Слеза Будды

– Ладно. Пойду я. Уже поздно. Можешь спать спокойно.

– Легко сказать. Но всё равно спасибо тебе большое! Ты вселил в меня хоть какую-то надежду.

После ухода Виктора я немного успокоилась, но сомкнуть глаз до самого утра так и не смогла. «Кому мог помешать безобидный старик?» – задавала я себе вопрос. Но никакой другой версии, кроме неудавшегося ограбления, в голову не приходило.

Через три дня, после вечернего обхода, Виктор вновь навестил меня. Я ужасно обрадовалась его визиту.

– Танечка, у меня для тебя хорошие новости, – сказал он с порога. – Для этого, правда, пришлось набиться в друзья к твоему Никишкину, напоить его до полубессознательного состояния, да и самому лишка хватить. До сих пор голова трещит. Зато получил от него очень ценную информацию.

– Как тебе удалось с ним сблизиться? – спросила я, не скрывая своего любопытства.

– Ну, найти его место работы, как ты понимаешь, было совсем несложно. А дальше пришлось применить свои артистические способности.

– Недаром Санёк как-то говорил мне, что думал, скорее ты подашься в артисты, а не Жека. Значит, не шутил.

– Санёк явно переоценил мои артистические способности. Они у меня присутствуют только в той мере, которая необходима представителям моей профессии. В общем, пришлось немного польстить твоему Никишкину. Сказал, что мои коллеги порекомендовали обратиться именно к нему как к одному из самых высококвалифицированных следователей Латвии с просьбой помочь раскрыть одно очень запутанное дело. При этом невзначай намекнул, будто слышал, что он раскрыл убийство антиквара за неделю.

– Могу себе представить, как он был польщён.

– Не то слово. Мне казалось, что от гордости просто лопнет. – Мы засмеялись. – Пришлось сочинить историю, в основе которой был какой-то старый зарубежный детектив, перенесённый в советскую действительность, – продолжал Виктор. – Гена так лихо начал выдвигать свои версии, что я диву давался его изобретательности по придумыванию версий, не подкреплённых фактами.

– Так его, значит, Геной зовут.

– Геннадием Николаевичем, – уточнил Витя, улыбаясь. – Я пригласил его в кафе и по мере увеличения градуса спиртного начал как бы невзначай выведывать обстоятельства убийства твоего знакомого. То, что удалось мне узнать, полностью снимет с тебя всякие подозрения.

– Это почему? – спросила я удивлённо.

– Элементарно, Ватсон. Антиквар был отравлен цианистым калием, который был найден в бутылке с вином, а это, как тебе должно быть известно, быстродействующий яд. Дверь магазина была заперта снаружи, а ключей от магазина у тебя не было. Или были? – обратился Виктор ко мне.

– Откуда? Нет, конечно, – ответила я, удивившись заданному вопросу.

– Следовательно, ты её закрыть не могла. Тело было найдено в кабинете. Это значит, при любом раскладе сам антиквар, будучи отравленным, не успел бы закрыть за тобой дверь, а потом вернуться в свой кабинет. Значит, это сделал тот, у кого были ключи. И потом, с мотивом несостыковочка получается. Чтобы отравить человека, нужно, во-первых, иметь для этого веские основания, а во-вторых, заранее готовиться к убийству. Не мог же яд взяться у тебя из ниоткуда. А из показаний Зины Борис Львович сам пригласил тебя в гости. При этом вы находились в дружеских отношениях. Так что, Танюша, сделаем мы твоего Никишкина. Его мог отравить человек, имеющий свободный доступ в магазин. Единственным таким человеком на данный момент может быть только Зина, на что я ему и намекнул.

– Я же тебе говорила, – оживилась я. – Только ума не приложу, как яд мог оказаться в бутылке с вином. Мы же втроём его пили, но никто, кроме Бориса Львовича, не отравился.

– Зина могла прийти после тебя и подсыпать яд в бутылку. Правда, у неё оказалось стопроцентное алиби – с 21.00 до 24.00 несколько человек видели её в «Аллегро» с молодым человеком, а потом они всю ночь провели вместе, что её любовник и подтвердил.

– Такое алиби можно легко сфабриковать, – возразила я, вспомнив, как Рихтер предлагал обеспечить меня подобным же.

– Как бы там ни было, её не удастся привлечь к ответственности. Я, конечно, как бы между прочим намекнул Никишкину, что в суде его версия относительно тебя рассыплется в пух и прах, приведя убедительные доказательства. Но он был настолько пьян, что я не уверен, принял ли Геннадий Николаевич мою информацию к сведению.

– Вить, а насчёт серёжки удалось что-то узнать?

– Спросил. В описи такая вещь не числится.

– Значит, её украли, – разочарованно констатировала я.

– Может быть, кто-то из нечистых на руку сыскарей прихватил?

– А нельзя устроить обыск на квартире у Зины?

– Подозрение в подслушивании разговора, Танюша, – слабоватое основание для получения санкции прокурора на обыск. А ты знаешь, какая мысль пришла мне в голову? – через минуту спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

– А не твоя ли серёжка явилась причиной неудавшегося покушения на жизнь антиквара в первый раз и его успешного завершения во второй?

– Виктор, мне кажется, ты стал уподобляться Никишкину – высасываешь версии из пальца.

– Вовсе нет. Ты подумай хорошенько. Может быть, ты кому-нибудь рассказывала о ней в кругу своих знакомых и друзей?

– О той, которая пропала, точно нет, тем более что она у меня появилась недавно. Так что с первым покушением на жизнь Бориса Львовича никак не могла быть связана, – уверенно ответила я.

– А что, была ещё и другая?

– Она и сейчас у меня находится. Незадолго до первого нападения на антиквара эту серёжку, которая была лишь дуплетом настоящей, я изобразила на своём натюрморте, и её узнал Пётр Николаевич, мой преподаватель рисования. Ты видел его на Саниной свадьбе. Он – давний друг его бабушки.

– Припоминаю. Седовласый такой представительный мужчина.

– Совершенно верно. Так вот, Пётр Николаевич вспомнил, что видел точно такую же на портрете одной дамы, висевшем у его приятеля дома. Представляешь, кем она оказалась?

Виктор отрицательно покачал головой.

– Моей прабабушкой. А приятель Петра Николаевича – моим двоюродным дядей. Так, благодаря своему натюрморту я собственными глазами увидела её портрет, будучи у него в гостях. – И я рассказала Виктору всё, что знала о прабабушкином гарнитуре, умолчав только о чёрном бриллианте. – Кстати, примерно в то же время пропал и мой натюрморт – прямо из выставочного зала.

– Вот так история! – искренне удивился Виктор. – Выходит, Пётр Николаевич и твой дядюшка знали о гарнитуре, а также о том, что он стоит целое состояние, и о том, что одна из серёжек находится у тебя?

– Её дуплет, – поправила я. – Разумеется. Они ещё попросили показать его, возможно, для того, чтобы убедиться, на самом ли деле я являюсь родственницей Сергея Ивановича.

– Так. Круг подозреваемых расширяется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал.

– Ты что, их подозреваешь?

– Танечка, как это ни звучит банально, подозревать – неотъемлемая часть моей профессии.

– Можешь сразу же сузить свой круг до одной Зиночки. Они оба прекрасно знали, что копия серёжки, изготовленная отцом антиквара по просьбе моей прабабушки, не представляет никакой ценности. Я сама им об этом сказала. Постой! – через минуту воскликнула я. – За несколько дней до покушения на Бориса Львовича, он звонил мне и просил ещё раз принести дуплет. Может быть, действительно твоя версия о том, что кто-то гоняется за моей серёжкой не лишена основания?

– И ты принесла?

– Не успела.

– А Пётр Николаевич с твоим дядюшкой знали об этом?

– Думаю, нет. Не припоминаю, чтобы я им говорила о просьбе Бориса Львовича. К тому же, в момент покушения на него серёжка находилась у меня.