Пепел Аар'Дайна. Часть II: Мосты

Серый сумрак. Ни теней, ни полутонов. Пепельная муть.

Глуховатый звон-перестук глиняных колокольцев звучит так знакомо…

Шёпот, едва различимое бормотание.

Неприятный, сухой и жёсткий, стук. Словно кто-то, бесшумно шагая, ударяет деревянным посохом о камни.

Ритмично.

Неумолимо.

Стук приближается, и голос бормочет всё громче, быстрее, отчаяннее, словно хочет заговорить невидимо шагающего, заставить уйти.

Но стук всё ближе, громче.

Бормотание захлёбывается и – срывается в крик, женский задыхающийся крик-крик-крик! Словно у несчастной перехватывает дыхание, и она может лишь коротко выталкивать эти сдавленные пронзительные вскрики сквозь стиснутое спазмами горло, со всхлипом втягивать немного воздуха – и снова крик-крик-крик!..

Посох стучит всё громче, эхо множит резкий звук, он смешивается, искажается, становится всё более странным, пока не превращается в безумный…

…ХОХОТ!

Внезапная тишина…

Шелест,

шелест,

шелест, вызывающий в памяти рассыпающиеся

хлопья пепла…

Колокольцы.

Бормотание.

Посох.

Снова громче,

г р о м ч е,

ГРОМЧЕ!

Токк-то-хо-хо-хэ-ха-ха-ха!

Токк-то-хо-хо-хэ-ха-ха-ха!

Эхо бьётся в уши, раздирая барабанные перепонки, вонзается в мозг, в спину, пронизывает до пят ужасом и безумием.

Крик! Долгий, мучительный, до последней капли воздуха в лёгких, до болезненного невыносимого хрипааааааахххххх…

Кимри вскинулась в постели, задыхаясь, и несколько секунд невидяще смотрела перед собой. Темнота вокруг стала другой, сгустилась, задышала покоем и жизнью: кто-то сопит во сне, древоточец скрипит в ногах кровати, за окном шелестят на ветру листья. Промокшая от холодного пота рубашка неприятно прилипла к спине, а влажные волосы – к шее и лбу. Кимри закрыла руками залитое потом лицо и нервно всхлипнула, но по-настоящему расплакаться так и не получилось.

Опомнившись, она зажгла свечу, переоделась и села к столу; открыла дневник, но так и не смогла записать ни строчки.

За окном ещё совсем темно. Все спят. А ей после привидевшегося кошмара даже подходить к постели тошно. И в маленькой комнатушке тесно и душно. Кимри задула свечу, тихо раздвинула створки ширмы, на цыпочках выбралась из спальни, нерешительно постояв на площадке, спустилась по лестнице вниз и вышла на двор. Ночной воздух приятно освежил. Головокружительно пахло сиренью. Какая-то птаха в саду заливисто распевала весеннюю песнь.

Кимриналь прошла мимо тренировочных площадок и, выйдя за ворота, привычно свернула к лестнице на раскопки. Над озером всходил, угрюмо лиловея, Ото[19 - Ото – одна из трёх лун мира Оодай, самая крупная, лиловая – Отец.]. Кимри поднялась на площадку у входа, остановилась, глядя на мрачную луну, и не заметила тёмного силуэта, почти слившегося со стеной. Раздавшийся вдруг прямо над головой голос заставил кэриминку откровенно шарахнуться, стукнувшись боком о перила.

– Вы-то что здесь делаете?

Тень отделилась от стены, превращаясь в знакомую фигуру хашина, закутанную в тонкий тёмный плащ. Кимри не нашлась, что ответить, и только в неожиданном ознобе нервно дёрнула плечами. Хотела, было, извиниться, да вовремя вспомнила, что его это раздражает.

– Мне… приснилось… – попыталась она ответить, но тут же поняла, что не может и не хочет облекать в слова то, что увидела, и смолкла, снова содрогнувшись.

Малларен перевёл взгляд с ученицы обратно на восходящего, понемногу светлеющего Отца. Потом резко отвёл в сторону руку, откидывая полу плаща, и позвал с угрюмой заботой:

– Подите сюда…

Кимри, не успев задуматься, покорно шагнула к нему. Хашин обнял кэриминку, окутав плащом. С полминуты она стояла, притиснув руки к груди, ошеломлённая и растерянная, боясь пошевелиться. А потом весь ужас пережитого дикого сна вдруг нахлынул на неё с новой силой. И как же оказалось хорошо, что он настиг её не в одиночестве! Кимри всхлипнула, неловко прижалась к горячему боку хаймина, обхватила его руками и беззвучно заплакала. Усталость, отчаяние, острая жалость к себе охватили её. Зачем на неё свалилось всё это? Странное, необъяснимое, страшное. Все эти кошмарные истории про Гнев Баарота, это горе и ужас, эти дикие сны…

Малларен молча обнимал её. А когда Кимри, выплакавшись, притихла, вдруг сказал:

– Спасибо.

Она, всё ещё не расцепив рук, пробормотала смущённо:

– За что?

– За то, что нашли в себе силы перестать бояться меня.

Кимриналь удивлённо подняла голову, снизу вверх вглядываясь в его лицо, но привычка скрывать эмоции всё ещё не изменила хашину, разве что губы едва заметно нервно кривились.

– Я вполне сознаю, какое впечатление произвожу на окружающих, – продолжил он. – И по большей части меня это устраивает. Но…

Малларен вдруг посмотрел прямо ей в лицо и – улыбнулся. Улыбка вышла печальной, но глаза потеплели, и всё лицо изменилось до неузнаваемости.

– …но сейчас я вдруг понял, как давно не был ни к кому добр. И никому не позволял быть добрым ко мне. И как мне этого не хватало.

Он произнёс это почти шёпотом, непривычно мягко, без обычной резкости, и Кимриналь вдруг узнала это щемящее чувство, пронзившее её до глубины души. Это – тень того Малларена, каким он мог бы быть, если бы… Если бы только!.. Кимри судорожно вдохнула и, снова уткнувшись лицом в рубашку хашина, крепко-крепко стиснула его руками, не особо задумываясь, как он это истолкует. Малларен вздохнул, прижал её к себе и ненадолго закрыл глаза. Потом мягко отстранил и, держа за плечи, сказал:

– Мне жаль, что Боги-Хозяева втянули тебя в свои игры. Завтра я, конечно, буду делать вид, что этого разговора никогда не было, – хашин иронически усмехнулся, – но главное, что тебе нужно запомнить: я постараюсь оказать тебе любую помощь, какая только понадобится. Поняла?

Кимри молча кивнула, вглядываясь в его лицо и стараясь как можно лучше запомнить, но не его слова, а всё ещё не угасшее выражение смягчившихся черт. Запомнить, чтобы знать, ради чего собирается продолжать идти по выпавшему ей странному и порой откровенно страшному пути.

– Хорошо, – кивнул Малларен, мягко отстраняя ученицу и окончательно становясь прежним собой, мрачным и слегка раздражённым. – А теперь – марш отсюда. Не хватало только идиотских сплетен на пустом месте.

Кимри не сразу сообразила, что он имеет в виду, а когда до неё дошло – вспыхнула, почти скатилась с лестницы и рванула прочь, правда, не в Кадай, а к развалинам дозорной башни у озера, где и просидела до рассвета.