязыковой тематики. «Различные акторы обладали несхожей культурой и прибегали к различным практикам, результатом которых вовсе не обязательно становилась единая, внутренне целостная и эффективная форма предписания идентичности». Поэтому «затруднительно предположить, что каждый человек сможет узнать себя в навязываемых обозначающих формах, так как эти формы разнообразны, изменчивы, а нередко и просто противоречивы»[180 - Блюм А., Меспуле М. Указ. соч. С. 205–205.]. Особенно ярко эта особенность проявилась в годы Великой Отечественной войны, когда значение этничности в статистическом описании личного состава Красной армии существенно выросло и одновременно упало качество этнического маркирования, что приводило к многочисленной путанице, произвольным объединениям этносов, параллельно существующим этническим классификациям и т. п.

Эти особенности первоисточников существенно затруднили исследовательскую работу в рамках данного исследования, особенно если нужно сфокусировать внимание на каком-то относительно малочисленном этносе. Однако кропотливая, длительная работа с документальной «рудой», широкий охват разнообразных архивных пластов принесли необходимые находки.

2.3. Органы статистического учета военного ведомства и массовые источники по национальному составу Красной армии

В хронологических рамках данного исследования вполне ожидаемо наихудшим образом статистическими источниками обеспечен период Гражданской войны. В это время не то что учет национального состава военнослужащих Красной армии не стоял в числе приоритетов, но даже общий учет численности личного состава и военнообязанного населения значительную часть войны оставался неналаженным. Еще в конце 1919 г., то есть на исходе второго года строительства РККА, в своем специальном приказе Реввоенсовет Республики вынужден был констатировать, что, «несмотря на все усилия центральных органов полевого управления, до сегодняшнего времени не удается собрать в центре сколько-нибудь точных сведений о численном составе действующей армии»[181 - РГВА. Ф. 4. Ф. 12. Д. 8. Л. 34.]. Отчетность в войсках велась неудовлетворительно, по различным учетным формам, без взаимодействия между инстанциями. То же самое относилось к учету военнообязанного населения и военным призывам. Как отмечалось в докладе начальника Мобуправления П.П. Лебедева в Совет Всероглавштаба, «цифровые данные о призывах, произведенных до 1 января 1919 г., обладают весьма малой достоверностью, и пользоваться ими для каких-либо расчетов и выводов надлежит лишь с большой осторожностью»[182 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 803. Л. 113.]. Однако отчетность и по последующим мобилизациям в силу фронтовой обстановки отличалась неполнотой: «При переходе многих губерний… в руки противника и затем обратно как противником, так и реввоенсоветами советских армий объявлялись мобилизации без всякой системы и статистической отчетности; бывший же в означенных губерниях статистический материал обычно сжигался»[183 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 803. Л. 113 об.]. Непрерывные организационные перестройки, сокращения и переподчинения военкоматов только добавляли неразберихи в отчетности.

Поскольку в период Гражданской войны этничность не считалась существенной характеристикой военнослужащих, долгое время она не находила отражения в принятых организационно-учетными органами Наркомата по военным делам (Всероссийской коллегией по организации и управлению Красной армией и сменившим ее в начале мая 1918 г. Всероссийским Главным штабом) формах учета личного состава, рассылавшихся местным органам военного управления для исполнения. Уже в апреле 1918 г. был введен в действие большой комплект документов личного и количественного учета добровольцев Красной армии, подготовленный учетным отделом Всероссийской коллегии[184 - «Алфавитный именной список записавшихся добровольцами в Красную армию» (форма № 9); «Удостоверительная карточка для записи в Рабоче-Крестьянскую Красную армию» (форма № 2); «Личная карточка» добровольца РККА (форма № 5); еженедельная, вскоре замененная двухнедельной сводная ведомость о военнослужащих, «опросные листы» о состоянии строительства Красной армии для военкоматов и другие документы (РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 366. Л. 30–30 об.; РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 65. Л. 56, 93, 133, 136).]. Ни в одной из них не было графы «Национальность». Не появилось ее и в более поздних учетных документах. Например, в учетной карточке военнообязанного (форма № 2), утвержденной приказом РВСР № 1169 от 21 июля 1919 г., из 37 подлежавших заполнению пунктов национальности места не нашлось[185 - Временное руководство для учета военнообязанных. [М., 1918]; Временное руководство по ведению письменных сведений на солдат, а также для учета военнослужащих и лошадей в войсковых частях, управлениях, заведениях и учреждениях подведомственных Комиссариату по военным делам. Пг., 1918.].

В то же время было бы ошибкой считать, что категория национальности была совсем неизвестна советским военно-учетным органам в период Гражданской войны. Например, в форме индивидуального учета «Сведения о красноармейце», разработанной штабом Петроградского военного округа еще в апреле 1918 г., графа «Национальность» стояла четвертым пунктом, сразу после фамилии, имени и отчества военнослужащего[186 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 366. Л. 65–65 об.]. В анкете Всероссийского бюро военных комиссаров, введенной в действие не позднее начала июля 1918 г., сведения о национальности содержались в пятой по счету графе, после фамилии, имени и отчества, семейного положения, возраста и образования[187 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 207. Л. 148; Ф. 6. Оп. 7. Д. 5. Л. 143.]. В перерегистрационных картах начальствующего состава в 1920–1921 гг. национальность также отмечалась на одной из первых позиций[188 - РГВА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 179. Л. 31.]. Таким образом, можно предположить, что национальность принималась во внимание прежде всего в документах индивидуального учета, где она выступала одним из идентифицирующих признаков при составлении социального портрета гражданина и последующем его профессионально-должностном отборе. В приведенном примере о военных комиссарах речь шла о назначении работников на должности военкомов в различные регионы страны и учет национальности кандидатов здесь был вполне уместен.

Первые военно-учетные руководства, устанавливавшие типовые формы статистического учета военнообязанных и военнослужащих по национальности, относятся только к началу 1920 г. Например, в марте 1920 г. 1-я Красно-Уральская дивизия и 10-я кавалерийская дивизия Приуральского военного округа подали исчерпывающие данные о национальном составе частей по состоянию на 1 марта 1920 г.[189 - РГВА. Ф. 9. Оп. 1. Д. 188. Л. 65–70.]

В самом конце войны, 12 февраля 1921 г. приказом РВСР № 344 была объявлена «Инструкция о постановке единообразной информационно-статистической отчетности в Красной армии и флоте», которая, несмотря на свое общее наименование, регулировала только отчетность политорганов в области политико-просветительской деятельности в войсках. Прилагаемые к инструкции формы описывали и различные характеристики личного состава. Так, формы № 1 («Сведения о политико-просветительской работе»), № 1а («Общий состав части») и № 2 («Сводка сведений о политработе») предлагали к заполнению небольшой этнический перечень (русские, украинцы, немцы, евреи, татары, латыши, башкиры, поляки)[190 - РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 14. Л. 603–606.]. Перечень интересен тем, что в нем уже отразились бурно протекавшие процессы институализации и выдвижения этносов, которые раньше не выделялись в статистике дореволюционного военного ведомства (евреи, латыши, татары, башкиры) или вовсе не считались существующими (украинцы).

Однако в целом учет войск по национальностям в годы Гражданской войны фактически отсутствовал. Об этническом составе Красной армии можно судить лишь по отрывочным и заведомо неполным (ввиду высокой динамики военных действий) данным. В августе 1920 г. Мобуправление Всероглавштаба попыталось разобраться в этом вопросе и затребовало с мест «подробные сведения о всех вообще бывших мобилизациях инородцев с начала существования национальных военкоматов и до настоящего времени»[191 - РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 692. Л. 247.]. Однако даже в конце войны призывы «инородцев» на окраинах страны нередко проводились без ведома центральных органов военного управления и без надлежащего информирования их об этом.

В связи со сказанным особое значение приобретают впервые вводимые в этой книге в научный оборот материалы первой переписи РККА, состоявшейся в августе 1920 г. (рассмотрена ниже), в которой фактически единственный раз за годы Гражданской войны была максимально точно, насколько это позволяли условия войны, отражена этническая структура РККА.

Организационно в период Гражданской войны сбор и анализ статистического материала был сосредоточен в упомянутом Центральном военно-статистическом отделе Управления делами Реввоенсовета Республики, а также в мобилизационном отделе (с октября 1918 г. – управлении) Всероссийского Главного штаба. Методическое руководство крупными статистическим обследованиями Красной армии (например, переписью РККА 1920 г.) осуществляло гражданское ведомство – Центральное статистическое управление.

После окончания Гражданской войны военно-статистические работы продолжались под методическим руководством ЦСУ. Для координации деятельности статистиков и Наркомвоенмора было создано Объединенное бюро военной статистики, в состав которого вошли представители обоих ведомств[192 - РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 602. Л. 60.]. В работах по военной статистике между НКВМ и ЦСУ было определено, что ЦСУ охватывало военно-статистические аспекты, затрагивавшие все население страны, а в Наркомате по военными и морским делам был сосредоточен круг вопросов войсковой статистики, имевший своим предметом изучение только армии как общественного организма[193 - РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 602. Л. 60.]. В эти годы были разработаны ведомости социально-демографического учета личного состава РККА, статистика чрезвычайных происшествий, потерь на фронтах, личные карты призывников, на основе которых осуществлялось изучение призывного контингента и т. д.

В 1922 г. был сформирован юридическо-статистический отдел, в марте 1924 г. переформированный в отчетно-статистический отдел в составе созданного в 1924 г. Управления РККА. В октябре 1924 г. отдел был объединен с юридическим отделом в юридическо-статистический отдел на правах управления (при нем – бюро потерь в войнах 1914–1917 и 1918–1920 гг.). 26 января 1925 г. Управление РККА было реорганизовано в Главное управление РККА. В этом же году юридическо-статистический отдел был развернут в Центральное статистическое управление Главного управления РККА, вскоре переформированное в Управление по военному законодательству и статистике[194 - РГВА. Ф. 54. Оп. 1. Д. 766. Л. 81.]. В июне 1927 г. в связи с общим сокращением центрального аппарата вооруженных сил управление было преобразовано в Бюро статистики Управления устройства и службы войск Главного управления РККА, которое в 1930 г. переименовано в Отдел статистики Главного управления РККА. В 1933 г. Отдел статистики переименовывается в Отдел учета Главного управления РККА и ведет учет списочной численности и демографический учет личного состава.

В декабре 1937 г. Отдел учета преобразуется в 4-й отдел (учета и статистики) в составе сменившего Главное управление РККА Административно-мобилизационного управления (АМУ) РККА. Отдел собирал и разрабатывал учетные данные по штатной и списочной численности личного состава, его социально-демографическим характеристикам; обеспечивал народного комиссара обороны и центральные управления НКО сводными статистическими данными; осуществлял руководство и контроль за постановкой учета и отчетности в РККА; непосредственно организовывал переписи и другие учетные работы; вел учет состояния дисциплины и чрезвычайных происшествий, а также расчет потребности продфуражных пайков[195 - РГВА. Ф. 40442. Оп. 3а. Д. 17. Л. 8–9.]. В декабре 1939 г. отдел возвращается в состав Главного управления (одновременно с ликвидацией АМУ). 3 августа 1940 г. отдел был расформирован.

Перед Великой Отечественной войной учет штатной и списочной численности Красной армии, а также ведение демографического учета в Красной армии были возложены на 8-й отдел (учета и статистики) Организационно-штатного управления Генштаба. 1 сентября 1942 г. отдел переименовывается в 8-й отдел (учета численности Красной армии) Организационно-учетного управления Генерального штаба, а 1 сентября 1943 г. Организационно-учетное управление было включено в состав Главного организационного управления Генерального штаба. В таком виде отдел просуществовал до марта 1946 г., когда на его базе было сформировано Управление учета и контроля за численностью и укомплектованием ВС Главного организационного управления Генштаба, которому, кроме учета численности, поручалось вести контроль за укомплектованием войск и демобилизацией[196 - Историческая справка к описям 16, 24, 25, 26 фонда 7, ЦАМО.].

Далеко не все перечисленные военно-статистические органы стали впоследствии фондообразователями, что затрудняет поиск нужных материалов в архивах. Чаще их делопроизводство передавалось и продолжалось поглощавшей их структурой.

Кроме профильных учетно-статистических органов, учет личного состава и военнообязанного населения производили в рамках своих интересов и многие другие центральные и местные органы военного управления (Главное управление кадров Красной армии, Главное управление военно-учебных заведений Красной армии, Политуправление РККА, Главное управление формирования и укомплектования войск Красной армии, окружные и фронтовые штабы, военкоматы и т. д.), о которых сказано ниже.

Статистические данные по национальному составу Красной армии за исследуемый период представлены в пяти типах источников:

во-первых, данные переписей РККА 1920, 1923, 1926, 1937, 1939 гг. (РГВА. Ф. 54, 40442; ЦАМО. Ф. 7, документальные публикации);

во-вторых, сводные альбомы социально-демографических характеристик личного состава Красной армии, выявленные автором данного исследования за период с 1926 по 1945 г. Альбомы готовились в единственном экземпляре для наркома обороны и имели высший гриф секретности. За составление были ответственны статистические подразделения ГУ/АМУ РККА, а затем их правопреемник – 8-й отдел Организационно-учетного управления Генерального штаба РККА (ЦАМО. Ф. 7);

в-третьих, материалы о состоянии мобилизационных ресурсов, ходе и итогах призывов на военную службу (плановых и мобилизационных) Всероглавштаба, ГУ РККА, АМУ РККА, ГШ КА, Мобилизационно-планового управления РККА, Главупраформа КА, Главного политуправления РККА (РГВА. Ф. 4, 7, 9, 11, 33994, 39415, 40442; ЦАМО. Ф. 7, 56; опубликованные отчеты Наркомвоенмора и др.);

в-четвертых, материалы Управления (в годы Гражданской и Великой Отечественной войн – Главного управления) военно-учебных заведений (УВУЗ/ГУВУЗ) КА и Главного управления кадров (ГУК) КА, штабов фронтов и округов, военно-учебных заведений о состоянии и подготовке кадров командно-начальствующего (офицерского) состава (РГВА. Ф. 62; 37837; ЦАМО. Ф. 33, 54 и др.);

в-пятых, отчетно-информационные материалы штабов объединений, соединений и частей о состоянии личного состава, потерях, пополнениях и т. п. (РГВА. Ф. 25873, 25896; ЦАМО. Ф. 126, 144, 156, 209, 215, 224 273 и др.).

Рассмотрим все эти категории документов.

Переписи, состоявшиеся в августе 1920 г., марте 1923 г., декабре 1926 г., январе 1937 г. и январе 1939 г., представляют собой несколько редких примеров абсолютно полной фиксации этнического состава РККА. Эти материалы дают представление о динамике социально-демографических характеристик и национального состава военнослужащих Красной армии. Материалы военных переписей являются ценным и практически неизвестным научному сообществу статистическим источником по истории РККА.

К настоящему времени были опубликованы лишь некоторые обобщенные данные переписи РККА 1923 г.[197 - Красная армия в 1920-е годы: Док-ты и мат-лы. М., 2007. С. 43–50.]; полные данные по этой переписи не выявлены. Данные военных переписей 1920 и 1926 гг. находятся в РГВА на общем хранении[198 - Соотв.: перепись РККА 1920 г. – РГВА. Ф. 54. Оп. 6. Д. 432. Л. 27; перепись РККА 1926 г. – РГВА. Ф. 40442. Оп. 3. Д. 3. Л. 31–32.]. По переписям 1937 и 1939 гг. в этом архиве имеются только организационные материалы[199 - Соотв.: РГВА. Ф. 40442. Оп. 3а. Д. 7, 15.]. Остальные материалы переписей 1937 и 1939 гг., а также периодические социально-демографические статистические материалы до последнего времени были засекречены и лишь в середине 2017 г. переданы на общее хранение в фонд ГОМУ ГШ Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО. Ф. 7[200 - Перепись РККА 1937 г.: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 109. Л. 2, 21–20; перепись РККА 1939 г.: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 135. Л. 1, 5–93.]).

Все военные переписи осуществлялись по единой методике Центрального статистического управления. Они содержали максимально полные (с точностью до одного человека) данные об этническом составе РККА. Например, в переписи 1920 г. перечислено 132 национальности, представленные в Красной армии, в том числе и те, которые были представлены в войсках одним человеком (например, бур, индеец, кипчак, норвежец и др.)[201 - РГВА. Ф. 54. Оп. 6. Д. 432. Л. 27.]. Переписью, состоявшейся в декабре 1926 г., были зафиксированы представители 108 национальностей[202 - РГВА. Ф. 40442. Оп. 3. Д. 3. Л. 3.]. В 1937 г. в итоговой ведомости было перечислено 109 национальностей[203 - ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 105. Л. 107 об.].

Информативная ценность переписей РККА неодинакова. Четыре из пяти переписей (1920, 1923, 1937, 1939 гг.) пришлись на периоды бурных качественных изменений советских вооруженных сил. Только перепись 1926 г. застала Красную армию и в организационно-штатном, и в численном отношениях в достаточно стабильном состоянии. Поэтому использование материалов переписей требует учета конкретно-исторических обстоятельств, в которых они проводились.

Сводные альбомы списочной численности личного состава Красной армии, как обобщающий документ особой важности, исполнялись один раз в полгода в единственном экземпляре и предназначались для представителей высшего государственного и военного руководства страны. Нами обнаружены и проанализированы такие альбомы по состоянию на: 1 января 1927 г., 1 января 1931 г., 1 января 1936 г., 1 февраля 1938 г., 1 января 1940 г., 1 июля 1940 г., 1 января 1941 г. За годы Великой Отечественной войны проанализированы материалы национального состава Красной армии по состоянию на 1 июля 1942 г., 1 января 1943 г., 1 июля 1943 г., 1 января 1944 г., 1 июля 1944 г., 1 января 1945 г., 1 октября 1945 г. Эти данные хранятся в описях 24, 26 и 32 фонда 7 ЦАМО. Все перечисленные материалы фонда 7 ЦАМО были рассекречены лишь в середине 2017 г. и до сих пор не были известны историческому сообществу.

Составной частью указанных альбомов за период Великой Отечественной войны являются статистические данные, отражающие различные социальные и демографические характеристики личного состава, в том числе национальное представительство в действующих и недействующих войсках, родах войск и видах вооруженных сил, а также абсолютное число и удельный вес раненых и больных, находившихся на излечении в госпиталях. Последнее обстоятельство дало дополнительный материал для оценки интенсивности использования представителей различных народов на фронте и в тылу, а также в различных родах войск.