«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева

А Косарева все чаще вызывали в ЦК партии. Начальники беседовали с ним по кругу, словно стараясь еще и еще раз убедиться в надежности его кандидатуры. От Саши уже не скрывали, что его готовят на пост генерального секретаря ЦК ВЛКСМ, что ему придется оставить Московский горком и возглавить весь комсомол страны.

Косареву казалось, что вопрос почти решен, хотя он понимал, за кем последнее слово в этом назначении.

И в один из поздних мартовских вечеров его вызвали к Сталину.

Не только мне, но многим родным моего дедушки казалось и кажется до сих пор, что эта дьявольская по содержанию встреча оказалась судьбоносной для Косарева.

Он пришел в Кремль минута в минуту, но его еще около полутора часов вынудили сидеть в приемной Поскрёбышева. Сталин часто так делал нарочно, чтобы деморализовать посетителя. Довести его до такой степени психоза, чтобы у него вообще задрожали руки, отшибло память, ради чего он здесь. И чтобы все «домашние заготовки», которые он отрепетировал дома, чтобы выглядеть уверенным перед вождем, вылетели из головы.

Но с Александром Косаревым такие вещи не проходили: он, когда надо, сжимался внутри, как пружина. Он обладал бесстрашием и железной волей. Кроме того, Косарев время от времени проделывал подобное и в горкоме комсомола, чтобы умягчить особо ревнивых посетителей.

Поэтому, когда генерал-майор Поскрёбышев, выйдя из кабинета, сказал, наконец, чтобы Косарев заходил, товарищ Сталин ждет, на лице деда не дрогнул ни один мускул. Поскрёбышев не удивился выдержке Косарева, хотя на его памяти многие, очень многие начальники в долгом ожидании приема у Сталина доводили себя до повышенного давления, невроза. И чуть ли не до обморока, когда Поскрёбышев просил зайти.

Никто достоверно не знает, как происходил этот разговор и эта встреча, о которой мне известно только со слов моей бабушки.

Ей же Косарев рассказал следующее.

Когда он вошел, Сталин стоял посреди кабинета, наблюдая, как Саша закрывает двойные двери – сначала одну, потом другую, плотно, но негромко, чтобы не хлопнула: вождь не любил полуприкрытых дверей.

А если еще точнее: любил плотно закрытые.

И в Кремле, и на Ближней даче, – что в марте 1953 года сыграло роковую роль – никто не решался войти, чтобы не беспокоить вождя, а вождь лежал на ковре в собственной рвоте после инсульта.

И он ему сказал, не сводя желтых глаз:

– Здравствуй, Косарев.

И замолчал. Сталин брал такие паузы, чтобы лучше следить за реакцией собеседника.

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

И вдруг:

– Я слышал, ты женился? Это правда?

– Да, товарищ Сталин, я уже год как женат.

– И на ком же?

Косарев рассказывал, что более всего был удивлен этому вопросу. Зная партийную кухню, он отлично понимал, что задолго до вызова в Кремль, еще при обсуждении с Молотовым, Ежовым, Кагановичем его кандидатуры, Сталин получил полнейшую справку о нем. И уж, конечно, не мог не быть в курсе семейного положения кандидата на такую должность!

Но Косарев и бровью не повел, ответив:

– Моя жена Мария Викторовна, дочь Виктора Ивановича Нанейшвили. – Но все равно допустил промах и добавил: – Маша рассказывала, что вы знаете ее отца…

И получил в ответ фразу, как пулю в лоб:

– Конечно, знаю. Он мой личный враг.

И замолчал.

Ни чаю, ни наставлений, ни вопросов.

Сталин отвернулся, даже не подав Косареву на прощанье руки, он дал понять, что аудиенция окончена.

Домой Косарев вернулся в подавленном состоянии. Стоял у форточки, курил папиросы одну за другой.

– Что случилось, Саша? – спросила его бабушка.

– После встречи в Кремле у меня такое чувство, что меня собираются не повысить, а услать куда-нибудь подальше, на Таймыр оленеводом.

Узнав о разговоре со Сталиным, Маша попросила отца, В.И. Нанейшвили, поговорить с мужем. И на другой день – откладывать было нельзя! – Виктор Иванович, гуляя с Косаревым по Александровскому саду, посвятил его в кое-какие мрачные подробности своих отношений с вождем.

Я не раз слышала от грузин, что Нанейшвили – достаточно известная в Грузии фамилия. Можно сказать, революционная фамилия. Уже начиная с того, что мать бабушки, Вера Павловна (прямо как у Чернышевского!), вступила в партию в 1902 году. Когда еще не было ни большевиков, ни меньшевиков. А ее муж, Виктор Иванович, – среди основателей Закавказского подполья.

Разумеется, он знал Иосифа Джугашвили по кличке Коба, дружил с ним. И благодаря этой дружбе, был осведомлен о многих темных его делишках. В частности, и о временах грабежей с убийствами, когда Коба добывал деньги для Красина и Ленина.

Но молчал.

Они были на «ты».

Вскоре после смерти Ленина, когда Сталин уже в качестве генсека приехал в Закавказье, они встретились, выпили и заспорили по национальному вопросу. Слово за слово, дело дошло до резкостей. И хотя в грузинском языке отсутствует матерщина, Виктор Иванович, первый секретарь Каракалпакского обкома партии, все же нашел для вождя такие слова, от которых того передернуло.

Такие слова ни мужчине, ни большевику простить невозможно.

Этого оказалось достаточно, чтобы Виктор Нанейшвили в лице злопамятного и крайне мстительного Сталина нажил себе врага.

Поговорив с тестем, Косарев еще больше удивился: к чему тогда все эти собеседования в ЦК? Причем тут новое назначение, если Нанейшвили – личный враг Сталина? И Сталин даже не пытается скрывать этого. Вопросы без ответов довели его до бессонницы, а Машу – до крайнего беспокойства: она теперь волновалась не только за отца, но и за мужа. А с утра пораньше, совершенно разбитому, сонному, Косареву приходилось ехать на заседания III Пленума ЦК ВЛКСМ и клевать носом в президиуме.

И вдруг 24 марта 1929 года его единодушно выбирают генеральным секретарем ЦК ВЛКСМ!

Через девять лет, ворочаясь на узкой койке Лубянки, Косарев припомнит тот праздничный и судьбоносный для него день. И человеческое потрясение, которое он испытал от великодушия и масштабов личности Сталина. Ведь только поистине великий человек, гений, бог мог так себя повести! Подавить в себе неприязнь к личному врагу, ради того, чтобы выдвинуть зятя этого врага на самый высокий пост в комсомоле! Сделать вторым человеком в стране!

Однако на Лубянке – в ожидании вызова на первый допрос – без пяти минут враг народа Косарев понял, что расчет Сталина оказался точен. Вождь не сделал ничего алогичного. Напротив, сделав уступку вожаку комсомола, он понимал, что подчиненный на крючке. Что тень, которую бросил на него тесть, отныне и до последнего вздоха станет следовать за Косаревым. Пока окончательно его не погубит.

Вот как в конце марта 1929 года назначенный на эту должность комсомольским пленумом, с полного одобрения партии, в кабинете генсека оказался новый хозяин – мой юный дедушка, Александр Васильевич Косарев.

Ему было всего 26 лет – пацан по нашим временам!

Но как показало время, он, всем врагам назло, вошел в эту работу не как нож в масло, а как сверло с победитовым наконечником входит в бетон – с треском, шумом и сильным, до перегрева, сопротивлением материала.

Глава пятая

Допрос

Когда Косарева привели в кабинет, перед ним сидели двое: Леонид Шварцман, в то время помощник начальника 5-го отделения 4-го отдела 1-го управления НКВД СССР, и его коллега из того же отделения Борис Родос. Оба имели репутацию редких садистов.

После нудных и пустых вопросов: фамилия, где проживает, кем работал, причем по нескольку раз, чтобы сбить с толку заключенного и он стал нервничать, – последовал не вопрос, а скорее, предложение.