– Федька тоже сгорел!..
Вдруг матушка открыла глаза и произнесла:
– Федя, сынок!
Люди шарахнулись от нее и отступили к автобусу.
Отец Николай перекрестился, а старушка, что читала молитву в доме Варвары, спокойно сказала:
– Проснулась матушка, проснулась голубушка! Пошли домой родная. Слава тебе, Господи, слава Тебе!
Варвара приподнялась в гробу и обратилась к людям:
– Помогите! У меня дом горит. Сын – Федька! Иконы!
Понемногу люди стали приходить в себя, а когда заметили дым на окраине города, кинулись ей на помощь.
Уже в автобусе я успокаивал Варвару. Я говорил ей, что иконы не сгорели, а таинственно исчезли. Я рассказал ей о сыне, но она меня не слышала и всю дорогу молила Бога о прощении.
Когда автобусы приехали к дому, то все заметили, что пожар был уже локализован. Еще дымились обгоревшие стены, а Варвара уже стояла внутри сгоревшей сокровищницы.
Икон не было, а на закопченных стенах остались светлые отпечатки, где они висели. Эти места не были тронуты сажей и даже штукатурка не потрескалась от огня.
Для многих исчезновение икон было загадкой.
И отец Николай разъяснил:
– Господь не дал огню уничтожить святыни. Бог забрал твои иконы к себе. Благодари Бога, Варвара!
Пожарные машины покидали двор Варвары, а следователи прокуратуры все еще опрашивали очевидцев и свидетелей. Когда два санитара поднесли носилки с телом Федора, старушка заплакала и перекрестив его три раза, попрощалась.
Общения с Варварой у меня больше не получилось. То ли она меня больше не видела, то ли не хотела видеть, но диалог с ней наладить мне не удалось. После пожара ее приютила одна из ее подруг, и они вместе проводила остатки своего времени в молитвах.
Потеряв надежду на общение, я оставил Варвару в покое и предался размышлениям о моем предназначении в этом мире.
Глава 15.
Мое пребывание в новом для меня мире продолжалось, и я замечал, что оно проходило не бесследно. Менялся я, менялось мое мировоззрение, менялось все, что меня окружало. Теперь я экономно расходовал свою энергию и разумно подходил к своим желаниям и возможностям. Я больше задумывался и слушал мир, в котором находился сейчас. Землю я посещал очень редко, настолько редко насколько мне было позволено сверху. Интерес к людям у меня пропадал. Уж слишком много в них было темного и безнадежного. Помочь или исправить что-то в них было трудно, а под час невозможно. Нужен был контакт и общение, но получить этого мне, пока не удавалось. Мне не верили, и я часто вспоминал слова Алексея: «Они Богу не поверили, а ты хочешь, чтобы поверили тебе…».
Это меня угнетало, и я подолгу проводил время в бездействии, сидя у порога небесной лестницы.
За последнее время я много встречал таких как я и много выслушал от них историй и покаяний. Рассказы были разными; веселыми и драматичными, скучными и поучительными, но они все были в прошлом, которого уже нельзя было вернуть. Выслушивая истории рассказчиков, мне попадались и такие, которые мне были знакомы. И я, не дослушав повествование до конца, на удивление самому себе, легко завершал его финальную часть. Мне это было любопытно и я, увлеченный таким открытием, пытался найти себе единомышленников. Но сделать это мне не удавалась. Кто-то посмеивался над моими догадками, кто-то ухмылялся, а кто-то молчал, уходя от ответа. Я не обижался потому что видел, как многие, понимая свою безысходность, томились в ожидании развязки. Одни опускали руки, а другие метались в пространстве, не находя себе места. Но попадались мне и такие, которые своими историями давали мне повод для новых размышлений и даже открытий.
Помнится, как-то прогуливаясь по ночному городу, мне повстречался человек. Вернее, не совсем человек. Это была душа человека, тело которого находилось в коме. Он еще не был таким, как я, но вполне мог слышать и даже видеть меня.
Меня это заинтересовало, и я приблизился к нему. Он не сильно удивился моему появлению и предложил место рядом. Мы долго молчали, сидя у какого-то разрушенного дома и даже мысленно не могли начать диалог. Когда из окна соседнего дома вдруг раздался звонок будильника, незнакомец вздрогнул и спросил:
– Который час?
Я промолчал и пожал плечами.
– Меня Виктором зовут. – Представился я, а незнакомец, не поднимая головы, ухмыльнулся и ответил:
– Меня тоже…
После небольшой паузы он спросил:
– А скажи мне, Виктор, у животных есть душа?
Я удивился его вопросу, но ответил:
– Душа, по-моему, есть у всех.
– И у крыс? – Спросил он, а я вздрогнул и переспросил:
– У кого?
– У крыс! – Повторил он свой вопрос и посмотрел на меня.
Я увидел далеко не молодое лицо мужчины с глубокими морщинами и холодным колючим взглядом.
– Ну, так есть у них душа или нет? – Допытывался тезка.
Я немного помялся и ответил:
– Душа-то есть у всех, только я слышал, что у животных она умирает вместе с телом…
Мой собеседник безнадежно махнул рукой и сказал:
– Значит мне нет места среди вас!..
Я хотел было ему возразить, но он продолжил:
– Крыса я последняя!.. Воровал у людей, которые мне доверяли и верили. Нет мне прощения. – Казнил себя незнакомец. – И не смотри на меня так, Виктор. Меня много прощали, и на многое закрывали глаза, – продолжал он, – но, как это бывает в жизни, я все-таки нарвался на справедливость, и со мной обошлись, как с крысой…
Вот я теперь и подыхаю в реанимации.
Утешить его мне было нечем, а он спросил:
– А скажи мне, Витя! Почему крыса?..
Я пожал плечами, не понимая вопроса, а он продолжил:
– Вот меня, например, спасла крыса. Заметь, не друг, не брат, не добрый человек, а вот этот серый и длиннохвостый грызун, которого все презирают.
Я слушал Виктора, стараясь не перебивать его вопросами, которые появлялись у меня с каждым его заключением.
Он рассказывал, как когда-то давно, он остался один бес всяких средств для существования. Преданный женой и друзьями он стал бомжом. Но нищенская жизнь была ему не по плечу, и он решил умереть, покончив жизнь самоубийством.