Волчья дорога. История времен тридцатилетней войны

– Согласен, прискорбное. – ответил Яков. – С кем имею честь?

– Рене, Аббат Эрбле, к вашим услугам. Пользуясь миром путешествую по Германии. Мой спутник принял вас за грабителей.

– По нынешним временам – предосторожность разумная. – согласился капитан, кивнув для порядку.

– Я так понимаю, что грабить никто никого не собирается, так что заходите, господа.

– А где хозяин дома? – спросил Яков, оглядывая еще раз темную в лучах закатного солнца громаду.

– Висел какой-то бедолага на воротах. Наверное, это был он.

– Довольно невежливо с его стороны, – прогрохотал громкий голос. Вниз спустился обладатель мушкета – высокий, широкоплечий, громогласный человек с немыслимо закрученными усами. Яков чуть поморщился – в глаза ударил блеск золотого шитья на его перевязи.

Первый из французов сделал изящный жест в его сторону.

– Разрешите представить моего спутника – Исаак де Брасье, шевалье из Пикардии.

Капитан ещё раз приподнял шляпу, подставив морозу закоченевшие уши.

– Очень приятно, – пробасил гигант.

– Так что с владельцем? – спросил Яков еще раз.

– Мы его похоронили и, раз уж я духовное лицо пусть и без кафедры – прочитали молитву. Больше сделать для бедолаги мы все равно ничего не могли, а ночевать в лесу из-за этого глупо…

– Война, что поделаешь. – пожал плечами капитан.

Вообще-то уже мир, но бедолагу эти тонкости сейчас явно не волновали. Капитан обернулся и махнул своим – располагайтесь, мол. Его люди давно вошли и привычно, без лишней суеты разбрелись по двору, устраивая лагерь.

Последний, ярко-алый луч заходящего за ёлки солнца ударил капитану в глаза, заставил поморщиться. На арке ворот чёрной тенью сидел человек – кто-то из солдат залез срезать верёвку повешенного – на амулеты.

1—8

Непростой разговор

Все заботы о размещении роты капитан без зазрения совести свалил на сержанта. Пока тот, иногда порыкивая на подчинённых аки лев рыкающий на газелей, носился взад и вперёд, капитан засел в холле. Один невезучий сундук был мгновенно пущен на дрова, весело затрещал огонь в печке. Капитан придвинул стул поближе к поплывшему по зале приятному теплу. Французы расположились напротив, за длинным, изрядно истёртым столом тёмного дерева. Их было двое – гигант и его изящный спутник. И ещё десяток слуг, старший из которых – высокий полноватый парень с наглым лицом что-то долго говорил своему патрону по-французски, опасливо косясь на капитана. Впрочем, слуг француз сразу отослал прочь коротким жестом, велев подать вина, и не беспокоится попусту. Капитан в ответ приказал выставить на стол курицу из юнкерской добычи. Огонь трещал, отбрасывая мерцающие пятна жёлтого света на тёмные балки потолка и белёные стены. Постепенно подходили на огонёк люди капитана – Лоренцо, чернявый и обманчиво-мелкий итальянец, ротный прапорщик, Мушкетер Ганс – этот встал у входа, подперев плечом дверь и глядя в никуда холодными серыми глазами. Потом подошёл погреться и разобравшийся с делами сержант.

Капитан отдыхал и немного бесцеремонно рассматривал французов, а они его – точнее его плащ, небрежно брошенный на один из стульев. Хороший, тёплый плащ, недлинный и с широкими рукавами – покроя, который на восток от Рейна называют мушкетёрским, а на запад – a-la cossak. Шведы привезли его в Германию, вместе с кузькиной матерью, из стран полуночных, а уж у них переняли покрой все, кому не лень. Капитан пару минут удивлялся такому интересу к заурядному, в общем то, предмету гардероба, потом кое-что вспомнил, кивнул на плащ и сказал одно слово:

– Нордлинген, – плащ был французский, трофейный, взятый на поле той, несчастливой для империи битвы. Чужие вензеля капитан спарывал сам и на редкость криво – латинская буква L была ясно видна даже в таком свете.

– Трофейный? Кому-то не повезло.

– Случайно, не Ваш, месье? – мягко усмехнулся капитан. Младший из французов ответил на улыбку улыбкой.

– Нет. Я лицо духовное…

Теперь пришёл черёд капитану удивляться. Француз конечно выглядел сугубо штатским человеком – тонкое, моложавое, очень правильное лицо, длинные, раскинутые по плечам волосы. Дорожный кафтан – неброский, ладный, одинаково годный и для бивачного костра и для дворцовой залы. Руки в перстнях, небрежно державшие отливающий рубином бокал. Изящные, немного женственные кисти рук. Но глаз у капитана был намётанный – шпагу эти тонкие пальцы держат куда уверенней, чем четки.

Француз заметил направление его взгляда и улыбнулся ещё раз – понимающе.

– Да, было время, и я шагал под барабанный бой. Но оставил службу после осады Ла-Рошели – молитвы и проповеди кормят лучше, чем марши и караулы.

– Воистину, – сказал капитан, откинувшись к стене, – что привело Вас в Германию?

– Были на мирном конгрессе, теперь путешествуем. Интересная страна. Интересные люди.

– Дикие, правда, – хохотнул гигантский шевалье.

– Суеверные, я бы сказал, – мягко поправил Эрбле своего спутника. – но интересные. Что нам только не рассказывали в дороге. Настоящий клад, для человека, склонного к сочинительству. Я, сударь, на досуге балуюсь пером, а иные истории, рассказанные в каком-нибудь трактире, стоят греческих трагедий. Например … – тут француз коротким жестом поправил волосы и незаметно тронул пальцами мочку уха… – например, однажды мне рассказали историю о солдате, которого было невозможно убить.

В углу что-то глухо звякнуло. Отсвет пламени пробежал багровым по вину в стаканах и тяжёлым перстням на руке француза. Капитан усмехнулся и ответил коротко.

– Чего только люди не говорят.

– Как ни удивительно. Говорили, пули и клинки просто отскакивали от него, как от заколдованного.

– Не удивлён. Когда новобранец заряжает мушкет – он обязательно просыпет половину пороха на землю. Да и ветераны иногда грешат таким, чтобы не калечить плечо отдачей. А потом рассказывают сказки о заколдованных врагах. Кстати, сказка не говорила, что стало с тем солдатом?

– Умер, – коротко ответил француз. Де Брасье хохотнул и добавил

– Говорят, на него что-то упало.

– Значит, сказка врала, – ответил капитан равнодушным тоном, украдкой покосившись на сапоги.

– Да. – ответил француз мягко. И снова тронул пальцами мочку уха – чуть манерным и так неуместным здесь жестом.

– А Вам не жалко, капитан?

– Не жалко чего?

– Что сказка оказалась ложью?

«Наоборот», – подумал капитан, но не ответил. Не нравились ему эти французские сказки, ой не нравились.

А в этот момент, Магда, набиравшая во дворе воду в ведро заметила как кто-то со всех ног, опрометью бежит напрямик через двор. Лагерные костры плюнули в небо снопом искр, вспышка выхватила высокую, нескладную фигуру и чёрный ёжик волос. Юнкер. НеЛис бежал по двору – в одном сапоге, на ходу пытаясь попасть руками в рукава камзола. Рубашку Рейнеке тоже где-то потерял. Магда улыбнулась, напомнила себе, сколько лет она уже замужем и попыталась сообразить от кого из её подруг это чудо так стремительно убегает.

Что-либо ответить французам капитан Лесли не успел. Дубовая двустворчатая входная дверь с треском распахнулась. На пороге, вцепившись пальцами в доски косяка возник юнкер. Всклокоченный, задыхающийся от быстрого бега. Плащ парень где-то потерял, камзол болтался на одном плече. И вид у него был самый отчаянный.

– Помогите, капитан, скорее. Они её сожгут…

При этих словах итальянец Лоренцо вскочил с места – руки на эфесах клинков.

– Кого – её? Говорите толком, юнкер. – рявкнул Яков не сходя с места.

– Ведьму. Ну то есть не… – на этих словах юнкер сбился, потерял дыхание. Из дальнего угла донёсся хорошо знакомый глухой лязг – Мушкетер Ганс оскалился волком, вскинул мушкет и начал внимательно осматривать курок и полку.

– Подробнее – рявкнул капитан ещё раз. Рейнеке кое-как перевёл дыхание и рассказал.