На все случаи смерти

– Это ненормально, ? подавленно пробормотала она, сжимая и разжимая ладони поочерёдно. Она будто управляла ими не через нервные окончания, а через пульт.

– Не придирайся к себе. По сравнению с тем, что мне приходится видеть, вообще зи-зи топ.

Он смотрел не на её вытянутые руки, он оглядывал её с ног до головы без какого-либо дурного подтекста. Не с видом врача на приёме, скорее ? патологоанатома. Это внушало беспокойство, однако Вася по-прежнему не находила в себе смелости возражать.

– Вы про то, что обычно расследуете искорёженные и изуродованные тела?

– Совсем нет, ? его явно позабавило её предположение. ? Я только про одежду. В каком виде только люди ни приходят.

Опустив голову, она рассмотрела своё платье, о котором даже не успела задуматься: изумрудный шёлк переливался так, что действительно заслуживал лесть и похвалу. Приспущенные плечи и рукава маленькими фонариками, юбка дотягивается до колена. Первая по-настоящему знакомая деталь из её жизни: это было её выпускное платье, которое она больше ни разу не надела. Ткань так ласково обтягивала её фигуру ? в восемнадцать она могла позволить себе носить это, но за прошедшее время давно потеряла такую возможность. Вася уже и забыла, какое оно прекрасное. Проводя пальцами по талии, она пыталась себе внушить, что чувствует этот шёлк.

– Вот мы уже и улыбаемся, ? заметил Степан.

Он только спугнул её прилив хороших эмоций, к ней мгновенно вернулось серьёзное выражение лица. Что ж, если он всё-таки псих и мог подстроить всё, что связано с провалами в памяти, тяжестью в теле и похищением, то на вот этот фокус с одеждой объяснения у неё не находилось.

– Как это понимать? Я перед смертью надела красивейшее платье или меня в нём похоронят?

– Это всё-таки пока очень бесит, ? пожаловался Степан, возвращаясь в кресло.

Ей так надоело просить разъяснений к его словам, что она принялась просто сверлить его непонимающим взглядом, ожидая, что он сам догадается.

– То, что ты мыслишь абсолютно по-суетному, ? обвиняющим тоном отозвался Степан. ? Или как вы иногда выражаетесь, «по-земному», хотя смысл мне не понятен. Ты ж не планету меняешь, а способ существования. Если хочешь преуспеть, надо перестать руководствоваться этими вашими суетными принципами. Ты пойми, они больше тебе не принадлежат. Очнувшись здесь, ты не носишь похоронный наряд или то, в чём ты была, когда остановилось твоё сердце. Ты носишь то, что должна, а почему должна и кому должна ? ну, может, нам удастся узнать.

Любимое платье утешало её последней соломинкой, за которую она могла уцепиться в водовороте странностей. Вася не могла перестать прикасаться к нему, хотя это ничего и не значило. Она всё боялась, что шёлк, оставленный в прошлом несколькими килограммами тому назад, исчезнет. Если верить Павлову, кто-то появлялся в одежде менее приглядной. Васе очень редко везло, по крайней мере, повезло с изумрудным платьем.

– Может, если вы докажете мне, что я нахожусь больше не там, где работают эти принципы, мне будет легче мыслить иначе?

Она тихонько опустилась на краешек кровати ? как раз напротив него. Пока он молчал, Вася поражалась тому, как клубилась повсюду тишина, такая же аномальная, как её «невесомость». Из-за двери в комнату не прорывались вообще никакие звуки, и тем более не были слышны вопли пирующих чертей или пение ангелов. Несмотря на вакуум, сидеть спиной к двери было довольно некомфортно.

Рука Степана нырнула в карман и предсказуемо вернулась с его пухленькой зажигалкой. Из другого кармана он вытащил самую настоящую сигару ? очень мятую и несимпатичную из-за халатного хранения ? и протянул ей. Вася протестующе замахала руками, но не успела она заявить, что не курит, он поймал её ладонь и вложил в неё сигару.

– Можешь рассмотреть её, чтобы понять, что никакого подвоха в ней нет.

Было это правдой или нет, но ей показалось, что кожа у детектива настолько ледяная или горячая, что на крохотную долю секунды она ощутила это прикосновение.

Что делать с сигарой, ей было неизвестно, она посмотрела на неё с разных сторон, поднесла к носу и не ощутила запаха. С одного её конца выглядывал табак, другой конец был узким, практически посередине ? опоясывающая чёрно-красная этикетка.

– Подвоха в ней нет, ? повторила Вася, возвращая её. ? Только есть впечатление, что её судьба была не очень простой.

– Ещё бы. У неё судьба самая тяжёлая из всех возможных. Её никто так и не выкурил, только держали в заточении. Я сочувствую ей не меньше, чем себе.

Прикусив её за острый конец, Степан в сотый раз щёлкнул, пламя дотянулось до сигары и сразу же погасло. По старой привычке Вася задержала дыхание, чтобы не впитывать дым, однако… никакого дыма не появилось. Сигара не просто не горела ? на её обёртке даже следов огня не осталось. Степан щёлкнул снова ? ничего не изменилось, пламя просто не могло ничего сделать и бессильно гасло.

– Может… может, это из-за её тяжёлой судьбы?..

И тогда он поднёс зажигалку к своим пальцам. Вася не успела оробеть, как увидела огонь проходящим и через его кисть, и через запястье и дальше сквозь рукав пальто. Ни-че-го. Маленькая безвредная стихия ? беззубая змея, неспособная укусить.

– Может, подвох не в сигаре?

Ещё до того, как она произнесла последнее слово, он подбросил ей зажигалку, и от неожиданности Вася едва не уронила её. Проводить эксперименты на себе ей хотелось меньше всего ? пусть и приняв на веру то, что законы физики на новый мир не распространяются. Зажигалка была обычнее обычного, если не считать того, что Вася не могла ощутить её тяжесть. Неохотно и неуверенно та поднесла её к пледу и с содроганием пустила искру на волю… И снова одно большое ничего вместо пожара.

– Она слишком легко загорается и гаснет. Простите за недоверие, но она больше похожа на муляж зажигалки, чем на подлинник.

– Потому что так оно и есть. Такие предметы здесь в некотором смысле скорее проекции, чем вещи. Отказаться от них даже в рамках своей крошечной особенной вселенной невозможно, но и принести сюда что-то тоже нельзя.

Сказал он так убеждённо, но забрал зажигалку весьма торопливо и ревностно. Вася могла предположить, что та значит для него примерно то же, что для неё это платье: спокойнее держать при себе и держаться за неё.

– А как же все эти книги?..

Присмотревшись к «башням», она смогла наконец заметить: ни на одном корешке из десятков книг не было написано название. Они были различной толщины, но в каждой стопке их обложки объединял один цвет. Не было только таких же синих, как стены, обложек. Не было на них рисунков, фотографий или хоть каких-то букв.

– Из книг с собой можно взять только те, что ты написала сама.

– То есть в моём случае ? никакие.

– Это правило не только про книги. Всё, что ты написала, можно взять с собой. Всё, что ты создала сама. Такие вещи существуют значительно шире одного суетного мира, особенно когда о них помнят другие. Можешь считать, что, создавая что-то своё, ты кладёшь туда часть материи, которая связывает это место и суетный мир. Наверное, поэтому многие стремятся «оставить след в истории» таким образом.

– А зажигалка?

– А зажигалка здесь как интерьер. Среда, в которой нам проще существовать в ожидании приговора. Практически часть комнаты. Только не твоей, а моей. Это я с ней не желаю расставаться, хоть и даже не могу поджечь сигару, с которой тоже неразлучен. Я отпустил только портсигар, и его при мне, как видишь, нет.

Васе хотелось спросить его про пальто, но не было уверенности, что здесь такие вопросы встречают дружелюбно, и не хотелось услышать что-то снова про её неправильный способ мышления. От того, как внутри копились соображения, ей снова стало казаться, что она тяжелеет и теряет себя.

Мир, где нельзя ничего сжечь. Мир, где нельзя обжечься. Мир без наполнения, без движения.

– Что ж, по крайней мере, это очень удобно, если здесь запрещено курить.

Смертельно одна

(как ты можешь догадаться, это ещё не вторая глава)

Жизнь не должна превратиться в очередь за счастьем.

Я не сама придумала эти слова, всего лишь заразилась ими, прочитав однажды. Человек, который пометил их для меня в моём дневнике, знал об очередях всё, что возможно. Это был главный специалист по очередям, но почему-то он считал, что знания о них никому не интересны.

Этого человека здесь нет, и потому мир менее симпатичен. Здесь парфюмы разных девиц конфликтуют между собой за первенство, когда они отбрасывают волосы за плечи или поворачиваются друг к другу. Для узкого коридора это невыносимый набор запахов, и я не представляю, где же мой собственный.

Девушки постоянно смотрятся в зеркальце или фронтальную камеру телефона, чтобы напомнить о своих достоинствах. И конкуренткам, и себе. Всё это не так эстетично и мило, как в биографических картинах о становлении звёзд. Неприязнь и страх гонят меня отсюда, заставляют забыть о том, для чего мне необходимо терпеть этот коридор и крик «следующая!». И вместо того, чтобы бегать глазами по тексту у меня в руках, я думаю о том, что меня успокаивает. О пометках в старом дневнике.

Мой эксперт выделял несколько типов очереди. Скажем, комедийные. Попасть в них ? явное везение. Они превращают ожидание в историю о том, как несколько человек оказались в замкнутом пространстве и ускорили время благодаря чувству юмора. И приятно, что в этой истории люди по одному пропадают не из-за коварного замысла убийцы. Кто-то первым разряжает атмосферу, очень часто это ребёнок или такой же по-детски непосредственный человек. Но без готовности остальных эта история не получит развитие.

Или вот очереди-трагедии. От них остаётся напрасно потраченное время, безрезультатная усталость, а то и гадкие эмоции, если кто-нибудь успеет нахамить. Всё это вместо того, зачем ты туда вообще приходил, ? выписки, консультации или собеседования. Когда изобретаешь врагу худшее пожелание ? пожелай ему трагичную очередь.

Где есть первое и третье, без второго никак: конечно, ещё имеется драма. Та самая очередь, в которой нахожусь я. Вы можете притворяться союзниками или не скрывать вражды, но внутри каждого ? напряжение, ищущее ответа: кто же из вас достоин уйти отсюда победителем? Типичная черта драматической очереди: кто бы ни находился рядом, все они обязательно лучше тебя. Умнее, способнее, красивее. Экзамен они сдадут на оценку выше и проявят себя ярче. Отчего-то только они об этом сами не знают.

Все актрисы на этот кастинг одеты строго по ситуации, они гораздо худее меня и увереннее. Если бы им приказали, они дрались бы до последней выжившей за эту роль. Им решительно безразличны жанры очередей, потому что им не надо думать, как их пережить. Они не задаются вопросами, стоит ли разряжать здесь обстановку, хотя очевидно то, с комедией гораздо легче. Просто позволь себе смеяться, Вася. Просто позволь себе лёгкость. Ты имеешь право, так найди на это волю.

Наконец «следующей» оказываюсь я, и волнение делает грубый укол в живот. Комната для прослушиваний гораздо теснее, чем мне представлялось, и двое равнодушных людей, прихлёбывающих кофе, даже не смотрят в мою сторону. Женщина водит пальцем по резюме ? разве можно так бесцеремонно лапать чужую жизнь? Мужчина просит меня начинать. Все актрисы обязаны иметь кнопку «плей»?