Поиск Анны

Бывала ли у нее агрессия раньше или нет – было уже не важно. Потому что сейчас Анна явно хотела причинить боль человеку, которого она даже никогда не видела. Смолина взглянула на шрамы, прикрытые рукавом халата.

– Нет. Такого не бывало.

– Допустим. Насколько я знаю, вы больше не состоите в благотворительной организации AnnaSearch?

Смолина почувствовала, как мурашки забегали под махровым халатом. В комнате похолодало, словно кто-то открыл окно в прошлое и впустил в ее уютный мирок осеннюю стужу.

– Какое это имеет значение?

– Анна, поймите меня правильно. Вы же работаете. Если днем вы на работе, а вечером уезжаете на поиски людей – с кем будет оставаться Лена?

– Я ушла из поискового отряда три года назад, – холодно сказала Смолина. – Это было указано в моем деле.

– Да-да, я читал. Не смогли искать людей после того случая с мертвым младенцем… Ужасная история!

Голос в трубке продолжал говорить, но Смолина уже не слышала его. Глаза заволакивала пелена гнева, отчаяния и, кажется, даже слез – если только это не были капли холодного осеннего ливня, неведомым образом вновь настигшего ее спустя долгих три года.

– Алло, Анна, вы меня слышите?

Она с трудом заставила себя выдохнуть:

– Да.

– Повторю вопрос: вы же не планируете вновь заняться поисками?

Небольшой сверток, заляпанный грязью и чем-то еще темным… чем-то…

– Нет. Не планирую.

– Хорошо. Значит, я могу на вас рассчитывать?

В трубке повисла тишина – там явно ждали какого-то ответа. Но что она могла сказать? Как доказать этому человеку, что она в порядке? Анна тихо выдохнула, постаравшись успокоиться.

– У Лены все хорошо.

– Рад это слышать. Потому что если это не так – вы знаете правила. Нам придется ее забрать.

Смолина ничего не ответила. Она просто молча стояла, прижимая трубку к вспотевшему уху, и чувствовала, как в животе растет комок злости.

– Анна, надеюсь, мы поняли друг друга. Я позвоню через недельку. Хорошего дня! – и прежде, чем Анна успела что-то ответить, раздались гудки.

Он позвонит через неделю! В такие минуты ей хотелось забрать у Андрея свой старый «Пинин», прыгнуть в него и через час оказаться в такой дремучей чаще леса, в которой не берет ни одна связь, а уж таких холеных выскочек нет и в помине. При мысли о лесе в голову снова полезли мрачные воспоминания, а перед глазами мелькнула сводящая с ума сцена – стена дождя, низкие, стелющиеся до черной земли лапы елей, словно скрывающие следы преступления, а под ними… под ними…

– Кто это был?

Голос вырвал Анну из тяжелых воспоминаний. В дверях стояла Лена.

Лена была щуплым высоким подростком с только начавшей формироваться грудью и застывшим взглядом. Анна подозревала, что этот безэмоциональный взгляд не был показателем внутренней пустоты – это был защитный экран, проникнуть через который ей пока не удалось. В детстве девочка хапнула лиха, скитаясь по детским домам, пока Анна не забрала ее оттуда.

– Прости, что ты спросила?

– Кто звонил? – бесцветно повторила Лена, словно специально стараясь выглядеть незаинтересованной.

Почему она спрашивает? Ждет звонка? От кого?

– Никто. Просто никто, – ответила Анна.

– Ясно.

– Хочешь есть?

– Нет, спасибо.

– Ясно.

Воцарилось неловкое молчание. Надо было что-то еще спросить, и мысли Анны метались в черепной коробке, спешно ища решения. Хотя нет, спрашивать нельзя – психологи говорят, что дети могут воспринять это как попытку чрезмерного контроля. Тогда что? Что-то сказать? Но что именно? Да уж, Смолина, пока ты будешь думать – девочка уже вырастет!

– Анна, можно я посижу за компьютером? – опередила ее Лена.

«Анна». Собственное имя из уст ребенка резануло, словно холодный нож по венам. Анна сглотнула ком и посмотрела Лене в глаза.

– Ты можешь называть меня просто «мама».

Лена потупилась и опустила взгляд, уставившись в пол. Повисла пелена молчания, преодолеть которую внезапно оказалось непросто.

– Так можно? – негромко вновь спросила Лена, не поднимая глаз.

– Да, – коротко ответила Анна.

Лена поплелась в другую комнату к компьютеру, безвольно свесив плечи, словно птица, запертая в клетку.

Какого черта, подумала Анна. Горячий ком злости поднялся от живота к груди, разгораясь в пожар. Она злилась на эту нелепую ситуацию, на органы опеки, трезвонящие каждую неделю, на Лену за то, что никак не решится назвать ее мамой, а главное – на себя, за то, что упомянула это слово.

Внезапно вновь раздался звонок, и Смолина вздрогнула. Кто вообще придумал этот чертов аппарат, по которому абсолютно любой желающий может вторгнуться в твою личную жизнь в любое время? Анна сорвала трубку.

– Я уже все сказала!

– Мотылек?1, прием!

Смолину окатило ледяной водой, словно она вновь оказалась в том злополучном лесу под проливным дождем.

– Какого черта тебе надо?

– Можно было и повежливее после стольких лет совместной работы, – послышался слегка укоризненный голос Светы из трубки.

– За вежливостью не ко мне, – сухо ответила Смолина.

– Как дела? Как работа?