Лошадь как Искусство. Часть 2

С кем же приходилось иметь дело жителям холодных степей вроде потомков меригиппуса – диногиппусу? Какие животные формировали тело и психику предков современных лошадей? Давайте познакомимся с ними поближе.

Саблезубые кошки-махайродонты и американские львы достигали примерно 3,7м в длину и веса от 200 до 400кг, устраивали засады в траве, за камнями или в кустарниках, после чего молниеносно бросались на добычу, валя ее огромными передними лапами.

Короткомордый медведь имел высоту в холке до 2м, а на задних ногах мог быть почти 4м! При том, что вес его был около 800 кг (а крупных самцов до 1400 кг), он мог развивать скорость 80 км/ч, и выдерживать ее на протяжении длительного времени. В отличие от современных медведей, их длинноногий родственник был прекрасным бегуном.

Ужасный волк был не таким крупным, всего вдвое больше современных волков, весил от 80 до 120 кг, бегал не так быстро, но четкая организованность и слаженность действий стаи, а так же то, что численность их в пять раз превосходила количество других ископаемых волков, ставили лошадей в очень не выгодные условия. Напомню, что ростом в холке лошадь того времени была не более 135 см, а вес ее едва превышал 200—250 кг. Все мы родом из детства… теперь понятно, почему лошади такие стремительные и пугливые.

Конечно, расселение гиппарионов и родственных им видов, происходило не только на север, через Берингию в Азию. Была еще Южная Америка, десятки миллионов лет находившаяся изолированно от других континентов, где, разумеется, флора и фауна шли своим оригинальным путем. Панамский перешеек, соединивший Северную и Южную Америки, образовался только 3 млн. лет назад. Но континенты располагались близко друг к другу уже в районе 7 млн. лет назад, и хотя суши между ними еще не было, некоторые виды умудрились перебраться на соседнюю сушу по мелководью. С Южной Америки в Северную переплыли огромные хищные родственники вымерших титанисы и форроракисы… Но вскоре появившиеся кошачьи и собачьи, претендовавшие на похожую добычу, будучи более подвижными и скрытными, загнали их в болота Флориды. Североамериканские животные в принципе оказались более успешными, поэтому в Южную Америку проникли грызуны, енотовые, приматы и гиппарионы, мгновенно распространившиеся по пампасам и степям этого континента. Последних назвали гиппидионами, они обладали интересным устройством носа, чем-то напоминавшим хобот тапира, и существовали на этом континенте, по меньшей мере, еще 12 тыс. лет назад. В их вымирании, похоже, приняли активное участие первые индейцы, проникшие на континент 15—13 тыс. лет назад, а может и раньше. К сожалению, в четвертичный период, во время неогена, они исчезли окончательно, как и их североамериканские родственники.

Естественно, миграция гиппидионов в Южную Америку, как и появление диногиппусов в Северной, а вскоре и полное исчезновение гиппарионов, случились не на пустом месте. Соединение Северной Америки с Южной совпало с очередным глобальным похолоданием, начавшимся около 5—7 млн. лет назад, и вступившим в полную силу около 2,5 млн. лет назад.

Работа Glen Fergus

Обратите внимание на этот график, где интересуемый нас период отмечен стрелочкой. По сравнению с предыдущим пиком, падение температуры было крайне существенным, и в дальнейшем оно только продолжилось. Как раз, тогда в Африке, по тем же причинам, появились наши предки – ранние гомо хабилисы. Лошадям пришлось пройти через «бутылочное горлышко», хотя, как всегда, начиналось все довольно невинно, даже, можно сказать, приятно. Перед началом очередного похолодания, как это обычно бывает, неожиданно стало существенно теплее, настолько, что в Африке расплодились австралопитеки, а в Северную Америку распространились жители тропических южноамериканских лесов – броненосцы. Леса, как тропические, так и средней полосы, сильно расширились, почвы стали более влажными и мягкими, дав возможность плодиться многочисленным парнокопытным (оленям, косулям, антилопам и т.д.).

Парнокопытные, как род, появились почти одновременно с непарнокопытными, но, из-за осушения климата, долгое время оставались в тени. В буквальном смысле: в тени лесов, сокращавших свою территорию. Гиппарионы, сделавшие ставку на открытые пространства степей, приспособились к питанию грубой травой и злаковыми. Последние крайне питательны, что позволило быстро увеличить размеры тела, но главное, осваивать обширные пространства все расширяющихся степей и распространяться по миру. Однако поставило ограничения: трава и злаки. Парнокопытные же пошли по другому пути: леса приучили их питаться и сочной травой, и листьями, и ветками, и корой, поэтому они имели более устойчивую и эффективную пищеварительную систему, чем меригиппусы. Расширение лесов уничтожило кормовую базу многих предков лошадей. Более мягкие почвы трехпалые виды еще могли пережить, но исчезновение привычных трав вкупе с конкуренцией парнокопытных было уже чересчур.

Часть гиппарионов начала подстраиваться под новые условия жизни в районе лесов, но внезапное похолодание после температурного всплеска и осушение лесов, не позволили приспособиться ни к жизни в степях, ни в лесах, что окончательно их добило. Шанс на выживание получила лишь небольшая группа потомков степных гиппарионов – диногиппусов. Здесь у них не было конкурентов, а гигантские хищники не успевали плодиться с такой скоростью. Диногиппусы и стали прямыми предками современных лошадей. Ранние equus (далее просто «лошади») состояли из трех подвидов, один из которых внешне почти не отличим от своих предков, и известен как equus simplicidens или Американская зебра. Она, действительно, имела зеброидные полоски на ногах и теле, толстую шею, способную выдержать укус хищника или сородича, и короткую голову, наподобие ослиной, прямую торчащую гриву, и короткий и жесткий хвост. Но вот мозг у них был несколько больше, чем у диногиппуса.

Приспосабливаясь к разным условиям и живя, вероятно, небольшими локальными табунами, потомки диногиппуса быстро разделились на, по меньшей мере, 12 подвидов, объединенных в 4 группы. Там были кони похожие на современных лошадей Пржевальского, и маленькие мексиканские подвиды. Все они сосуществовали с другими однопалыми лошадьми вроде астрогиппуса или огромных Equus giganteus, более массивных, чем современные шайры или клайдесдейлы, и с непохожими, но все еще доживавшими свой век гиппарионами и их родственниками. По форме и размерам они были уже близки к лошади современного типа.

В самом конце плиоцена Южная Америка, наконец, соединилась с Северной, и Панамский перешеек изменил океанские течения. Теплая вода теперь, по большей части, оставалась в Атлантическом океане, а в Северный Ледовитый ее попадало слишком мало. Одновременно упал и уровень CO

в атмосфере, что, возможно, связано с вулканами и поднятием Скалистых гор, вызвавшим резкое похолодание, из-за чего Гренландия полностью покрылась льдами. Но в начале оледенения, несмотря на появление ледникового покрова на севере, климат южнее 60° в северном полушарии, был примерно на 7—8 градусов теплее, чем сейчас, и с гораздо меньшими сезонными перепадами температуры.

В районе современной Якутии еще росли такие тепло- и влаголюбивые растения, как бразиния, американский серый орех и др., на Амуре гинкго, дзельква, ильм. В Азии леса покрывали гораздо большие пространства, чем сейчас, в Причерноморье существовала богатая фауна саваннового типа, в составе которой отмечается ряд теплолюбивых форм, а в Западной Европе водились гиппопотамы.

Около 2 млн. лет назад, вновь появился огромный участок суши – Берингия, быстро заполнившийся высокими питательными травами и редкими деревьями, куда и устремились многие травоядные. В это же время, предки человека научились бродить целыми днями по саваннам, превратились из homo habilis в homo erectus, и осуществили первый выход человека из Африки. Таким образом, лошади и люди появились на территории Евразии почти одновременно, но с разных сторон. Берингия имела огромную территорию: ее ширина была от 2000 до 3000 километров, а площадь вдвое превышала современный Техас! Палеонтологи находят гигантское количество костей лошадей и других травоядных в прилежащих к ней зонах Аляски и Сибири, что говорит о том, что во все времена Берингия становилась домом для животных, ничуть не менее привлекательным, чем Великая степь или американские прерии. Людям, как выходцам из тропиков, Север кажется не слишком приятным для жизни, но для тех животных, которые сформировались в средней полосе, при более холодных условиях, жизнь в районе ледяного щита не казалась чем-то ужасным. Наоборот, лошади, северные олени, даже африканские слоны гораздо хуже переносят перегрев, чем холод. Это сейчас Берингов пролив представляет собой склонную к штормам полосу воды шириной 86 километров, которая разделяет два континента, во времена же оледенения, особенно, в летнее время, Берингия превращалась в цветущий сад, закрытый от всех невзгод горами Аляски и Камчатки, и массивным ледником на севере. И по сей день этот регион один из самых богатых по количеству видов морских обитателей.

Американские ледяные щиты некоторое время не полностью покрывали север континента, поэтому проход вдоль Скалистых гор оставался открытым. К тому же по большей части, Берингия представляла собой богатую высокими травами, тундростепь, а, при наличии травы, лошадь вполне неплохо чувствует себя и в редколесье. В это время в Азии и Европе теплолюбивые растения вымерли, и им на смену пришла точно такая же обширная «мамонтовая степь», протянувшаяся на запад до самого Атлантического океана, а с севера на юг от ледника до широты, примерно, Кавказских гор. Местами ее пересекали ледяные пустыни и горы, но пройти вдоль них морозоустойчивым лошадкам было вполне возможно. Южный же проход через жаркие полупустынные земли, был довольно широким, и вел в район Передней Азии, что открывало дорогу для лошадей почти в любую точку мира. И они не преминули этим воспользоваться.

В зависимости от условий существования, однопалые лошади дали множество различных вариантов. В первую очередь, конечно, стоит упомянуть лошадь ленского или тундрового типа – маленькую, мохнатую, с круглым телом, способную выживать в суровых условиях Севера, наравне с мамонтами и северными оленями. Удивительной особенностью этих лошадей была кровь, подобно антифризу, не замерзающая на морозе, что позволяло им выдерживать самые ужасные холода. После таяния ледника эта лошадь исчезла, но, вполне вероятно, часть ее генов досталась якутским лошадям. Южные же ветки предков лошади дошли до теплых привольных степей, породив виды: похожих на лошадей Пржевальского, куланов, крупных грубокостных коней севера Европы, тонкокостных, широколобых скакунов горных плато и среднегорий ряда стран Средней Азии и т. д. Относительно недавно ученые обнаружили еще один удивительный вид, который, похоже, стал переходить на мясную пищу. С чем это было связано пока непонятно, возможно они иногда питались леммингами, как северные олени, но выдержать конкуренцию с более продвинутыми хищниками копытным не удалось.

Разумеется, абсолютное большинство лошадей жило в степной зоне. Гигантские холодные пространства азиатской степи, полные трав, дали возможность лошадям плодиться в невообразимых количествах. Часть этих животных оказалась вытеснена на границы ареала, и вынуждена была приспосабливаться к новым условиям.

По поводу появления европейских лошадей существует две версии. Первая, что изначально все лошади принадлежали к степному типу, но постепенно расселяясь по долинам больших рек, они проникли далеко в зону тайги и лесов, где приобрели некоторые своеобразные черты телосложения и новые адаптивные качества. Вторая версия считает, что европейские лошади произошли от тундровых, расселявшихся по краю ледника и, таким образом, проникших в зону европейских лесов, минуя тундростепи. Здесь они образовали лошадей двух видов. Первый вид, обитавший в лесах северо-западной Европы, скорее напоминал современных исландских лошадей и эксмурских пони: небольшие, мохнатые, привычные к влажному и холодному климату. Второй вид был более крупным, достигавший 1,5м, обитал на севере Евразии, в горных и лесных районах – Альпах, Вогезах, Польше, Литве. Он был более тяжелым и мощным, внешне напоминал лошадь Пржевальского или норвежского фьорда.

На самом юге азиатской степи также было два вида, более приспособленных к жаре и засухе. Первый вид – тонконогая лошадь, высотой не более 1,5м, быстрая и выносливая, с тонкой кожей, узким длинным телом и длинными ушами. Они обитали как в холмах, так и на границе пустынь и степей, чем и объясняется их вытянутая форма тела, прекрасно подходящая для скоростного передвижения по прямой. Вероятно, в Передней Азии этих лошадей было немного, а людей наоборот, последние легко свели их поголовье к нулю (как и множество других видов). А вот в Средней Азии, где людей было мало, этим лошадям удалось продержаться до тех пор, пока поумневшее человечество не одомашнило и не сделало их основой ахалтекинской и родственной ей пород.

В песчаных и каменистых пустынях, и на гонных склонах обитала совсем другая пустынная лошадь: не выше 1,2м, с коротким корпусом и длинными ногами, задранным вверх крупом и шеей, помогавшим передвигаться по вязкому песку. От них пошли арабская и каспийская породы.

Но все же главным центром жизни однопалых коней оставалась Великая Степь – земля ветров, солнца, твердых почв и зерновых трав. После таяния ледника, около 12—10 тыс. лет назад, вода растеклась по окрестностям, образовав сырую и холодную тундру и обширные пространства тайги, с гигантским количеством гнуса, а площадь азиатских степей сильно сократилась. Лошади южных полупустынь, европейских лесов и Великой Степи оказались отрезаны друг от друга климатическими зонами (хотя восточная часть Евразии все же переходила в лесостепь и степь, а южная часть Степи встречалась с южными жаркими пустынными землями). И дальнейшие события, оказавшие существенное влияние на мир лошади, происходили на территории степной Азии и Причерноморья.

Типичным представителем степных лошадей был степной тарпан. Рост в холке, как и у большинства его родственников, был не более 140—150 см, небольшое компактное туловище, тонкие полосатые ноги, небольшая голова. Летом окрас его становился бурым, зимой светлел до мышастого. Жили тарпаны довольно многочисленными табунами до сотни голов, легко адаптируясь к различным условиям. Как и их предки, они очень хорошо переносили холод, и во время Ледникового периода, адаптировались и к климату юга Европы, благо густых лесов там не было. Лесной тарпан, примерно на пятнадцать сантиметров ниже своего степного собрата, распространился аж до современной Испании и Португалии. Правда, когда 5 тыс. лет назад климат потеплел и леса стали более густыми, чтобы найти подходящую лужайку с травой, ему приходилось несколько дней бродить в зарослях, питаясь кустарниками, корнями и корой деревьев. Поэтому численность его резко упала, и этот вид остался только в Восточной Европе. Степной же тарпан, как кулан и виды, подобные лошади Пржевальского, процветал на огромной территории степей. В Казахстане, особенно в Зауралье и по берегам Сырдарьи, и в Причерноморье огромные табуны тарпанов водились еще в конце XVIII века.

После исчезновения мегафауны лошадь, как северный олень или бизон, стала живым реликтом. Ужасные быстрые хищники больше ее не беспокоили и, будучи прекрасно приспособленной к условиям среды, она процветала: реакция, скорость, пищеварительная система, подходящая для разнообразной степной пищи, прочные зубы, большой мозг… А вот интересно, с чего это взялся большой мозг? Какие способности обрела лошадь, отличавшие ее от гиппариона? Ведь гиппарионы тоже прекрасно расселялись по всей земле, не обладая особо выдающимся мозгом и, скорее всего, сложным поведением. И, кстати, как демонстрирует эволюция и компьютерные эволюционные модели, для процветания мозг вовсе не требуется. А иногда даже мешает. Но каковы необходимые условия, запускающие развитие этого дорогостоящего органа?

Как мы знаем, мозг должен перейти некий барьер, накопление разнообразных качеств, которые в сумме дадут определенную избыточность ресурсов, достаточную для более сложной интеллектуальной деятельности. Это вполне обычное свойство системы. И здесь, как всегда, применимо «правило Златовласки». В данном случае, это тонкий баланс между инстинктом самосохранения и любопытством. Самосохранение призывает ограничить контакт с неизвестным, любопытство – исследовать его для увеличения возможностей. Это две стороны одной медали, и нужно найти нечто идеально среднее, когда затрачиваемые усилия будут несколько меньше получаемого результата, но он не должен даваться слишком легко, иначе ценность его не велика, и развитие останавливается. Но и слишком большие трудности также тормозят развитие. Как это выглядит, применительно к предкам лошадей?

Гиппарионы были довольно небольшими животными, а у небольших животных слишком много энергии уходит на обогрев и содержание тела. У тех же колибри излишне крупный мозг (созданный исключительно ради сложного движения) потребляет так много энергии, что сев на кактус или ветку, птичка часто засыпает. То есть мозг, по отношению к телу, должен быть не слишком крупным, чтобы его можно было прокормить, но достаточно крупным, чтобы обеспечивать сложную деятельность, например, движение, взаимодействие с окружающими, коммуникацию, функционирование в сложной среде и т. п. Питание листьями, мхами или не зерновыми травами не дает достаточного количества энергии и белка для роста мозга. Чтобы переварить клетчатку нужен большой желудочно-кишечный тракт, а чтобы прокормить большое тело, приходится постоянно есть, когда уж тут сложно общаться? Кроме того, чтобы пережевывать грубую растительную пищу, нужны довольно большие челюсти, а большие тяжелые кости забирают все возможные ресурсы организма по прочности ткани и энергии на передвижение, не позволяя нарастить мягкие «излишества» вроде мозга. Получается замкнутый круг, из которого не могли вырваться гиппарионы.

Однопалые лошади плейстоцена решили эту проблему, увеличив свои размеры, одновременно облегчив и укрепив ноги, что дало возможность несколько увеличить мозг. Пищевая специализация на злаковых, которые появились как раз во времена диногиппуса, с одной стороны, привела к некоторому увеличению зубного аппарата (и прочности зубной эмали), а с другой позволила получать больше энергии и белка. Но, как говориться, «было бы желание, возможности найдутся». Более-менее сносные возможности были, а что же с желанием? Или, вернее, необходимостью.

В эволюции мозга играет роль еще один немаловажный фактор. Мы знаем, что гиппарионы паслись большими табунами, не уступавшими размером стадам антилоп гну или зебр в Африке. Овцы и северные олени также имеют свойство сбиваться в большие стада, а это не самые умные животные, мозг их не настолько крупный, чтобы удержать все связи с окружающими особями, поэтому поведение крайне простое, индивидуальность низкая, они покорно принимают смерть, вероятно чувствуя себя расходным материалом. Это проблема массовости, не важно, каким образом и у какого вида она проявляется. В любом случае массовость – это всегда упрощение коммуникации за счет снижения индивидуальности. Отсюда обезличенность стада, легкость жертвования солдатами, пренебрежение к личности в государственных структурах, исчезновение ярких талантов и т. д. С другой стороны животное-одиночка хоть и зачастую довольно высокоинтеллектуально (осьминоги, медведи, койоты), но не обменивается знаниями с родичами, используя свой ум только для обеспечения собственных базовых потребностей. А значит, не создает групп, способных усложнить информационную среду.

Большой мозг – система дорогая, и как все действительно стоящее, создается долго: требуется долгий период беременности, много ресурсов и времени, хорошо еще, если есть качественная забота о потомстве. Поэтому умные животные могут использовать только k-стратегию размножения. И это важно, потому что такой мозг имеет интересную особенность. Он не должен постоянно функционировать на грани возможностей, а если такое происходит, то ему требуется много времени не просто для восстановления, а для создания некого запаса на будущее.

Я бы очень хотел, чтобы вы тщательно усвоили эту мысль! Потому что для обработки новой информации дорогому мозгу нужно больше времени для правильного принятия решения. Простой мозг реагирует сразу, основываясь на простых шаблонах и очевидных решениях. Он ориентирован на post factum. Развитый мозг имеет возможность принимать неординарные решения, выдумывать новое и составлять прогнозы, он работает с опережением, а не с отставанием. Это и есть творческий подход. Вместе с тем, и на восстановление требуется гораздо больше времени и ресурсов, чем мозгу из r-стратегии. Этот же принцип используется в спорте для роста мышц, где на восстановление и «сверхкомпенсацию» требуется времени в несколько раз больше, чем было потрачено на усилия. Для еще большей наглядности сравним образ жизни земледельца и охотника. Земледелец может каждый день по много часов уделять возделыванию поля, а на следующий день делать тоже самое. Но конный индеец-охотник, убивающий нескольких бизонов из лука во время двадцатиминутной бешеной скачки вынужден потом отдыхать несколько дней, валяясь в типи, и пируя с друзьями. Точно так же любой человек умственного труда, потратив на работу всего несколько часов, просто обязан долго и качественно отдыхать, а не продолжать торчать на работе, просто потому «рабочий день не закончен». Разумеется, тоже будет с занятием с лошадью: обычный берейтор, занимаясь выездкой, используя стандартный набор приемов, может за день «отработать» несколько лошадей, но специалист по коммуникации, настраиваясь на каждую лошадь в отдельности, способен посвятить этому занятию час-два в день. Бессмысленно бегать можно хоть целый день, но умственная работа требует коротких занятий и большого количества времени на усвоение и обдумывание. Чем выше уровень затрат, тем больше отдых.

Так вот, современные лошади сильно отличаются от гиппарионов тем, что последние были животными физически универсальными, легко приспосабливаемыми под различные условия, небольшими и живущими крупными стадами. Лошади стали животными узкоспециализированными, крупными, существующими в относительно небольшом коллективе. Они приспосабливались к новым условиям уже не только за счет физиологии, но и развитого мозга, ориентированного на более высокую индивидуальность. Разумеется, индивидуальность вступает в более сложную коммуникацию с другими индивидуальностями. Это усложнение социальной среды.

Однако, как всегда, встает вопрос энергозатрат из-за повышения сложности. И, как всегда, он решается за счет ритуализации поведения! То, что в системе Парелли называется «играми». Основные поведенческие схемы, похоже, закладываются генетически. Это наклон шеи, положение головы, поворот корпуса, обусловленные изменением баланса тела как подготовка к дальнейшим действиям, то есть предсказание вероятного поведения. Также важно движение и положение ушей и хвоста, что характерно для многих млекопитающих, как направление внимания и признак эмоционального состояния. И, разумеется, движение мимических мышц лица. Однако разнообразить и довести их до совершенства животное должно в процессе коммуникации. Это очень напоминает пение у некоторых птиц: птенец рождается с умением исполнять базовую мелодию своего вида, но должен учиться трелям и переливам у своих сородичей, а еще лучше, придумать нечто особенное, что будет раскрывать ее индивидуальность. А для усложнения и развития этих навыков нужен интеллект, как раз отвечающий за сложные социальные отношения в группе.

Умные не живут крупными стаями. Это очень наглядно видно по ЭЭГ работы мозга. Слева ритмы здорового человека в покое – в нем всегда очень много разных волн, каждая часть мозга работает независимо, каждая занимается собственным делом. А вот справа «в едином порыве» показан приступ эпилепсии, в котором нет разумных действий, есть лишь бездумная активность в единстве, разрушающая организм и приводящая к его недееспособности. Впрочем, это крайний случай скоррелированности. Подобным образом возникают болезни, катастрофы, изменения климата, разрушительные последствия массовых помешательств вроде движения хунвейбинов в Китае, драки спортивных фанатов и т. д. Но при небольшой дозе скоррелированности возникают и свои плюсы: воздействуя на один элемент, вы можете воздействовать и на все остальные. Этим успешно пользуются медики, леча пожилых людей, у которых уже все системы организма начинают ослабевать, давать сбои и «синхронизируются». Точно также на занятиях и семинарах я советую не упрямо добиваться своей цели, а «скоррелировать» разные условия и элементы так, чтобы все получалось как бы само собой. Имея некоторый уровень синхронизации с лошадью или с другом, вы начинаете понимать друг друга буквально «на дыхании». Заметьте, что у бодрствующего человека, альфа-ритм практически отсутствует, потому что это ритм «пустых сенсорных входов», когда организм как бы прислушивается, ища новые сигналы. Тоже самое происходит при медитации или в «состоянии мастера», когда мозг избавляется от восприятия привычных сигналов, сознание игнорирует засевшие в голове идеи, и человек пробует уловить новые непривычные в окружающем мире или в себе. Они позволяют достичь другого уровня синхронизации, который будет полезен при взаимодействии с лошадью.

Поэтому, чем выше интеллект, тем меньше коллектив. Лошади собираются в большие табуны только под действием инстинкта в период спаривания, а все остальное время предпочитают жить небольшими группами. Вместе мы, конечно, сильнее, но удержать в голове все связи невозможно. Как и прокормить крупный организм на маленькой территории. Поэтому в природе, чем выше интеллект, тем выше уровень индивидуальности. И огромные табуны тарпанов начинают делиться на более мелкие группки. А раз так, то иногда эти группки встречаются, и уже налаженная коммуникация табуна вынуждена подстраиваться под чужаков. Справедливости ради стоит сказать, что обычно дело кончается стычками, и табуны вновь расходятся. Но все же состав табунов иногда меняется, и несколько усложняет имеющееся поведение. Таким образом, лошади получили более крупный, развитый, и обладающий большим потенциалом мозг, направленный на запоминание множества фактов окружающей среды, что невозможно без увеличения чувствительности, а также без активного социального взаимодействия и распределения ролей, что обязательно включает в себя распознавание тонких сигналов, эмоций, богатое социальное взаимодействие и т. д. Хотя стоит признать, что мозг лошади довольно ограничен в возможностях построения долгосрочных планов и логического и предметного мышления. Да им этого и не нужно, ведь, как и у большинства животных, завтрашний день может не наступить. При этом лошади умеют прекрасно исследовать, а некоторые и использовать предметы, а это говорит о неплохом потенциале ассоциативных полей.

Эндокасты конского мозга из раннего плейстоцена имеют более мощный неокортекс и гораздо большее количество борозд, чем у гиппариона или плиогиппуса. Похоже, что сперва мозг повысил сложность своего строения, то есть упростил связи для использования важных повседневных функций вроде распознавания эмоций, языка телодвижений и ритуального поведения, и только у потомков ранних лошадей, увеличился в размере. Причем не только за счет увеличения размеров тела: размер тела плейстоценовой лошади, по сравнению с плиогиппусом, увеличился в 2,9 раза, а мозг в 3,2 раза. То есть относительный объем мозга увеличился на 83%, что гораздо выше, чем следовало бы ожидать у млекопитающего аналогичного размера. Во время позднего кайнозоя мозг рос во всех направлениях, но особенно в высоту; теменная доля, вероятно, как и у человека, отвечает за запоминание шаблонов поведения и данных и соответствующие движения, а также за способность к воображению, а зрительная за увеличение способности к распознаванию различных объектов. Обонятельные луковицы расположены намного ближе к головному мозгу и не выступают так же как у плиогиппуса, что, скорее всего, говорит о повышении чувствительности этой области. Есть предположения, что обонятельная доля связана с интуицией, но строгих научных подтверждений этому нет, просто потому что наука пока точно не может определиться с тем, что же такое интуиция и как ее измерять. Высокая внутривидовая и индивидуальная изменчивость мозга лошадей начала четвертичного периода, по сравнению с их предками, подтверждает мысль о высокой степени индивидуальности этих животных.

Палеонтологи обнаружили, что именно в это время в Северной Америке возрастает количество крупных хищников. Хотя пока не совсем понятно увеличение ли их численности вызвало ускорение эволюции лошади в сторону однопалости, скорости и интеллекта или наоборот, увеличение числа копытных позволило хищникам процветать. Скорее всего, эти процессы подстегивали друг друга по принципу положительной обратной связи. Но не стоит сбрасывать со счетов и то, что при расселении по новым территориям дикие лошади вынуждены держать в голове и манипулировать огромным количеством знаний, гораздо большим, чем их домашние потомки, оказавшиеся в условиях сильно упрощенной, наполненной стереотипами среды, обедненной в области чувств и эмоций, языка телодвижений, фактически в тюрьме. Да, им не надо думать о том, где какая трава растет, где есть выходы соли на поверхность, укрытии, хищниках, смене обстановки, то есть том, что миллионы лет составляло их природу, люди облегчили им жизнь… не дав взамен ничего достойного. «Молчи и подчиняйся» – принцип, который до сих пор люди применяют к животным и другим людям, честно говоря, не очень достойный интеллектуальных существ. Мы тоже лишили себя сложности существования в мире природы, но создали взамен искусство, культуру, науку, возможность развития очень многообразных социальных отношений. Комфорт и медицина физически ослабили нас, но позволили жить дольше и развиваться, не думая о пище и укрытии. А у лошадей мы отняли все, не дав ничего взамен. Другими словами человек упростил среду, формировавшую тело и мозг лошади. Не удивительно, что мы имеем гигантское количество лошадиных болезней, проблемы с копытами, а часто получаем сопротивление, как реакцию протеста. Это заявление природы о том, что организм находится на грани поломки. Ведь организм – это не только тело, а, в первую очередь, мозг, который и воспринимает окружающий мир.

Но вернемся в Америку раннего плейстоцена. Часть современных лошадей мигрировала через Берингию в Азию, на территории Великих Равнин процветали огромные и стремительные хищники, начался расцвет парнокопытных, а ледник то наступал, то таял. Собственно, именно таяние ледника и поставило точку в исчезновении полулесных гиппарионов, дав возможность парнокопытным процветать в условиях топких почв. Во время таяния ледника гигантское количество воды растекалось по равнинам, затапливая почву, на которой не могли жить гиппарионы, и провоцируя расширение площади лесов. Но когда много воды и много тепла появляется еще одна жуткая напасть тундры и тайги – гнус. И если животные с плотной шерстью и относительно толстой кожей еще могут выдержать его натиск, то тонкокожим лошадям, привыкшим только к мелким насекомым открытой степи, тундровые и таежные кровососы жизни не давали. А после того, как высыхала тундра, ее место занимали таежные леса, сокращая площадь степей. Изменения растительности, то есть кормовой базы, весьма существенно сказались на американских лошадях, они умирали от голода, не успевая дать потомство. Конкуренцию лошадям в лесной зоне как раз и составили олени, лоси и бизоны. О последних стоит рассказать особо, поскольку в культуре индейцев равнин им отводится самая важная роль.

Бизоны как вид сформировались и расцвели в Евразии. На пике своего существования, около 1 млн. лет назад, достигли наибольшего веса – до 2—2,5 тонн, роста 2,5 метра в холке, и размаха рогов более 2 метров! Это были крупнейшие из полорогих, с которыми могли сравняться лишь тибетские яки и первобытные туры. Их стада в Евразии также были огромны и бродили по равнинам от Британских островов до Камчатки и от Таймырского полуострова до Тянь-Шаня и Тибета.

Около 195 000 лет назад, подобно лошадям, перешедшим по Берингии из Америки в Азию, бизоны тем же способом проникли в Америку, где и соседствовали с мамонтами, предками лошадей и американскими верблюдами. После чего их популяции параллельно развивались на обоих материках. В Америке они поначалу обитали на Аляске и севере Канады, а с началом последнего ледникового периода, 130—75 тыс. лет назад были оттеснены ледником южнее Великих озер. Так бизоны впервые проникли на Великие равнины Америки.

Вторая волна переселения в Америку случилась уже 45—20 тыс. лет назад. Это был период максимального оледенения, когда американский ледяной щит продвинулся далеко на юг, существенно уменьшив площадь Великих равнин, с чего и началось вымирание многих американских видов и уменьшение численности поголовья сперва канадских, а затем и американских лошадей. Похоже, что в это время предки индейцев – охотников на оленей и бизонов, пришли на Аляску и на тысячи лет засели там, вместе с новой волной бизонов, не имея возможности двигаться дальше. На картинке вы можете увидеть в центре степного бизона – предка всех остальных форм. Гигантский бизон, похоже, вымер перед самым появлением человека и своих родственников второй волны переселения, второй и четвертый подвиды прекрасно приспособились к условиям Северной Америки, а пятый вид появился, очевидно, последним.

Долгое время в Америке существовали два подвида – лесного и степного бизона, но пока многочисленные табуны лошадей занимали все свободные территории, а пищи в лесах вполне хватало, бизоны прекрасно жили на окраинах Равнин. Конкуренции лошадям они не составляли, поскольку лошади имеют быстрое пищеварение и обычно едят на ходу, срезая резцами верхушки трав, где находятся семена и злаки, пережевывая пищу небольшими порциями. Бизоны же, как парнокопытные, предпочитали медленное переваривание более мягкой травы в многокамерных желудках. Оба вида прекрасно существовали в Америке и Евразии до начала голоцена, то есть конца Ледникового периода 12—10 тыс. лет назад. Но вот по окончании этого времени, лошади в Америке исчезли, распространившись по Евразии, а бизоны наоборот, исчезли в Евразии и заняли все Великие Равнины от Канады до Мексики.

Это время, в принципе, характеризуется массовым вымиранием ледниковой мегафауны по всему Северному полушарию. Не миновали этой участи крупные виды бизонов и лошади, а часть бизонов с севера США и южной части Канады вновь мигрировала на Аляску, где сохранилась до самого начала XX века. Причина вымирания, как всегда, кроется, в первую очередь, в резком изменении климата и неспособности узкоспециализированных животных занять новые ниши.

Тундростепь – это не совсем степь, и не совсем тундра. Ее условия вполне приемлемы и для непарнокопытных, и для парнокопытных, и даже для стопоходящих, поэтому мамонты, лошади, бизоны и олени прекрасно сосуществовали. Но после таяния ледника в Евразии место сухой тундростепи с ее обилием двухметровой травы и лиственных лесов заняла тундра и темнохвойная тайга, где мамонты, бизоны и лошади жить не могут. Размер тела северных пород лошадей стремительно уменьшался – тундровые травы малопитательны, они способны поддержать очень небольшое поголовье животных.

В то же время в южных регионах Европы и Америки, где под поверхностью почвы не осталось «вечной мерзлоты», распространились лиственные леса. Однопалость в условиях мягкого грунта не имеет смысла и раздвоенные копыта гораздо эффективнее, поэтому лоси, олени бизоны с удовольствием занимали пространства, откуда уходили лошади. Впрочем, Берингия вообще никогда полностью не накрывалась ледяным панцирем. Там аляскинские лошади, привыкшие к холодной сухой степи, процветали аж до начала отступления ледника 15 тыс. лет назад, когда Кордильерский и Лаврентийский щиты расступились вдоль течения реки Маккензи, открыв проход шириной в полторы тысячи километров.

Появление коридора Маккензи связано с очень важной особенностью, из-за которой ситуация в Северной Америке была несколько иной, чем в Евразии, и причиной тому были горы – Кордильеры, а также ориентация континента с севера на юг, а не с запада на восток. Дело в том, что вокруг гор всегда есть плато, и в Евразии Тибет создал плато Великой Степи, откуда вода стекает в сторону Сибири. Но ледник таял постепенно, и Сибирь превратилась в котловину, в которой образовалась тайга. А вот в Америке ледник стекал на юго-восток, постепенно уходя в океан. Поэтому таежных лесов в Канаде немного, зато рядом с ними располагаются лиственные, вполне устраивавшие бизонов. Корма там много, грунт гораздо плотнее, чем в тундре. После таяния ледника граница этих лесов на время расширилась, что привело к увеличению числа парнокопытных, создав серьезную проблему для лошадей.

Около 15—13 тыс. лет назад, случилась еще одна напасть – падение крупного метеорита в районе Гренландии вызвало резкое потепление и спровоцировало активность вулканов Скалистых гор. Пепел от извержений накрыл все Великие равнины, где жили лошади. Бизоны, обитавшие в более отдаленных лесах Канады и востока США, а также на восточной части Равнин, пострадали куда меньше. Периоды потеплений и похолоданий начали сменять друг друга крайне неравномерно и непредсказуемо, иногда выдавая резкие потепления на 5—6 градусов в год, сроком всего на 60 лет, после чего наступали неравномерные оледенения, ледяные щиты таяли и нарастали крайне неравномерно. Это явление, получившее название «дриасовый хаос», привело к тому, что теплые воды, стекавшие с извергающихся склонов вулканов, собрались в течение реки Маккензи, и позволили предкам индейцев пробраться на континент. Это были профессиональные охотники на мегафауну, использовавшие самое совершенное оружие и технологии охоты своего времени. Дорвавшись до непуганой дичи, они набросились на нее как школьники на праздничный торт. К их услугам было гигантское количество животных, совершенно не боящихся человека. К приходу культуры Кловис в Северной Америке, еще обитало несколько местных видов лошадей. Археологические раскопки не дают нам точного их числа, но мы точно знаем, что не слишком многочисленные, но все еще относительно крупные табуны существовали на всех равнинах от Канады до центральной Мексики, а так же в долинах Скалистых гор от Британской Колумбии до Нью-Мексико. Вновь прибывшие положили конец существованию последних лошадей Америки. Индейские мифы отражают этот период как время процветания и культовых героев, которые своей магией или силой уничтожали гигантских волков, медведей, орлов и т.д., чтобы людям жилось спокойно и хорошо.

Индейцы охотились загонным способом, а равнины Америки, особенно в районах в сторону Скалистых гор, сильно изрезаны каньонами и оврагами. Индейцы просто сбрасывали табуны с обрывов, как поступали с бизонами, не думая, что когда-нибудь дичь может закончиться. Подобным образом вели себя в тот же период племена Европы и Передней Азии, энергично охотясь на лесных бизонов и лошадей, поэтому 10 тыс. лет назад они почти исчезают, оставляя лишь небольшие, рассеянные стада. Америке повезло только с тем, что индейцев было очень немного, и, к сожалению, остатки лошадей просто оказались в неудачном месте.

Впрочем, через несколько тысяч лет, когда климат вновь станет более засушливым, индейцы будут охотиться на бизонов уже верхом на лошадях, а расплодившиеся мустанги станут большой проблемой для тех, чьи предки привезут лошадей обратно в Америку. Такова ироничная ухмылка истории.

Очевидно, что причиной исчезновения ледниковой фауны, оказались как люди, так и другие «скоррелированные» факторы вроде катастроф, изменений климата и заполнения природных ниш другими видами. К примеру, современные серые волки вытеснили менее подвижных, но более прожорливых крупных волков, и сильно распространились по Равнинам.

Как бы то ни было, но за период 20—10 тыс. лет в Северной Америке вымерло более 40 видов – 74% всего поголовья мегафауны! В то же время в Европе тоже исчезло 59%, в Азии 51%. Степные бизоны Евразии доживали свой век в степях Русской равнины, Южной Сибири и в Прибайкалье, где продержались местами до позднего Средневековья, когда их истребили люди, чьи поселения, в отличие от американских индейцев, были весьма многочисленны. Чтобы оставаться в привычных условиях, некоторые стада, как и в Америке, стали мигрировать на север. Но пищи там для крупных животных вроде бизонов или лошадей уже не осталось, и только северные олени, сильно измельчав, смогли приспособиться к питанию мхами.