Глазами маски

Мони неотрывно косился на миловидную блондинку в отчаянно откровенном купальнике. Широкие поля ее шляпки кидали густую тень на молодое тело, будто стыдясь за тщательно обдуманную наготу коварной владелицы.

Прокл посмотрел и с улыбкой отвернулся.

– Чем не чудо? – недоверчиво спросил Мони. – Какая спокойная серьезность. Кажется, в твоем вкусе?

– Очередное заблуждение, Мони.

– Что? – раздраженно поинтересовался тот.

– Спокойная серьезность, говоришь? Внимательней приглядись. И это ты называешь красотой? Забавно. Пересядь, а то глаза испортишь.

– Не понял. О-о… Должно быть, это твое художественное мышление, – с иронией догадался Мони, – но ей-богу, чего тут забавного? Открой мои пока не испорченные глаза.

– Смотри, – добродушно начал Прокл, – она застыла в позе невинной девы, хоть картину пиши, сети расставлены, Мони. Слегка опершись на локоть, она делает вид, что увлечена чтением книги: смятение в глазах, наворачивающиеся слезы прекрасно гармонируют с мягким загаром. А дрожащие на ветру ресницы? Но одна маленькая оплошность допущена в этой громоздкой лепнине красоты, ты не находишь?

– Нет.

– Маленькая крошка шоколада, прилипшая к тщательно накрашенным губам, выдает всю фальшь. Ведь искусство, как не старайся, подделать нельзя.

Мони перевел упоенно скошенные глаза с блондинки на друга и стал нехотя прислушиваться к его словам. А тот, казалось, в потоке едва оформившегося в речь сознания уже был сильно увлечен: Прокл выстраивал теоремы и тут же доказывал их с помощью формул простого человеческого счастья, в которых для него не было ни одной неизвестной. Мони забыл о девушке, о ее обнаженной красоте, он смотрел на своего друга и думал: «…Как хорошо, что кому-то дан талант раскрывать людям глаза».

– …И вот тогда мы видим, что ресницы накладные, и дрожат они вовсе не от ветра, а под тяжестью переложенной туши. Сколько усилий надо, чтоб их удержать, я ей искренне сочувствую! А нежный цвет волос лишь видимость, они покрашены. И что? Куда делся твой недоступный айсберг? Растаял, обнажив уродливость души. – Прокл пожал плечами. В его карих глазах была грусть.

– Да ну тебя. Как всегда. – Мони махнул рукой.

– Схожу за соком, – на той же меланхолической волне произнес Прокл и, не дождавшись ответа, растворился в толпе.

– Постой, Прокл! – заторможено сообразил Мони.

Недоступный айсберг, словно почуяв неладное, попытался исправить положение. И растянув аппетитную улыбку, медленно начал таять, позволив себе шевелиться – шоколадная крошка облегченно упала с губ, но поздно: внимание Мони было сосредоточено уже на другом. Он недовольно оценивал винные пятна, которые продолжали наносить урон его изысканной внешности. Досадуя на обстоятельства, Мони вытащил из кармана несколько салфеток и стал перебирать их в пальцах, как вдруг заметил: на одной из них было что-то написано. Он поднес салфетку к глазам:

«Пляж. Семь вечера сегодняшнего дня».

Витиеватый почерк тонул в собственной загадке, разгадать которую мог только его обладатель. По телу Мони пронеслись табуны нервного озноба. Упершись взглядом в ясное небо, по которому были небрежно развешены, как белье на сушильной веревке, клочки облаков, Мони выдохнул и во второй раз прочитал загадочное послание.

– О! —воскликнул он. —Мне назначили свидание? Кто она, эта прекрасная незнакомка?

Кафе заполнила веселая компания туристов, немедленно принявшихся что-то бурно обсуждать. Прокл подошел незаметно. Подобно наивному ребенку, заглядывающему в калейдоскоп, он с непритворным любопытством заглянул в бегающие глаза Мони:

– Отсутствуешь?

– С кем мы сегодня сидели за завтраком? – монотонно поинтересовался Мони.

– С кем-то, не помню. Там вообще было много людей… Держи, – ответил Прокл, поставив холодный напиток перед Мони.

– А точнее?

– Что? Не слышу, тут так оживленно… – Прокл повел рукой вокруг.

– Вижу. – Мони вздохнул. – Тут так каждый день. Сегодня похоже на вчера, а вчера – на завтра. Словно бы кто-то каждую ночь снимает копию с оригинала… – Что? – Не понял Прокл. – Не слышу.

Мони опять вздохнул, на этот раз глубокомысленнее.

– Может это просто жажда? – Он сделал пару больших глотков. – Точно. Значит, ты не помнишь…

– Не помню о чем? – наконец расслышав друга, осведомился Прокл.

– Так… – Мони пожал плечами. – Сегодня я пойду с тобой встречать твой прекрасный закат.

– Зачем это? … – недоуменно спросил Прокл. —Ты заболел?

– Ну почему сразу… – Мони не находил, что ответить и лишь улыбнулся, полный каких-то таинственных мыслей.

Весь остальной день он пребывал в таком загадочно-задумчивом состоянии, что Прокл решил идти встречать закат один. Однако, когда он собрался уходить, бросив официальное «доброго вечера», Мони с не свойственным ему отчаяньем в голосе завопил:

– Ты куда? А я как же?

– Я думал… – смутился Прокл.

– Мало ли, что ты думал! я что тебе сказал? – кричал Мони.

– Не вижу причин так нервничать… – Прокл развел руками.

– Ну так ты попросту ослеп! Впрочем, это не твоя вина. Пошли, прозреешь по дороге. – Мони пронесся мимо удивленного Прокла и рванул входную дверь на себя с такой безумной силой, что та чуть не слетела с петель. Прокл вовремя отшатнулся.

– Что-то не пойму… Ты спятил? По какому телефону у нас неотложная психиатрическая помощь?

Вопрос улетел в пустоту. Не сказав ни слова, Мони уже спускался вниз по лестнице.

Всю дорогу до пляжа друзья шли молча, думая каждый о своем. Наконец Мони проговорил:

– Где же твоя закатная красота?

Прокл поднял голову:

– Туман, видимо…

На изможденном вечностью вечернем небе, будто захлебнувшись в серо-голубом воске, едва заметно тлел равнодушный закат.

– Наверное, он испугался другой красоты? – смущенно предположил Прокл.

Мони осторожно посмотрел на друга.

– Не думал я, что закат встречать должно в столь красочном образе соблазнителя. – Пояснил тот.

– А-а, может, я просто забыл переодеться?

– После обычного ужина? Может, Мони, – шутливый тон Прокла не разрядил напряжения. Мони озирался по сторонам, как молодой монарх, только получивший в наследство престол и власть. Он еще не знает, что может ожидать его в дальнейшем, но врожденная сила самоуважения уже управляет им, подсказывая верные решения. Прокл невольно вздрогнул: впервые ему доводилось видеть лицо своего друга таким загадочным.