Глазами маски

– Ого! Пойти павлина общипать тебе для перьев? Умные мысли надо записывать! Да, с такими симптомами ты вряд ли когда-нибудь на нее глаза-то поднимешь… – Ты о чем?

– Или о ком? Не умеешь ты врать. И курорт тебе нравится, и от моря ты в восторге: вот скажи, бывал ли ты хотя бы раз до этого на море? Да без меня ты на свою стипендию дальше остановки своего дома никуда бы не уехал. Но не в этом суть, все дело в том, что ты упал в любовь, мой друг. Однако в силу своего книжного воспитания, которое уже переросло в психическое отклонение, ты, страшно боясь этого чувства, при падении свернул себе шею.

– О чем это ты, опомнись! – Молодой человек даже привстал от возмущения.

– Ну вот, началось. Сядь, Прокл, а то подумают.

– Что началось? – не унимался тот.

– Превращение тебя в нормального человека, поздравляю. Интересно, если гусеницы к концу лета превращаются в бабочек, то в кого превращаются книжные черви к концу летних курортов? Что с тобой будет? – Мони покачал головой.

Прокл сел на место:

– Ты очень проницателен, Мони… – начал было он, смягчившись, но, вдруг оборвав мирное вступление, строго произнес: – зачем тебе все это?

– Брось, Прокл, мы здесь еще два дня, можно было бы что-нибудь склеить, это же отдых, в конце концов! Скоро любимые стены института опять накинут на тебя цепи серьезной учебы…

– Склеить? А зачем? Да и как потом?..

– Ну… Не навсегда же…

– А что, если я хочу навсегда! – молодой человек выговорил это с такой горячностью, с такой душевной страстью, что сидящий с ними за одним столом осанистый старик как-то странно улыбнулся на его слова. Однако, увлеченные предметом обсуждения, приятели ничего не замечали. Они еще долго продолжали разговор, походивший скорее на спор, нежели на мирную беседу.

– Устарел ты со своими принципами, друг мой. Мечтаешь все… – вздохнул Мони.

– Пусть так, – согласился Прокл.

– Но так – плохо, так никто не живет.

– Ты живешь.

– Я? Нет!

– Ты лишь притворяешься, что нет. По сути, ты тоже…

– Ложь! – В ярко-синих глазах Мони прыгало раздражение. – Это я-то устарел?

– Ладно, лгу, – Прокл пожал плечами, – когда решишься признать это, я буду рядом.

Чья-то нежная рука легким движением, будто она и вовсе никому не принадлежала, являясь самостоятельной формой жизни, мелькнула над салфетницей, как коршун в небе, и, захватив с собой бумажную жертву, исчезла, подобно виденью в бреду.

Мони передернуло, он потер глаза и произнес дрогнувшим голосом:

– Что-то в глазах рябит… А ведь это все ты, со своим светом в конце тоннеля… – Пошли на пляж? – примирительно предложил Прокл.

– Пошли.

Внезапный поток воздуха, незаметно проникший под скатерть, в сочетании с резким движением одновременно встающих людей, заставил стеклянный бокал задрожать. Секунду спустя, после неуклюжего вращения, он все же упал на пол, пролив остатки красного вина.

– Вот ведь… На полу лишь маленькая капля… Все остальное на мне. Официант, сюда, здесь нужно убрать!

– Тише, Мони, какой официант? Оглянись, все давно уже ушли, одни мы стоим здесь, как пред содеянным только что преступлением.

Мони огляделся: ни соседа за столиком, ни вообще кого бы то ни было.

– Видишь? – Проклу показалось, что время, еще недавно бурлившее в лице разномастной публики, теперь замерло. – Пошли отсюда поскорее.

– Дай возьму хотя бы салфеток, что ли, попробую оттереть пятна, – произнес Мони, обиженно глядя на себя.

Вымощенная дорога лениво тянулась впереди, то и дело сворачивая к ароматным кафешкам с веселящими напитками и шумными посетителями, и обрывалась лишь у самого пляжа.

– Знаешь, Мони… – Прокл рассеянно смотрел перед собой.

– А-а-а…

– Что я подумал…

– У-у-у… – Мони, по всей видимости, занимало в этот момент нечто поважнее соображений друга.

– Этот разбившийся бокал подобен человеческой жизни. Она вся в осколках, нет ничего цельного, и весь ее смысл только и заключается в том, чтобы из острых мельчайших частиц собрать искусный витраж. А вино, Мони, это не вино, а кровь от порезов.

– У меня вид неопрятный! Надо было все-таки зайти в номер, переодеться. Так что ты там говорил? Вот мы и пришли. – Мони с любопытством огляделся. – Ой, там твой… твой предмет воздыхания. Пойдем?

– Ты же мне поможешь познакомиться? Ведь так?

– Как же, жди. Чтобы первый раз в жизни тебе понравилась девушка и вдруг запала на твоего друга! Ты меня видел? – Мони гордо посмотрел на Прокла.

– Да, – неуверенно произнес тот.

– И что ты думаешь?

– Половина человечества по тебе запросто сойдет с ума.

– Так, – одобрительно кивнул Мони. – Завидуешь?

– Нет. – Прокл вздохнул.

– Ты на нее неправильно смотришь. Бери пример с меня. – Мони запрокинул голову. Его будто и впрямь переплетенные золотом волосы рассыпались по спине. Ярко-синие глаза, тщетно старающиеся напустить на себя важность, попытались заглянуть куда-то за пределы безупречно ясного неба, куда-то за границы человеческой фантазии.

– Какая манерность, друг мой. Я и не подозревал в тебе артиста, – искренне удивился Прокл.

– Работа в театре неприбыльна, – отрезал Мони. – Вот красота! – Он вдруг что-то увидел. —Прокл, иди за мной. – Мони полетел куда-то вглубь полосатых тентов, мелькая между посетителями прибрежного кафе.

Прокл медленно пошел за ним.

– Мони, – с упреком произнес он, обнаружив друга, расположившегося за одним из столиков. – Зачем мы здесь? – Прокл сел напротив.

– Меня мучает жажда. – многозначительно пояснил Мони. – За моей спиной, правее, – опытно скоординировал он.