– Разве такая работа существует?
– Как видишь.
– Но выходит, вы расследуете… самоубийства?
– Топорно, но пойдёт. Да, именно так и выходит.
– Но зачем?! Разве в этих случаях не очевидно, кто убийца?
Степан откинулся к спинке кресла, продолжая так «авторитетно» щуриться, что Вася начала подозревать, не снимает ли их скрытая камера. Люди не каждый день так убеждённо дублируют Роберта де Ниро.
– «В этих случаях» очевидно, чьими руками совершено преступление. Представим, мы имеем обычное убийство. Когда мы выясняем, что оно было заказано и оплачено одним человеком, а совершено другим, мы призываем к ответу только исполнителя?
– Конечно нет. Отвечать должны все, кто напрямую причастен к убийству. Это справедливо.
– Так почему самоубийства не заслужили справедливость?
– Потому что к ним обычно не причастен никто, кроме жертвы.
– Вас всех этой ерунде в школе, что ли, учат? Вот кто тебе это сказал?
– Не знаю… Логика?..
Улыбка исказила его лицо, исправляя хищное выражение на позабавленное.
– Скоро ты поймёшь, сколь мало в мире решает такая сухая логика. Но оставь себе это удовольствие на потом. Второй раз такие радости не повторяются.
– Значит, вы ищете всех виновных в самоубийстве? Для чего?
– Ты правильно сказала, голубушка. «Отвечать должны все, это справедливо».
– И вы можете призвать всех, кто довёл человека до самоубийства, к ответу?
– Призывать к ответу ? не моя вотчина, ? немного скривился он. ? Я не выношу приговор. Я собираю доказательства, на основании которых и будет вынесен вердикт. Я пытаюсь помочь найти альтернативных виновных, чтобы смягчить наказание для того, кто уже и так лишился жизни.
Детектив! Самый классический детектив, вот на кого он и был похож больше всего, и как только это не пришло ей в голову сразу? Он выглядел, как настоящий сборник знаменитых литературных сыщиков в одном теле, разве что охотничьей кепки или аккуратных маленьких усов в этом образе не доставало. Вася невольно выдохнула, несмотря на то, что бардак в голове по большей части оставался неразобранным.
– То есть, если вы не докажете, что кто-то намеренно довёл жертву до самоубийства… жертву ещё и накажут?
– А ты не так плохо схватываешь всё, что не касается обращения на «ты». Да, Василиса, за любое преступление необходимо отвечать. За преступления против себя ? особенно.
Сочинял он сказку, бредил или шутил ? подбирал слова очень убедительно. Или убеждённо.
– Допустим, всё это правда. Вы здесь для того, чтобы поговорить со мной о чьём-то?.. Кто-то умер? Нет, подождите…
Она почувствовала, что точно знает то, что он должен ей сказать. И эта мысль не помещалась ей в голову, а он здесь и был именно для того, чтобы помочь ей усвоить.
– Нет, нет, не вздумай! ? внезапно вскрикнул он. ? Хватит так быстро догадываться. Я должен сказать это сам, это же мой любимый момент.
Ей снова стало так же дурно, как было совсем недавно, когда она не могла не произнести ни звука. Виски начали разъезжаться в противоположные стороны, и она схватилась за голову, чтобы это прекратилось.
– Говорите, ? прохрипело её горло, не подчиняясь ей.
– Да ну тебя, момент испорчен.
– Говорите! ? уже взмолилась она, ещё крепче держась за голову.
– Ладно-ладно, говорю, ? он наклонился ближе к ней и даже прочистил горло безо всякой на то необходимости. ? Я здесь для того, чтобы расследовать обстоятельства твоей смерти. Василиса, ты обвиняешься в предумышленном лишении себя жизни.
* * *
Действительность сжалась строго до размеров её тела и грозила стать ещё меньше. Она испытала первый в своей жизни приступ клаустрофобии, и он не имел отношения к стенам. Она снова не могла дышать и моргать, не могла различать предметы вокруг, синий и серый цвета смешались в суп, где она была главным ингредиентом. Она пыталась рваться из невидимой смирительной рубашки, и, конечно, ничто ей не подчинялось. В прошлый раз это закончилось спустя некоторое время, и она решилась снова ждать.
Когда очертания начали находить свои места, к ней вернулось её имя, способность двигаться и существовать, Василиса подумала, что осталась одна. Осторожно отпустив виски, которые всё это время так и оставались в её плену, она с удовольствием выдыхала: к ней вернулось полное отсутствие всех неприятных чувств. Похоже, её стало бросать только в два полярных состояния: невозможная тяжесть и «новокаиновая эйфория».
– Ничего страшного. Стабилизация требует времени.
Хриплый голос Степана так же хорошо узнавался, как диктор из рекламы известного бренда. И сам он узнавался не хуже ? теперь он притаился в углу, держа в руках книгу так небрежно, что у Васи возникло желание сделать ему замечание.
– Что это за стабилизация?
– Как бы тебе объяснить… нужно привыкнуть не существовать. Это не так уж и просто, когда ты слишком торопишься или наоборот, отчаянно отрицаешь то, что с тобой произошло.
И опять эти разговоры про смерть. Сначала было похоже на галлюцинации, потом ? на реалистичный розыгрыш, теперь же раздражало за неимением внятного объяснения происходящему. Мистический элемент Вася исключила для себя ещё лет десять назад, убедившись, что вся магия на съёмках «Гарри Поттера» была хорошими компьютерными эффектами, а роман ? прибыльным делом писательницы. Жить без надежды на стороннее чудо оказалось не так уж и скучно. Кто из нас не знает, что легче справляться с плохим без сопутствующей боли от разбитых надежд на пустое?
И всё было бы ничего, но вдруг образовался Степан Павлов, непередаваемо призрачный, пропитанный всей этой мистикой, говорит без тени сомнения и насмешки, что ей придётся «стабилизироваться» в некотором загробном мире, а потом и отвечать за самоубийство. Василиса и минуты жизни не потратила на размышления о том, как можно было бы себя убить, никогда не спрашивала об этом интернет из больного любопытства, не имеет понятия, что нужно сделать при необходимости самоустранения. Её познания в анатомии, пожалуй, постыдно низкие, по крайней мере, она до сих пор не до конца уверена, с какой стороны печень.
Можно было принять всё это за сон. Но Вася никогда не путалась в сновидениях, все они были до скуки осознанными. Обсуждать сны с друзьями ей было не по душе: пока все рассказывают про потрясения в грезах и кошмарах и облегчительное чудо пробуждения, она не может разделить ничьи эмоции. Ведь если к ней приходит кошмар, он вечно один и тот же, и справляется она с ним одинаково.
Синяя комната с тусклой стеной ? однозначно не сон. И не явь тоже.
– И что нужно для того, чтобы привыкнуть?
Степан громко захлопнул книгу и разжал руки: она приземлилась точно на верхушку одной из книжных башен.
– Мы обычно говорим про ожидание и доверие, так нам положено говорить. Но лично мне помогало смирение. Это было самым сложным для меня ? смириться с тем, где я оказался. Я спорил со всем, что видел и слышал, а когда сделал вид, что принял всё это, начал искать пожарные выходы отсюда. Долго меня ломало до тех пор, пока я не смирился. Я тогда ещё не знал одну из вспомогательных заповедей: смирение не означает поражение.
– Выходит, вы тоже лишили себя жизни?
– Хм-хм. Я тоже лишился жизни.
Он произнёс это ровно, без давления на жалость, так не говорят о самых страшных потерях, так вспоминают, с кем ужинали вчера. Обычные будничные факты: у Степана волосы пшеничного цвета, ему лет сорок на вид, у него взгляд-лезвие и нервная привычка доводить зажигалку, а однажды он умер и с тех пор занимается расследованием чужих самоубийств. Похоже, в этом пальто он и умер, потому и не расстаётся с ним даже под крышей.
– И много у вас «вспомогательных заповедей»?
– Достаточно. Одна из них ? лучше ты не залёживайся, голубушка.
Ей и самой надоело лежать, как овощу на сковороде, и она внутренне обрадовалась его призыву. На этот раз она старалась подниматься как можно медленнее, опасаясь чрезмерной лёгкости или тяжести. Тело размеренно подчинялось её командам, но было таким онемевшим, что Вася чувствовала себя тряпичной куклой. Сев на кровати и опустив ноги, она едва коснулась пола и почти ничего не почувствовала. Пару секунд на то, чтобы собраться с духом, и она перенесла на ноги вес и осторожно встала ? это не представило трудности, но всё равно пугало. Она отдалённо ощущала лишь устойчивость, а холод поверхности под стопами, движение воздуха или хотя бы температура комнаты ? всё это было ей недоступно. Пока она лежала, она не чувствовала и кровать, просто не могла это осмыслить.