Волчья дорога. История времен тридцатилетней войны

2—2

трофей

Болела Анна недолго. Помогли Магдины травки или молодость – неизвестно, но уже через пару дней девушка встала на ноги. Точнее попыталась встать – повозку, в которой она ехала, изрядно трясло и встать в ней на ноги сразу не получилось. Упав пару раз, она присела, ухватилась руками за борт повозки и огляделась вокруг. И с трудом сдержала рванувшийся из груди крик ужаса. Было от чего.

В её деревне непослушных малышей не пугали бабайкой, а непутёвых отпрысков – Высокой женщиной или Ладиславом-королем. Вместо этого говорили – страшным, пробирающим до костей шёпотом – солдаты заберут. И все боялись. Знали – есть чего. Однажды в деревне пропал мальчишка-пастушок. Вместе с коровами. Староста оглядел поле тогда, посмотрел на землю, изрытую следами копыт – коровьих и лошадиных, плюнул и сказал одно слово – солдаты. Это слово, звучащее как ругательство, говорили в деревне ещё не раз и всякий раз – к беде и горю. Ещё была дочка священника – её потом нашли в лесу, истерзанную до неузнаваемости. «Солдаты. Просто шли мимо», – шептались соседи и Анна не знала, чего в этом шёпоте было больше – горя от того, что солдаты прошли или трусливой радости – что мимо.

Потом они пришли и в саму деревню. Летом, когда поля вокруг плавились от жары. Мать спрятала Анну в подвал тогда. Просто схватила за воротник, и толкнула вниз, в тёмный лаз, велев напоследок сидеть тихо. Она и сидела, дорожа и вжавшись в стену и, с замиранием сердца, вслушивалась в каждый доносящийся сверху звук. Когда наверху загремела дверь, и мать сказала выходить – оказалось, прошёл целый день. Солдаты ушли. Их дом почти не тронули – почти, но вид у матери был от этого совсем нерадостный.

А теперь, получается, солдаты забрали её.

Первым делом Анна крепко зажмурилась – может быть, получится развидеть это. Не получилось. Зато в голову ударили совсем другие воспоминания – сломанная печь, разорванный, лежащий на снегу в лужи крови трактирщик, искажённые лица односельчан, крики «ведьма». И страшный столб с которого Анна почему-то вырвалась живой.

Девушка прошептала молитвы – все, какие знала. Вначале те, что учила мать, потом те, что бормотал пастор на воскресных проповедях. Потом вспомнила про Даниила и отроков, спасённых из пасти львиной. Или то была печь огненная? Анна грамоту знала, но в Библии была не сильна. Ещё вспомнилась вязанка дров и ласковый взгляд невидимого ангела. «С тобой ничего не случится. Не для того же спаслась с того жуткого столба…» – подумала она, открыла глаза ещё раз и огляделась вокруг уже с интересом.

Прошёл день, потом ещё один. Анну, к её удивлению, никто не съел. Рота шла по пустой, занесённой снегом равнине. Голой серой равнине под серым небом. На горизонте торчали одинокие столбы – не поймёшь деревья или виселицы. На ночь лагерь разбивали в оврагах или руинах сожжённых деревень – другого укрытия от ветра в этом краю не было. Повозкой, в которой ехала Анна управляла Магда – высокая светловолосая женщина лет тридцати. Она носила немыслимый, для деревенских глаз, наряд, прятала под шапку длинные волосы только в мороз, всё знала и ничего не боялась. Будто всю жизнь здесь прожила. Однажды Анна набралась храбрости, спросила и, с огромным удивлением узнала, что так и есть – всю жизнь. Вначале за матерью, потом за мужем – высоким, горбоносым стрелком по имени Ганс Флайберг. «Как такое может быть?» – думала она, трясясь на дне повозки. А рота шла и шла вперёд, делая по десятку миль в день по холодной, выморочной равнине.

Анна помогала Магде по немудрящему обозному хозяйству, молчала, да смотрела вокруг во все глаза. «Львы» были похожи друг на друга – грубые, звенящие сталью, пропахшие потом, порохом и оружейной смазкой люди. Оборванная одежда, немытые волосы свитые в косу на затылке, грубый говор, с божбой и богохульствами через слово – да, таких можно было испугаться. Но и все разные – скоро Анна научилась их различать. Пешком шли рядовые, пехота – те самые грубые, сыпавшие через слово ругательствами ребята. Меньшинство – ветераны. У них были холодные, выцветшие глаза, усталые лица, движения их – скупы и расчётливы. На Анну они смотрели – как сквозь неё, не видя. Впрочем, только вначале, потом один из таких подвернул ногу, Магда, хозяйка повозки попросила помочь. Анна помогла, потом ещё раз. И ещё. Глаза у ветеранов не то что бы потеплели, но что-то в них дрогнуло. Будто взяли за шкирку и переложили из ранга «добыча» в «своя». Краем уха она слышала от них слово «ведьма» в свой адрес. Услышав такое в первый раз Анна невольно вздрогнула

– Ты погоди, ближе к делу амулеты просить придут, – скалилась в улыбке светловолосая Магда, – от старухи с косой. В нашем деле ничего не вредно…

– А как же? – спросила Анна, поёжившись – на память опять пришёл тот страшный столб.

– А так. Не бери в голову – живые скажут спасибо, а мёртвым будет все равно…

Анна выгнала из головы страшные воспоминания и принялась оглядываться дальше. Большинство же было безусыми новобранцами – эти матерились больше всех, бряцали оружием, при виде Анны задирали носы. На вид – обычные, деревенские парни, вроде сыновей мельника – те, вдали от отцовского глаза, так же смешно хорохорились. Анне они опасными вначале не показались. Вначале – пока тройка таких юнцов, дыша перегаром и матерясь, не попыталась зажать Анну, когда она неосторожно отошла от костра в лес. Тогда она даже не успела испугаться. Стрелок Ганс, муж Магды возник из ниоткуда, распугал сопляков – даже не движением, одним взглядом холодных серых глаз. Потом обернулся к Анне, хмыкнул и сказал

– Вы их извините. Им столько раз говорили, что они прокляты. Они поверили… – стрелок проводил убежавших юнцов холодным взглядом и добавил, – бедолаги.

Потом один из этих юнцов приполз в их повозку – днём. Лицо белое, глаза вытаращены от ужаса. Парень всего лишь сбил ноги, криво намотав обмотки. «Ничего же страшного, – думала Анна, привычно обрабатывая рану. Потом вслушалась – юнец боялся отстать и выпасть из строя. А за ротой будто-бы шли крестьяне, охотясь на отставших и заблудившихся. «Странно, – думала Анна, шепча парню что-то ободряющее, – а деревенские боятся солдат. Так же, до ужаса». Юнец вернулся в строй и приставать к Анне больше не пытался.

Ещё в роте были господа офицеры – эти носили шпаги и перевязи, полинявшие золотые шарфы через плечо, говорили вежливо, по делу и почти без божбы. Таких в роте было – капитан Лесли, высокий, скуластый, скупой на слова и жесты шотландец. Его у костров уважали, хоть и не говорили этого вслух. Был сержант Мюллер – невысокий, почти квадратный, заросший до глаз бородой ветеран. Анне вначале он показался смешным, но потом она с удивлением поняла, что старика у костров откровенно боялись. Ещё был прапорщик Лоренцо – этот иногда что-то пел, смешно фальшивя, и юнкер со странной то ли кличкой то ли именем – Рейнеке неЛис. Высокий, нескладный, слишком робкий для солдата паренёк. Совсем еще молодой, чёрный ёжик волос на вечно непокрытой голове. Магда говорила – это он вытащил её с того столба.

Да ещё и оплатил Магде перевозку и лечение. Впрочем, последнее проходило пока по графе – «не боись, лишнего не возьму, свои люди, красивый». Если бы это слышали другие – сержант посмеялся бы, а капитан предложил бы парню сдать ему на хранение всё более – менее ценное. Но они не слышали, а парень до срока не подозревал, на что влип. Он то и дело подходил к их повозке, что-то говорил, смущаясь так, что сложно было удержатся от улыбки. Анна и улыбалась, невольно. Парень от этого смущался ещё больше и вежливо называл её на «Вы».

Этому церемонному «Вы» Анна вначале очень удивлялась. Потом краем уха услышала – кто-то (как позже выяснилось капитан, которому совсем не нужны были лишние неприятности) пустил слух, что Анна – дочь их бывшего полковника. Что с этим делать было решительно непонятно, но не кидаться же было с разъяснениями к каждому костру. Да и отца своего она все равно не помнила.

В общем, пока все было хорошо. Если бы не…

2—3

два огня

– Глянь, твой идёт, – весело окликнула её Магда. Была ночь, они вдвоем сидели у лагерного костра. Трещал огонь, холодные ясные звезды смотрели на них с бескрайнего неба. Анна машинально оглянулась – действительно, к костру шёл Рейнеке, на пару с итальянцем Лоренцо. Оба хмурые и, неожиданно для них сосредоточенные.

– Злющий… – проговорила Магда протяжно, смотря на юнкера – в лицо, на упрямо сжатые скулы, – того и гляди, покусает кого…

– Чего это с ним? – спросила Анна.

– Не знаю. Твой мужик, ты и выясняй. – на этих словах Анну передёрнуло. Вот с чего вся рота уверилась, что они с юнкером муж и жена? Магда, по крайней мере, уже пару раз предлагала в свойственной ей грубовато-добродушной манере – уступить повозку, пока её Ганс в карауле. И очень удивлялась осторожным отказам. И что теперь ей с этим делать?

– Эй, ребята, вы чего удумали, – взволнованный голос Магды оторвал Анну от невесёлых размышлений. Та подняла глаза – и обомлела. Рейнеке с Лоренцо, не дойдя десятка шагов до их костра, свернули в сторону и остановились. Анна, с непонятным для себя волнением смотрела на них. Мужчины обменялись парой слов: Рейнеке – злых, итальянец – насмешливо – равнодушных. Потом оба синхронно сделали по шагу назад. Лунный свет хищно сверкнул на извлечённой из ножен стали.

Анна вдруг с удивлением поняла, что уже не сидит, а бежит – со всех ног, опрометью. Магда что-то крикнула ей сзади – что именно – она не разобрала. Два клинка – две полосы холодного лунного света впереди. Уже одна – шпага юнкера, звеня, скрестилась с длинной рапирой итальянца. Анна на бегу протянула руки, толкнула эту полосу вперёд, от себя, как толкают дверь или загораживающую путь толстую лесную ветку. Ладонь обожгло болью. Анна пролетела по инерции ещё пару шагов и остановилась, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

– Ребята, вы чего? – Спросила она, удивляясь, как дрожит её голос. Те не ответили – смотрели на неё и друг на друга. Юнкер – зло, Лоренцо – насмешливо.

– Ребята, не надо, – повторила она. Господи, как же беспомощно это прозвучало.

– Как будет угодно сеньоре. – Итальянец шутливо поклонился, кинул рапиру в ножны, повернулся и ушёл, насвистывая. Как Анне показалось – с облегчением. Юнкер ещё стоял на месте – шпага в руках, лицо злое. Потом с удивлением посмотрел на зажатый в руке клинок. Лицо его дрогнуло, злость ушла – как то вмиг и сразу. Он вроде бы хотел что-то сказать, но тут в круг ворвалась Магда, парень убрал клинок в ножны и тоже ушёл. В противоположную от итальянца сторону.

– Что это они? – прошептала Анна, до сих пор слабо веря в случившееся. Рейнеке – милый смешной паренёк. Да он и мухи не обидит. Да и Лоренцо. И вдруг как взбесились. Оба. То есть не то, чтобы оба – итальянец ушёл с поля чуть ли не радостно. Странно, он всегда казался Анне куда опаснее нескладного юнкера. А тут…

– Ладонь перевяжи, – окликнула её Магда. Анна посмотрела вниз и с удивлением заметила, что с ладони капает кровь. Должно быть, порезалась, разводя руками клинки. Девушка ойкнула, потянулась за тряпкой. Магда перехватила её за запястье, достала откуда-то из складок юбки чистую тряпку, перевязала – туго, но аккуратно. Анна огляделась ещё раз

– Чего это они?

– Сейчас выясним. – решительно сказала Магда, развернулась и пошла назад, к лагерю. Анна, по прежнему ничего не понимая, пошла за ней. Ближе к кострам мушкетёрская жена остановилась, огляделась и властно окликнула проходящего мимо солдата:

– Эй, Майер. Иди – ка сюда.

– Да, Магда, чего тебе? – отозвался большелобый, рябой солдат. Вначале весело.

– Это ты в последний караул с Рейнеке ходил? На потерянную стражу?

– Ну, да – неуверенно ответил тот

– B что там было?

– Да ничего. Стояли, трепались…

– А подробнее? – Магда напирала, солдат оглядывался, не зная, куда бежать, – чего тебе, Магда?

– Да о чем трепались, интересно знать?

– Да, так, байки травили. За жизнь, за старые дела…

– За итальянца нашего … – в тон ему ласково вставила Магда.

– Ага. – оскалился тот, выпятив вперёд тяжёлую челюсть. – Мюльберг впереди, настроение весёлое, сама понимаешь…

– И за Брезахскую тюрьму небось говорили? —

– Ага…

– Свободен, – рявкнула Магда. Солдат исчез.

Магда проводила его взглядом, сплюнула и сказала сердито: