Украденный город

Дочери Чандни Чоук спали в объятиях мечтаний о муже. Они готовились к новому дню, в котором будет вышивка и кулинария, молитвы и уроки классического пения. Ни одной не пришло бы в голову лезть в окно в ночь, залитую дождем, как кровью. Они не полезли бы и в тихую ночь, когда качели месяца отдыхают на крышах-барсати. Только Гаури при свете свечи сделала высокую прическу из грубых волос, длинно подвела глаза каджалом, нарядилась в зеленый шальвар-камиз. Такой узкий, что едва не затрещал по швам от ее тучных бедер.

Только Гаури готова была бежать с первым встречным. «У него кожа, как на груди моей дорогой кормилицы», – думала Гаури, дрожа от неизвестного ей раньше желания.

– Спустите меня, сестры, – сказала она, как говорит обреченный.

Сестры опустили ее в сочащийся мрак на лоскутном одеяле, а сами легли в сари и шерстяных кальсонах и стали ждать. Они не закрыли окно, и свеча потухла от ветра, вода натекла под кровать, а девушек искусали москиты.

Гаури прошла сквозь дождь к серебристому луню, как махарани, огибая капли. Он ничего не сказал, тот новый человек. Он осмотрел ее глазами, трагическими от судьбы.

Гаури опять, как в ночь, когда она убежала маленькой, убедилась, что Дели огромен и в нем может сгинуть любой. Ничего не было в городе кроме пурпурной темной воды, никаких ночных огней, только зыбкие блуждающие точки.

Как меловое ущелье белели полукруглые здания с классическими колоннами на Коннот-плейс. Старики называли это место Раджив-Чоук. Раньше здесь покупали только англичане, а еще прежде здесь были лишь заросли дерева кикар.

Вход в отель, освещенный ярким светом гирлянд, казался разбившейся о город звездой. Возле дверей из стекла сверкали от света и воды автомобили. «Откуда взялись эти люди?» – думала Гаури. Они не были похожи на соседей из переулка в линялых тряпках. Смутно напоминали они тетю и дядю из Нилая. На фоне этих роскошных людей привычные соседи из Чандни Чоук, лавочники и служащие, стали для Гаури первобытными и убогими.

В сияющем холле играл оркестр. Гости танцевали безумный танец, какие танцуют только в кино, но не на праздниках касты. Мужчины были в зауженных брюках, женщины в широких юбках. Все знали нового друга Гаури, кивали ему, а ей улыбались открыто. Так не делали мужчины в Чандни Чоук. В Чандни Чоук мужчины говорили с мужчиной, но не с его женой и дочерью, даже если те стояли тут же.

Быстрый танец сменился медленным. Человек в черном смокинге и накрахмаленной рубашке прижал к губам саксофон. Мягкий и ленивый звук поплыл к блестящим люстрам. Женщины и мужчины подошли друг к другу близко. Они обнялись и закачались под томительную мелодию. Гаури никогда не видела, чтоб мужчины трогали женщин, ни в доме, ни тем более на чужих глазах.

На обратном пути новый человек сказал:

– Дели огромен, это может напугать девушку. Раньше я жил на северо-западе. Целый день слушал песни харьяни. Потом жил на юге, где живут бенгальцы, а теперь я везде. Я тебя показал моим братьям, сундари, моей семье. Ты им очень понравилась, но и без них было ясно: ты для меня, а для тебя.

Серебристый лунь качался за стеклом, почти задевая стены домов.

– Как тебя зовут? – спросила Гаури.

– Друзья зовут меня Перпендикуляр, но ты, сундари, можешь придумать мне другое имя. У тебя еще есть время до завтрашней ночи.

Музыка радиостанций

Тайные любовники, вытирающие краем одежды кожу живота, вас не пугает коричневый тлен и наши зыбкие тени. И как шла Гаури сквозь стены дождя, так и вы идете через стены судьбы в любовь. Есть ли на свете зелье губительней и нежней? Нет такого на свете.

Гаури придумывала имя ночному другу, когда вся семья и будущий ее муж собрались утвердить помолвку. Мамаджи командовала:

– Мы можем позволить себе купить немного пирожных. Каждому гостю – по пирожному с ананасом и булочку с кремом. Так мы будем выглядеть пристойно.

Это была эпоха европейских кондитерских и приглушенных торжеств. Не было в те годы щедрого гостеприимства восточной свадьбы. Закон об основных товарах строго ограничивал количество продуктов и гостей. Время экономии и норм: разрешено было собираться нее больше двадцати пяти гостей. Открытки и телеграммы с приглашениями на праздники, похороны и свадьбы рассылались с заранее напечатанной пометкой о том, что власти проверяют, сколько человек придет. На самом деле проверок не было, но люди боялись. Нельзя было тратить много еды, потому Мамаджи выбрала то, что отвечало ее техзибу.