Подарки госпожи Метелицы

– На кухне мы установим расписание, – та немедленно перешла к делу, и Лида с удивлением поняла, что все это время соперница что-то говорила.

Лет на десять моложе и килограммов на тридцать худее самой Лиды. Редкие волосы удачно покрашены и подстрижены, короткий халатик подчеркивает ладную фигурку. Лицо невыразительное и немного злое – близко посаженные глаза, острый нос, тонкие губы, подведенные светлой помадой. В целом эффектна, если не разбирать на детали. Похожа на немецкую куклу из ее детства. Всегда послушно закрывает глаза, если положить на спину.

Лида молча кивнула, прошла на кухню и немедленно пожалела об этом, потому что почувствовала себя соседкой, заскочившей за солью и прервавшей семейный ужин. Ромка уплетал кусок кекса, пахнущего так умопомрачительно, что Лида сама чуть не попросила отрезать ей кусочек. Вася – расслабленный, разрумянившийся – сидел, откинувшись на стул, и смотрел футбол на планшете. Рядом стояла большая чашка со свежезаваренным кофе – Лида приметила турку на плите.

– Ну так что, ты согласна? – та закончила свою тираду, неторопливо семеня на кухню вслед за Лидой.

– А ванную как делить будем? – усмехнулась Лида.

– В порядке живой очереди, но попрошу тебя с десяти до одиннадцати вечера ее не занимать – в это время я обычно делаю косметические процедуры.

Не говоря ни слова, Лида развернулась и вышла из кухни. Отчаянно хотелось плакать, но позволить им увидеть свои слезы она не могла. Никто из них даже не заметил, что она появилась дома не утром, а поздно вечером. Никто не спросил, как прошла ее поездка. Вася мазнул равнодушным взглядом и опять уставился в планшет. Ромка стыдливо положил назад второй кусок кекса и просто молча кивнул матери. А та была победительницей.

Та – это любовница ее мужа, с которой он решил жить в их квартире, пока они ее не разделят. Она, Лида, с удовольствием ушла бы сама, вот только идти ей было некуда. Спасибо добрым коллегам, сбросившимся и купившим ей горящую путевку в Болгарию после того, как она неделю прорыдала вместо того, чтобы заниматься работой. Еще больше усложнять жизнь кого-то из них Лида не могла и не хотела. У всех семьи – родители, мужья, дети, свои проблемы. К сожалению, к своему возрасту она так и не смогла стать независимой сильной женщиной, способной оставить поношенные халаты более удачливой сопернице и с маленьким чемоданчиком отбыть в шикарную гостиницу. Пойти на массаж, СПА или что там сейчас модно среди богатых и успешных. Она, дура, всю жизнь каждую лишнюю копейку вкладывала в семью – то в отпуск в Сочи поедут на ее кровно заработанные, то Ромке новая одежда нужна, то Вася решил вдруг брекеты поставить, зубы исправить. Доисправлялся.

При мысли о собственной глупости к глазам снова подступили слезы. Интересно, если ее не станет, кто-нибудь вообще это заметит?

– Я гулять! – вдруг неожиданно для самой себя крикнула Лида и выскочила за двери.

Лучше поплачет в подъезде или во дворе, хотя нет, слишком много любопытных глаз. Просто пройдется по ночному проспекту. Дождется, пока все лягут спать, а потом вернется домой.

А что, если?

Волоча ноги, словно маленькая девочка, которой надели неподходящие по размеру тяжелые сапоги, Лида медленным шагом вышла с притихшего к ночи двора на оживленный проспект.

Теплый летний вечер разогнал дневную духоту, и на улицах стали появляться гуляющие. Красивые стройные девушки в мини-юбках и шортах, которые Лида не могла позволить себе даже в восемнадцать лет. Симпатичные смеющиеся молодые люди, считающие, что весь мир у их ног. Веселые дети, радостно гомонящие и вызывающие улыбки даже у самых хмурых граждан. И даже бодрые старушки размеренно семенили по проспекту, аккуратно поедая пломбир в стаканчиках и обсуждая с подружками последние новости.

Лида отделилась от гуляющей нарядной толпы и пошла вдоль проезжей части.

Она снова вернулась к страшной мысли. Ну что изменится в этом мире, если ее не станет? Ведь, по сути, ничего не изменится. Вася, наверное, только вздохнет с облегчением – ему вся квартира достанется, и делить ничего не придется. Может быть, даже потом и станет ее вспоминать без проклятий и ругани. Ромке уже шестнадцать. Еще пару лет, и мать ему уже будет совсем не нужна. И так почти все свободное время за учебой или компьютером проводит. По интеллекту он давно уже ее превзошел, и ей было все сложнее найти подходящие темы для общения с сыном.

Да и есть кому о нем позаботиться. Вася сына любит – тот его копия. И мамаша его внучка единственного на произвол судьбы не бросит. Вынесет, еще как вынесет ее сын отсутствие матери. Выходит, она, Лида, в их жизни лишняя? Вот у сестры, наверное, все по-другому. У той – такой красивой, легкой – наверняка куча друзей и подруг, для которых она что-то да значит.

При мысли о сестре и о том, что произошло между ними много лет назад, стало совсем худо. Воспоминания о прошлом вызвали тупую боль в голове. Не очень хорошо понимая, что творит, Лида сделала шаг в сторону проезжей части и кинулась под колеса летящей на огромной скорости машины.

Диана

Диана сидела на полу в позе лотоса, гудя опостылевшее «ом» и старательно выгоняя из головы плохие мысли. Гена опаздывал. Поклялся ей, что приедет к семи часам, чтобы серьезно поговорить. Диана с трудом сдержала ликующий вопль – значит, она не ошиблась. Гена все-таки уходит от своей алкоголички к ней! Если бы он это не планировал, то никогда в жизни не купил бы ей машину. На такие траты он был способен, лишь будучи уверенным, что все останется в семье.

Накануне отъезда Диана пошла ва-банк и на какой-то очень краткий миг даже подумала, что может потерять свой джекпот, уж больно громко орал Геночка. Но удача любит смелых и безрассудных.

После феерической ссоры, во время которой Диана выдала любовнику фальшивые сентенции о своих одиноких выходных и желании родить ему ребенка в отличие от его так называемой жены, она улетела, не поставив Гену об этом в известность. Он оборвал телефон, забросал сообщениями и электронной почтой, но она лишь кратко ответила: «Хочу попробовать жить без тебя» – и больше на связь не выходила.

Несколько дней она бездумно шаталась по немецким музеям и косметологическим клиникам, старательно борясь с собственными страхами и медитируя. Как известно, нет ничего лучше для обретения равновесия и настроя на правильную волну. И, как обычно, удача не подвела. Гена уходит к ней. Навсегда. Именно это он и собирается ей сказать сегодня вечером. Ее мечта сбылась. Она должна, нет, просто обязана чувствовать себя счастливой. Вот отдохнет немного после полета и обязательно почувствует.

Машину она так и оставила стоять во дворе перевязанную бантом, на зависть всем соседкам, уже давно косящимся на нее и наверняка судачащим за ее спиной о визитах Геннадия. Она жила в доме так называемой «творческой интеллигенции», который совершенно невероятным образом умудрился не растерять творческий состав и не сдался под натиском нуворишей.

Ее соседи, в большинстве своем музыканты, художники и даже одна поэтесса, подобных отношений не одобряли. Сухо здоровались, поджав губы, но поболтать не останавливались. Диана не могла отказать себе в удовольствии немного их подразнить. К тому же надо дать Геночке возможность лично сделать подарок.

Несколько часов назад, переступив порог квартиры, Диана окинула ее свежим взглядом. Идеально, насколько это возможно в таких условиях. Матвеевна и ее работа были как всегда на высоте. Диана с теплотой подумала, как домработница обрадуется ее подарку – новому теплому домашнему костюму и красивой ночной рубашке в кокетливый цветочек. Послезавтра Диана отправляла ее в санаторий с целью оздоровиться и в очередной раз попытаться устроить личную жизнь. Рубашка пригодится. Диана хихикнула, предвкушая реакцию Матвеевны на подарок.

Сбросив надоевшие за день шпильки, она босиком прошлепала по старому рассохшемуся паркету на кухню, где немедленно включила чайник. Такие минуты она любила и ценила больше всего. Тишина в ее крепости, свежий чай и вид из окна на гудящий город.

Посреди небольшого обеденного стола с вызовом стояла трехлитровая банка с компотом. Рядом с ней немым укором были выставлены пять пустых бутылок из-под вина. Матвеевна не одобряла ее одинокие ночные посиделки с бокалом и регулярно поднимала разговор на тему того, что женский алкоголизм неизлечим. Диана лишь презрительно фыркала и предлагала помощнице остаться ночевать и разделить тягучее французское вино с ней. Но та лишь качала головой, презрительно морщилась и отнекивалась фразой «делать мне больше нечего».

Вот и теперь привезла к возвращению Дианы домашний компот и безжалостно вылила остатки дорогого вина в раковину. Любому другому за подобную самодеятельность Диана открутила бы голову, но если речь шла о Матвеевне, она лишь тепло улыбалась и смешно фыркала.

Мысли о компоте никак не выходили из головы, и Диана решила покончить с медитацией. Легко поднялась и снова направилась на кухню. Достав из шкафа высокий стакан, налила компот, и, сделав первый глоток, зажмурила глаза от удовольствия. Вишневый. Ее любимый. Пожалуй, только Матвеевна и знает, что больше всего на свете Диана любит вишневый компот. Умница. Угостит сегодня Геночку и скажет, что сама сварила.

При мысли о Гене стало немного тошно. Их связь начала развиваться с того самого момента, когда тот впервые привез свою жену в реабилитационный центр, куда Диана устроилась давать уроки музыки пациентам. Директор центра обожал эксперименты и считал, что искусство может дать новый толчок в жизни. Диане было плевать на психологию и богатых наркоманов. Работа давала ей главное – оплату небольшой квартирки и возможность играть целыми днями.

Все началось не сразу, нет. Гена, этот черствый торгаш, был влюблен в свою жену художницу Веронику, на пороге сорокалетия испугавшуюся, что юность и талант уходят навсегда. Вначале она боролась со своими страхами бокалом вина, потом целой бутылкой, затем пришла очередь таблеток и порошка, а потом был центр.

Диана сразу поняла, что Гене нужно выговориться. И согласилась быть жилеткой. А затем Вероника расправила крылья, и Гена перестал звонить.

Но жена, едва придя в себя, снова пустилась во все тяжкие. В городе без ее участия не обходилась ни одна тусовка, ни один концерт, презентация, выставка. Тысячи подписчиков в социальных сетях и муж, которому было не с кем поговорить. Картины она стала писать все реже и реже, а Гена не мог без искусства. Все закрутилось после того, как он услышал игру Дианы.

Гена снял ей квартиру в центре города и начал наносить визиты несколько раз в неделю, каждый раз прося лишь об одном – чтобы она сыграла. Он страдал редким заболеванием – синдромом Стендаля. Погружение в мир искусства неизменно вызывало у него яркие, ни с чем не сравнимые ощущения – сердце начинало биться, как сумасшедшее, поднималось давление, кружилась голова, и в кровь выплескивался адреналин. Гена, и сам того не осознавая, превратился в адреналинового наркомана и уже не мог без этого жить. А Диана, с ее вечным оптимизмом и верой в лучшее, а самое главное, с ее прекрасной игрой, была для него отдушиной и праздником, бокалом шампанского. Она была Вероникой. Ее лучшей версией.

Диана и сама об этом догадывалась, но старательно гнала мысли прочь. Какая разница, кого Гена в ней видит? Лишь бы повел под венец. А то, что каждый раз после его визита ее тянет выпить бокал-другой вина, так это еще ни о чем не говорит. Кто сейчас не пьет? Зато Гена дарит ей то, что она так отчаянно искала после смерти бабули – защиту и возможность просто играть целыми днями, не раздумывая о том, что будет завтра. Она поступает правильно. Еще чуть-чуть, и ее мечта сбудется.

Диана приняла ванну и начала тщательно готовиться к визиту любовника. Надела новый шелковый пеньюар, расставила по всей квартире свечи. Подумывала над тем, не рассыпать ли ей еще и лепестки роз, но затем решила, что это будет слишком. Геночка не дурак, ни за что не поверит, что она так сильно по нему соскучилась. К тому же он еще не извинился.

Немного подумав, Диана переоделась в домашнее платье, которое можно будет легко снять при случае. Задула свечи и умостилась на подоконнике ждать приезда Геннадия.

Тот опаздывал, что было ему не свойственно. Диана выпила уже большую часть компота и пожалела, что не припрятала от Матвеевны бутылку вина. Она надеялась, что Гене хватит сообразительности приехать не с пустыми руками.

Спустя час она начала нервничать. Даже хотела позвонить, но сдержалась – она все еще обижена, не будет обрывать ему телефон. Если он задержался, значит, к лучшему. Спустя три часа она уже не была столь уверена в правильности собственных установок и потянулась к телефону. Набрала знакомый номер, но Геночка на ее звонок не ответил.

Лида

– Ты что, дура? Ты это специально, да? – Незнакомый мужик нависал над Лидой и разве что слюной не брызгал ей в лицо.

Его слова доходили до нее словно через слой воды. Лида чувствовала себя елочной игрушкой, которую сняли после окончания праздника и положили в старую коробку, набитую плотной пожелтевшей ватой. Где ей хорошо и уютно, темно и немного пахнет загробным миром.

– Да не орите вы, – разъяренного мужика оттолкнула какая-то женщина и, наклонившись над Лидой, принялась поочередно поднимать ее веки и осторожно ощупывать ребра, затем взяла за руку, нащупывая пульс.

– Не трогайте ее, вдруг помрет! Вызовите «Скорую»! – продолжал бесноваться мужик. – Хотя, что это я, я сейчас сам ее вызову. Так, ты, мужик, и ты, женщина, – он бросился к толпе зевак, сгрудившихся на тротуаре, и принялся хаотично выдергивать из нее людей, – вы будете свидетелями – эта дура сама мне под колеса бросилась! Знаю я эти разводы, наверняка хотела бабла сорвать.

– Прекратите немедленно! – повысила на него голос добрая самаритянка. – Женщина едва жива, ее нужно как можно скорее доставить в больницу. Дыхание слабое и пульс нитевидный.

Она отпустила Лидину руку и ласково погладила ее по щеке:

– Держитесь, милая, все будет хорошо, – женщина достала телефон, набрала номер и принялась что-то торопливо говорить в трубку.

От чужой доброты, к которой Лида никак не могла привыкнуть, на глаза снова навернулись слезы. Она хотела повернуть голову, чтобы лучше рассмотреть говорящую, но ей это не удалось. Спустя секунду она с ужасом осознала, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Она их просто не чувствует.

– Вот понес тебя черт на улицу, – не переставал бушевать водитель, вернувшийся к Лиде и смотрящий на нее сверху вниз. – В таком возрасте уже по вечерам надо дома сидеть и носки вязать!