Усатый и полосатый

– Ошибаетесь, дорогой Виктор Михайлович, ошибаетесь. На десяток годиков меньше. А смотрится глубоким старцем… Вот так. Поэтому не уподобляйтесь, не уподобляйтесь.

Вот так… внешность обманчива, и считавший себя на фоне большинства обитателей «двенадцатой» едва не юношей Лекарь оказался самым возрастным. Ярый курильщик Коля Бурлаченко не дожил ещё и до шестидесяти, «человек-гора», лысый одышливый обжора и вонючка Володя Круглов – и того меньше. Даже отличавшийся самым звучным храпом Яша Хорбин, хоть и седой, сгорбленный и с трудом переставлявший отечные ноги-тумбы, на поверку вышел младше доктора химических наук. Самым молодым среди них, естественно, был не расстающийся с телефоном Лёша: ему не было и сорока.

Храпуна потише – длинного как жердь синюшного Славу Минько, такого же как и Николай, ярого курильщика неполных шестидесяти лет, после обхода выписали. Тогда-то в палате и появился он, ещё один сравнительно молодой, тридцати пяти лет от роду, и тоже Лёша. Мужчина и фамилию носил очень похожую – Котов, поэтому сёстры, чтобы не путать двух Алексеев при раздаче лекарств, сразу же прозвали первого из них «полосатым», а второго «усатым».

Усы поступивший имел действительно знатные – пышные, как у легендарного командарма первой конной Будённого, только не чёрные, а рыжие. В остальном ничем особенным не выделялся: рост немного выше среднего, не худой и не толстый, даже волосы на голове самые обыкновенные, русые.

Алексей-первый в этом смысле отличался от своего тёзки разительно – высокий, статный, яркий брюнет, в прошлом, как он не преминул похвастаться, капитан команды области по волейболу. И по лыжам норму мастера выполнял, и штангу тягал неплохо, и плавал, и боролся, и боксировал. Оттуда, от спорта, и пошли эти чёртовы перебои в молодом здоровом сердце…

Хвастался «полосатый» без устали. И дом-то у него шикарный, и жена красавица, и дети умницы, и машина – «Лексус» последней модели, и бизнес процветает, и денег куры не клюют… Крутой, одно слово. Между прочим, и усы у него имелись – аккуратная тонюсенькая полоска, и её Лёша ежеутренне тщательно подбривал перед зеркалом умывальника, благо его место всего в метре от общей для всей палаты раковины. Бизнесом своим «полосатый» руководил даже отсюда, из больницы, с помощью верного айфона.

Как выяснилось, в числе прочих доходных дел Кот владел извозной фирмой с сотней грузовых машин, и всем его работникам, а особенно шоферюгам, доставалось от хозяина, что называется, по первое число. Все передвижения каждого авто отслеживались на экранчике, и горе тому, кто осмеливался на «левую» ездку либо незапланированную стоянку.

– Ну, и зарулил бы парень на минутку куда-нибудь, – добродушно подтрунил однажды общительный Лекарь, – Зачем вам этот контроль? Себе любимому нервы портить…

– Себе?.. Не-ет, себе я нервы не порчу. Исключительно чужие. Я им, козлам, не для того нехилые бабки плачу, чтоб они меня разводили!.. Сразу гоню в шею, с штрафников ещё и взыскиваю, а для особо умных есть и особые методы, – пояснил бизнесмен свою кадровую политику, – Так ещё батя меня учил, а он в этом разбирался. Классный он был чувак, и усы, между нами говоря, вот у кого были по-настоящему шикарные!..

– Как у нашего Алексея?

– У этого?.. – презрительно хмыкнул «полосатый», – Куда ему!.. Вы, Михалыч, судя по возрасту, Мулявина должны хорошо помнить?.. из «Песняров» который?.. Так у моего бати похожие были, даже покруче…

После этих слов наблюдательный химик краем глаза уловил какое-то движение и оглянулся. Так и есть: лежащий под капельницей «усатый» пристально смотрел на тёзку-хвастуна. Смотрел не отрываясь, с каким-то странным выражением, словно только что услыхал нечто очень важное…

– Простите за нескромный вопрос, – переменил тему Лекарь, – А почему бы вам, человеку обеспеченному, не отселиться из общей палаты в одноместную, на двоих хотя бы? По-моему, их у нас в отделении две или три… За деньги же наверняка можно, или я чего-то не понимаю? Зачем терпеть наши храпы, комаров и это Вовкино… гм… амбре?

– А вы разве не видали там на дверях таблички «для ветеранов войн»? И, по закону подлости, сейчас этих ветеранов тут с избытком. Ничего, потерплю, мне всего три капельницы осталось, и адью. Дальше нюхайте вашего Вову сами.

В Алексее-втором Лекарь неожиданно обрёл компаньона. Сам он давным-давно, после первого же сердечного «звоночка», взял себе за правило ходить пешком как можно больше, и практиковал две обязательных прогулки в день, утреннюю и вечернюю. Дома вставал в шесть тридцать, ровно в семь спускался со своего седьмого этажа по лестнице, намеренно игнорируя лифт, и в любую погоду сорок минут добросовестно вышагивал туда-сюда по дорожкам ближнего парка. Вечерний моцион начинался не так строго по времени, зато гуляли вместе с женой, совмещая пользу движения с приятностью общения. Может быть, благодаря такому образу жизни ему и удавалось сохранять подвижность тела и ясность ума?

Компания для вечернего гуляния возникла как бы сама собой. Старейшая городская клиника состояла из доброго десятка зданий разных лет постройки, от памятников архитектуры до современных, и занимала целый городской квартал, обнесённый ажурной чугунной оградой. По территории гулять неинтересно, и химик решил обойти больничный городок по периметру. Съев на ужин постную пшённую кашу, вышел из старинного двухэтажного особняка, где размещалось «инфарктное» отделение, направился к воротам и заметил усатого. Тот стоял у задних дверей хирургического корпуса спиной к идущему, узнать его можно было исключительно по усам. Алексей, похоже, кого-то ждал.

Доктор наук проходил мимо, не собираясь проявлять любопытство – мало ли какие дела у соседа по палате… может, кто знакомый лежит тут, лечится… Из двери вышла светловолосая женщина в розовом медицинском костюмчике и повисла у Лёши на шее. Лекарь, деликатно отвернувшись, проследовал дальше, не имея ни малейшего желания лезть в чужую жизнь. Чужая жизнь, однако, влезла сама: через несколько минут приметные усы показались справа. Сосед догнал, пошёл рядом.

– Прогуляться решили, профессор?

– И да и нет, Лёша. Я не профессор, но с прогулкой вы не ошиблись. Движение – жизнь, не так ли?

– Так-то оно так, но тогда откуда берутся загнанные лошади?

– Ха-ха, это вы верно заметили… хотите составить компанию?

– Если не возражаете, я бы прошёлся с вами, а то одному скучно.

– Возражать не буду, в компании веселее. Н мне показалось, вы не очень-то скучаете… простите, не имел в виду…

– Бросьте, это совсем не то, что вы могли подумать. Сестра у меня здесь работает, в хирургии.

– Операционная?

– Родная.

– А-а-а… Понятно. А гулять вам уже можно? Мне-то доктор разрешил – говорит, после восстановления ритма это только на пользу, если не спеша.

– Я не спрашивал, но, думаю, и со мной ничего не станет, особенно не спеша. Здесь, конечно, улица, шум и выхлопные газы, но всё лучше, чем там, с Вованом да Коляном – один пердит, другой кашляет…

– Согласен, в этом смысле наша палата – не самое приятное местечко. Один давит на уши, другой на нос. Уши хоть заткнуть можно, а дышать-то надо… Хотя мне, честно говоря, по жизни встречались ароматы и покруче.

– Но вы же как будто научный работник…

– Науки, они разные бывают. Я, знаете ли, агрохимик, и в моей лаборатории иногда никакая вытяжка не помогала. Наш Вован, как вы его назвали, отдыхает! Тех уровней вонизма и никакому павиану не достичь…

– Вот как бывает, оказывается!.. А я, лопух, полагал, будто химики всё больше с колбами да пробирками… век живи, как говорится, век учись.

– Да, научная реальность бывает сурова и не всегда соответствует общепринятому представлению. В кино, всё конечно, красиво: светлый кабинет, микроскопы и осциллографы, хрупкая девушка в белоснежном халатике тонкими пальчиками встряхивает пробирочку с чем-то голубым или розовым, а седовласый академик вдумчиво созерцает и молвит: «Поздравляю, милая, мы с вами совершили великое открытие!..» Увы, в настоящих лабораториях чаще полумрак и пахнет не амброзией, а говном, простите за грубый реализм. А вы где трудитесь, если не секрет?

– Какие секреты… баранку кручу помаленьку. Дальнобойщик я. Международник.

– Непростая стезя. Высшая категория, я не ошибаюсь?.. Тоже своего рода профессура, да?

– Угу. Только боюсь, хана моей профессуре.

– А что так? У вас ведь, судя по свободному режиму, не инфаркт?

– Бог миловал, обошлось. Но забрали меня прямо из кабины, в самом начале рейса, и в моей конторе об этом уже знают все, кому не лень.

– Так вам надо его, бога, благодарить – случись иначе, могли из того рейса и не вернуться. А вы, получается, везунчик – жив, здоров… я хотел сказать, практически здоров. Свечку впору поставить за счастливое избавление.

– Ну да, с одной стороны вроде так. Но не богу, а напарнику.

– А с другой?

– А с другой всё гораздо хуже – мой приступ на моих же рейсах ставит если не точку, то жи-ирный вопрос. Номинально жив, здоров, а вот профессионально…

– Боитесь, медкомиссия забракует?

– Как раз медкомиссия – фигня. Я минздравовский приказ специально проштудировал, с моим диагнозом работать можно. Подлечился, реабилитацию прошёл, и вперёд.

– Так в чём проблема?

– Такие фирмы, как моя… у них подходы свои. Медицинская годность не главное. Надёжность важна, понимаете? Случилось раз – может случиться и другой, и третий… На кой чёрт им такие заморочки?

– Уволят?

– Сто процентов.

– А профсоюз?

– Международная солидарность трудящихся? Не смешите. Никто сейчас друг за друга не вступится, своя рубашка ближе к телу.