Тихий океан… лишь называется тихим

Время тянулось мучительно медленно. Неужели он один остался в живых? На крики, тонущие в свисте ветра, ответа не получил. Казалось, кромешная тьма этой ночи не рассеется никогда. Витёк уже вовсю стучал зубами. Он давно перестал барахтаться, лишь поддерживал тело на плаву. Нужно экономить силы, их и так почти не осталось. Ведь предыдущую ночь он дежурил, не спал, ещё и с ужином пролетел. Такое с Витькой и раньше (во время войны) случалось: одновременно ему было и голодно, и холодно, и невыносимо клонило в сон. В общем, полный упадок сил. Но тогда, в войну, он хоть среди людей находился, в цехах оборонного завода. Тогда он хоть знал, что двенадцатичасовая смена рано или поздно закончится, и он сможет, чуть подкрепившись, поспать у тёплой печи…

Шторм стихал, но волнение оставалось достаточно сильным, когда закемаривший Витька в очередной раз чуть не захлебнулся. Тут-то в серых сумерках утра парень и увидел её. До этого он, вымотанный до предела, уже впадал в полубессознательное состояние. Пару раз чудились бредовые видения. Что-то связанное с боксом…

Звучит гонг, и Витька, подняв кулаки в затянутых туго перчатках, направляется к сопернику, стоящему спиной в дальнем углу ринга. Он видит эту картину как бы со стороны, сверху. Витька делает пару-тройку шагов по обитому синей тканью помосту и проваливается в пустоту посреди ринга, затягивая за собой ткань. Летит с огромной скоростью в неизвестность, пока не очухивается, вынырнув из кошмарного сна и попав в кошмарную реальность…

Она серела в тусклых утренних сумерках, почти сливаясь с цветом присмиревшего моря. Витёк, время от времени пытавшийся разлепить глаза, не обратил бы внимания, но задравшийся кверху железный рог заставил насторожиться. Что это, очередная бредня? Еле живой матрос напряг остатки сознания и чуть не взвыл от досады. «Не может быть. Мина! Да сколько их тут?»

Стальной корпус метрового диаметра приближался, покачиваясь на волнах. Витька работал руками и ногами, но мина, как живая, словно обладая разумом, не желала упускать моряка. «И откуда она только взялась? Это же глубинная мина, она не должна болтаться на поверхности. Видно, шторм с троса сорвал!» Шли минуты, парень окончательно выдохся, конечности почти не слушались.

До мины не больше метра. Рога, словно целятся в Витьку, но усталость настолько велика, что пересиливает страх. Что-то мистическое в этом – мину словно магнитом притягивает к вяло барахтающемуся человеку. «Главное, не задеть рога!» Витёк упирается в шершавый, поросший мелкими ракушками корпус. Железо неприятно холодит ладонь, холодок бежит и по жилам. «Неужели конец?»

Мина напирала. Витька, сдерживая её рукой, продолжал барахтаться. В голове сами собой всплывали зазубренные в учебке строки наставлений: «Мина якорная, гальваноударная. Корпус с положительной плавучестью. Удерживается на заданной глубине под водой якорем с помощью минрепа (который оборвало). Срабатывает при ударе корабля по выступающему из корпуса мины колпаку-рогу, в котором находится стеклянная ампула с электролитом гальванического элемента. Лишь бы эти колпаки не задеть!» Витёк на секунду прикрыл веки и услышал, словно из другого измерения, голос кавторанга Шнайдера:

– Запомните главное, ребята. Каждая мина – это загадка. Зарубите на носу, если хотите вернуться домой. Загадка, которую каждый раз придётся решать по-своему…

И вдруг – вспышка ужаса, кажется, он ткнул коленом один из находящихся под водой рогов. Внутри парень весь сжался в ожидании взрыва. Сердце колотилось как у загнанного кролика. Но тянулись секунды, а всё оставалось по-прежнему. В эти мгновения парню с новой силой захотелось жить.

Прошла минута, другая, прежде чем Витька, отдышавшись, понял – взрыва не будет. Пока матрос гадал: неисправна вся мина, или только один задетый им колпак, сила океана вдруг резко развернула железяку, и тот рог, что торчал сверху, больно врезал Витьке по локтю. И снова пронесло! «Что ж, значит можно не опасаться. Второй раз родился, или уже третий? А ведь могло бы и единого кусочка не остаться!» Парень, ухватившись покрепче за рога, плотнее прижался к мине, ставшей его спасительницей. Обняв железного монстра крепко, словно мобилизованный призывник невесту, Витёк мгновенно провалился в тяжёлый сон.

Сколько часов продолжался этот дремотный вальс человека и мины посреди Японского моря? Всплывшее солнце согрело продрогшее тело. Витька часто, пробудившись на мгновение, открывал глаза и, ничего толком не поняв, разморённый солнцепёком, вновь проваливался в жуткие бредовые сны. Он толком не понимал – когда находится во сне, когда наяву. Всё казалось наваждением. В мареве океанского зноя ему грезился корабль. По-настоящему очнулся от жажды лишь к полудню. Невыносимо хотелось пить, дико болели сгоревшие на солнце плечи, о голодном желудке даже не вспомнилось. В горле саднило так, словно кошка острыми когтями поорудовала. Умереть от жажды посреди океана – перспектива невесёлая.

Окончательно проморгавшись, Витёк не поверил глазам. Фантом обретал реальные черты. «Корабль; точно, корабль!» На горизонте маячил серый силуэт, издали сложно разобрать – эсминец или сторожевик. «Ну конечно, иначе и быть не могло! Наши ищут пропавший тральщик. Ну, всё. Спасён!»

– Эй, сюда… я здесь… сюда, – хриплые слова больно ранили пересохшее горло.

Так не выйдет. Витёк замахал рукой. Да, его видят, корабль медленно растёт.

– Ну, что ж, дорогая, пора нам расстаться, – Витька усмехнулся тому, что обращается к мине, как к живой. – Пора мне домой, спасибо за спасение и за приют.

Ладонь моряка ласково похлопала по нагретому солнышком боку «подруги».

– Прощай! – парень оттолкнул мину, чтобы плыть к подходящему кораблю, но не тут-то было. Мина не отпускала! С корабля, остановившегося поодаль, во избежание напрасного риска спустили шлюпку. Но мина – как приклеилась! Витька не на шутку перепугался. «Да что ж, в конце-то концов? Ведь так не бывает!»

– Пусти! – хрипел парень, – Сука! Падла! Пусти!

Он пытался оторваться от неё, но не мог. Краем глаза заметил, что на шлюпке, перестав грести, издали наблюдают за этим невероятным барахтаньем. Ему не помогут, если он не отделается от мины! Но силы… Да где ж их взять?

Слёзы текли по мокрым щекам. Спасение – вот оно, рядом, но как же избавиться от этой зверюги, которую недавно нежно обнимал?

– Ну, хватит, хватит, я больше не могу. Ты же меня спасла, а сейчас хочешь погубить? – шептал в исступлении парень. – Бога ради, отпусти ты меня. Пожалуйста…

Витька, продолжая барахтаться, не сразу заметил, что находится рядом с миной. Рядом, но не вплотную. Не веря в удачу, попробовал плыть. Мина осталась на месте. Он плыл не спеша на спине, не выпуская из виду коварную подругу. Но та, словно сжалившись над моряком, больше не держала его в своих цепких объятиях. Мина, плавно покачиваясь на волнах, помахивала рогами, будто прощаясь.

– Умница. Вот так!

Отплыв на достаточное расстояние, Витька, наконец, повернулся к подгребающей шлюпке и внутри всё оборвалось. Японцы! Глянул на подошедший корабль, но каких-либо опознавательных знаков не обнаружил: ни флага, ни названия на борту. Витёк рванул было назад к мине, словно та могла как-то защитить, но тут же послышались резкие окрики на чужом языке. Воздух разрезали гулкие звуки выстрелов, и маленькие фонтанчики от пуль рассекли водную гладь перед советским моряком.

Подоспевшая шлюпка, наполненная сынами Страны восходящего солнца, преградила путь. Деваться некуда. Японцы ловко закинули Витьку на борт. Лопоча на своём странном наречии, повезли на корабль. Витёк, тупо пялясь на отдаляющуюся мину, пытался переварить ситуацию. Гибель тральщика, всех товарищей, невероятная встреча с миной, а теперь японский плен! А ведь ещё вчера Витька помогал сослуживцам на палубе корабля. «Главное – не падать духом. Если жив – есть надежда. Я сильный, всё зависит от меня» Кроме этих заклинаний, ничего другого не осталось. Вот только самовнушение не очень помогало.

* * *

Верёвка жмёт связанные накрепко Витькины руки. С разодранной тельняшки падают капли. Босые ноги чувствуют все неровности палубы. Довольный узкоглазый командир со следом ожога на подбородке резким голосом отдаёт распоряжения. Быстрый обыск, и Витёк лишается брючного ремешка. Ненайденная булавка, подаренная Костей Куртеевым, по-прежнему за подкладкой брюк, но с таким оружием много не навоюешь! Новый окрик главного, и низкорослый угреватый матросик, прибежав с котелком воды, поит измождённого советского моряка.

Короткая пулемётная очередь, вздыбив волну немного позади мины, заставляет оторваться от питья.

– Да неисправная она, не взорвётся! – вырывается у Витьки.

Ещё очередь. Точное попадание – и водяной столб взлетает до небес. Над морем разносится оглушительный грохот. Остолбеневший Витёк часто моргает. Все смотрят на место взрыва, откуда по глади океана кругами расходятся волны. Выпавший из рук японца котелок катится за борт. Вот так «не взорвётся»!

Особо не церемонясь, затолкали Витьку в какую-то тёмную каморку в нижней части корабля, хорошо хоть руки развязали. «Куда же я попал? Кораблик странный какой-то, поменьше нашего тральщика будет, но видно – более скоростной. Не военное судно, но оружием набито под завязку. Браконьеры? Пираты? Шут их разберёт! Скорее всего, корабль-шпион. Нужно попробовать выяснить!»

Через четверть часа зашёл тот самый главарь с ожогом, с ним ещё трое. Началось что-то типа допроса. Начальник резким голосом с угрожающими интонациями изрекал какую-то тарабарщину. Один из сопровождающих пытался переводить, что-то мямля, чуть ли не ласково, по-русски. В другое время этот контраст, наверное, вызвал бы улыбку, но сейчас точно не до смеха. Витька «включил дурачка», что-то отвечая невпопад. Пару раз переспросил, делая вид, что не чухает. В общем, растолковал лишь, что он советский моряк с затонувшего судна, очень хочет есть и пить. А что за судно, куда шло, где затонуло – «моя-твоя не понимай». Наконец японцы отстали. Решили, видать, основательный допрос отложить.

Витьке принесли чашку, наполненную до краёв лапшой с бульоном. Лапша странная: тонюсенькая, словно нитка, парень видел такую впервые; плавали там же зеленоватые кусочки ламинарии. «Во додумались – водорослей накрошили! А хлеба-то не дали; пожалели, супостаты! И ложку не принесли, забыли что ли? Что ж, попробуем!»

Витька попытался поддеть лапшу деревянными палочками, зачем то оставленными тут же, но ничего не вышло – слишком скользкая. Ладно, тогда по-другому: вначале бульон, затем остальное. Витёк пригубил жидкость от края плошки и чуть не взвыл! Парень закашлялся, глаза слезились, во рту разгорался пожар. «Ну и гады! Издеваются над пленным! Специально, видать, столько перцу насыпали, чтобы посмеяться!»

Что же делать? На ум пришли два варианта. Первый – в знак протеста объявить бессрочную голодовку. Второй – сделать вид, что всё очень вкусно, просто пальчики оближешь, тем самым привести врага в трепет, доказав, что русскому матросу всё нипочём!

Прислушавшись к мнению урчащего желудка, Витька выбрал вариант номер два. Зажмурившись, выпил жгучий бульон, в результате пожар распространился из горла и на желудок. Слёзы текли ручьём, но моряк не сдавался. Лапша оказалась отдельным испытанием. Нескончаемую тонкую верёвочку-лапшину Витька мужественно засасывал в течение нескольких минут, делая иногда небольшой перерыв, чтобы, отдышавшись, остудить горло. Наконец, и эта пытка закончилась. Водоросли же решил не есть, чтобы показать свою непреклонность. «Что я им, корова какая, чтобы всякую пакость жрать?»

Миска гордо отодвинута.

«А что там в плошке? Какая-то зеленоватая бодяга, чайком немного попахивает, но как-то по-другому. Надеюсь, не отрава. Ладно, придётся выпить, иначе огонь в желудке не потушить». Витька сделал пару глотков. «Эх, отсталая нация. То ли дело – наш нормальный чаёк, да с сахарком вприкуску!»

После обеда невозмутимого матроса перевели наверх. Видать специально для него командирскую каюту освободили. Плюсом стали: большой (не чета нашим) иллюминатор и кровать (не подвесная койка, а обычная железная кровать). Но появился и минус в виде наручников, которыми Витьку к той самой кровати и приковали так, что до иллюминатора не добраться. Безжалостно грохнула дверь. Советский моряк огляделся. На стене – полотнище: красные лучи на белом фоне – японский морской флаг; слева от него – огромный цветастый веер; в углу – большая красная ваза с синими бумажными цветами, украшенная птичьими перьями; над кроватью – «картина» (какая-то мазня – иероглифы в рамке). Перед тем как провалиться в сон, увидал Витёк, выглядывающую с палубы через иллюминатор, сосредоточенную рожу японского часового.

Десять, девять, восемь, семь… Он снова летел в бездонную дыру посреди ринга, а где-то сверху рефери продолжал считать, как при нокауте, только задом наперёд: три, два, один…

Витька вздрогнул, очнувшись. Первым, что увидал, разлепив глаза, была всё та же сосредоточенная японская рожа в иллюминаторе. Причём вполне возможно, что часового давно сменили, и караулит другой. Но «рожа» всё равно была та же, и Витьку она не порадовала.

– Хорош пялиться! Чего уставился, как баран?

Японец что-то угрожающее прохрюкал в ответ, но всё ж отвернулся. Некоторое время Витёк наблюдал за маячившей в иллюминаторе башкой часового. Темнело, дело к вечеру. Слышал Витька и, приглушённые стеклом, завывания ветра. Похоже, опять штормит. «Как же он переменчив, этот океан, под стать человеку у которого то одно на уме, то другое»

Парень потянулся, разминая кости. И почувствовал – силы (или хоть какая-то их часть) вернулись. Он ещё сможет дать врагам бой! Матрос погрузился в размышления. Первая часть плана созрела довольно быстро. Выбраться из каюты казалось делом вполне реальным. Наручники можно открыть булавкой, что прячется в подкладке брюк (спасибо Косте!). Конечно, в голове всегда всё гладко, а как оно на самом деле обернётся? Но самый главный вопрос: что дальше делать? – висел в воздухе.

«Нужно добыть оружие, лучше автомат, захватить капитана и приказать двигаться к нашим берегам. А если не выйдет? Тогда может, удастся хоть спасательный круг стащить, или жилет раздобыть и просто броситься в море? А что, опыт есть. Да и проще будет со спассредством, ещё бы фляжку воды захватить. А там, глядишь, и наши найдут!»

Размышления прервал лязг замка. Снова главарь со шрамом в окружении нескольких самураев. На сей раз допрашивали жёстко. Японцы пустили в ход кулаки и какие-то деревянные палки на цепочках. Когда лупили Витьку этими палками, он чуть не выл от боли; думал, все кости переломают. Но матрос крепко держал язык за зубами, что злило японцев ещё больше. Перед уходом зверюги снова обыскали Витьку. Заветную булавку всё же обнаружили и изъяли, наподдав для острастки. Самураи ушли, оставив пленника на полу харкать кровью. Вывернутая правая рука была по-прежнему прикована к кровати.

Витька кое-как поднял израненную голову от потёртого серого линолеума и, кряхтя от боли, уселся. «Надо действовать пока ещё кости целы, в следующий раз могут так измордовать, что надежды на побег и вовсе не останется» Качка усиливалась. Трясущейся рукой, косясь с опаской на иллюминатор, потянулся Витёк к поясу брюк.

У рабочих брюк моряка покрой необычный, фасон аж с восемнадцатого века сохранён. Состоят они из передних и задних половинок и пояса. Передние половинки с боковыми карманами и лацбантом пристегиваются к поясу задних половинок брюк металлическими крючками на петлю и пуговицами. Эти крючки и стали последней Витькиной надеждой.

Кончики пальцев невыносимо ныли, уж и ногти пообломал, а крючок не отрывался. «Надо же было так крепко его присобачить!» Наконец, нить поддалась. С трудом отодрав железячку, кое-как разогнул и принялся тихонько шуровать ей в скважине наручников. Пальцы чуть шевелились. Одно неловкое движение, и крючок оказался на полу. В этот момент за стеклом возникла рожа нового часового. Зевая, он равнодушным взглядом окинул каюту и отвернулся. Пронесло, не заметил! Не веря в такую удачу, Витёк потянулся за железячкой. Но тут корабль качнуло сильнее, чем раньше. Крючок, тихонечко скользя по линолеуму, откатился к дальней стенке. Витька стукнул кулаком по полу от досады.

Лёгкие покачивания. Крючок лежит, поблёскивая в полумраке, как на ладони. Снова японская морда на чернеющем фоне небосклона; к счастью, всё такая же равнодушная. Наконец, корабль сильно наклоняется, и крючок шуршит по шершавому полу прямо в Витькину руку. Зажав железку в кулак, матрос страдальческой гримасой встречает очередное появление узкоглазой физиономии в иллюминаторе.