Дядя из 90х

Дядина зрелость. Тряхнем стариной?
Александр Томин

Какая разница, кем стал ты? Какая разница, кем стал твой товарищ? Когда при странных обстоятельствах погибает Друг Детства, ты должен забыть обо всем. О себе, своей душе, спокойствии окружающих. Забыть и отомстить.

Александр Томин

Дядина зрелость. Тряхнем стариной?

Пролог

Это было так давно и так недавно. Пьянящее ощущение полной свободы, возможной только в детстве. Дружба и верность, чему примером были учащие добру книжки. Уверенность в завтрашнем дне, простые удовольствия, полная соблазнов улица и первые сильные чувства. Вне всякого сомнения, трава тогда была зеленее, солнце ярче, а девушки… Да что я вам рассказываю!

Все было сделано в лучших традициях приключенческой литературы. Два молодых джентльмена, Эндрю Троф и Джон Батлер, они же советские школьники Андрей Трофимов и  Иван Батурин, вошли в лесок  с противоположных сторон, чтобы встретиться в одной, заранее оговоренной точке, у небольшой, старательно выкопанной накануне ямки.

Сойдясь, пацаны какое то время молча разглядывали друг друга. Потом синхронно вытащили навахи, произведенные в поселке Давыдково Горьковской области. Старательно повторяя движения друг друга, каждый из пацанов взял нож в левую руку и, не поморщившись, резанул отточенным лезвием по ладони правой. Одновременно присев,  они наклонили пораненную длань над ямкой и дождались, пока несколько капель стекло в землю.

– Как эта наша кровь ушла в песок, так пусть уйдут в прошлое все наши взаимные обиды и недоразумения, – сказал черноволосый.

– И пусть будет покрыт позором тот, кто словом или делом позволит себе вернуться к прошлому и упрекнуть товарища, кто посмеет держать камень на сердце, – продолжил русоволосый, он же Джон Батлер.

Пацаны старательно засыпали ямку землей, используя навахи,  выпрямились. Выждав ещё с минуту, протянули руки, соединили их в крепком рукопожатии. Кровь заструилась сильнее.

– И пусть отныне нерушимой станет наша дружба.

– На нашу славу и врагам на погибель.

– И каждый отныне, произнося свое имя, будет мысленно добавлять имя друга.

– Ты для меня теперь – Эндрю Троф.

– А ты для меня – Джон. Просто Джонни Батлер.

Несмотря на боль в порезах, пацаны были счастливы. Они смотрели друг на друга, улыбаясь, они были молоды, сильны, весь мир принадлежал только им.

И много, много лет впереди…

Глава

1

Я читал где-то, что мертвая собака, в отличие от человека, всегда выглядит спящей. Может, и правда, сам не знаю, не проверял. Так или иначе, но благодаря квалифицированным стараниям мастеров похоронно – погребальных дел, Ванек, то есть Батурин Иван Борисович, выглядел в гробу именно спящим. Так и казалось, что сейчас привстанет, потрет лицо ладонями и спросит удивленно у собравшихся людей: «Что это за комедия? Ошалели что ли?» «Ошалели», – было его любимым словечком, еще с детства. Нюансы в произношении отображали самые разные эмоции – от разъяренной, получив в глаз в драке, до восхищенной – одобряя забитый гол, либо меткий выстрел из рогатки.

Собравшихся, кстати, было не так уж много, даже удивительно. Не более десятка человек с Универа, примерно столько же товарищей по партии, несколько друзей детства, в том числе и я, мать и жена, точнее, уже вдова – Марина, не смотря на вуально – скорбный вид, не забывшая о тщательном макияже. Бывшая жена с сыном и супругом. Все. Маловато для столь заметной фигуры. Даже щелкоперов нет. Неужели слухи об обстоятельствах кончины стали уже достоянием широкой общественности.

– А что это за хлыщ нашу вдовушку под локоток держит? – прищурился Серега Иванов. – Не знаешь?

– Без понятия, – помотал я головой, – вероятно, слуга народа какой нибудь. Или прохфессор. Я же с покойным крайнее время пересекался спорадически. Не в курсе его нового круга общения. Или у тебя иначе обстоят дела?

– Да также, – он помолчал с минуту, – мысли есть?

– По поводу смерти? Нет. Для мыслей нужна информация. Вы что-то накопали?

– Не наш отдел занимается. Но по оперативным слухам – чистая бытовуха, несчастный случай на фоне злоупотребления спиртными напитками.

– Без иных вариантов?

– Отрабатывают, конечно, но… Велено особо не рыться и не усердствовать. Сам понимаешь – через месяц выборы. Скандалов никому не надо, особенно начальству.

– Понятно. «Помер Максим, и хер с ним».

– Тебя что-то смущает?

– Да не похоже это на Ваньку. Всегда был умеренным, даже в молодости. Не помнишь, что ли?

– Люди меняются, – пожал плечами Серега.

– Ага.

Грянувший Шопен прервал наш несколько сумбурный диалог. Гроб загрузили в шикарный катафалк, скорбящие потянулись к автобусам.

Северное кладбище, место обретения покоя горожан. Открыто было еще в начале восьмидесятых. За четверть века на нём похоронено свыше двухсот тысяч умерших. Недавно гробокопательское начальство объявило о приостановлении новых захоронений в связи с нехваткой места для могил. Стоя на пронизывающем осеннем ветру, я мысленно вернулся к мучившим меня сомнениям. Иван Борисович прервал свой земной путь из-за того, что, будучи пьян в дымину, утонул в фонтане. Крошечном, декоративном, где курице вода по колено. Успешный ученый, перспективный политик, имевший все шансы избраться в депутаты городской Думы, счастливый муж и отец. Внешне. Что там за этим фасадом – бог весть. Конечно, бывает всякое, но с какой стати Ваньке было так нажираться, да еще тащиться в таком состоянии в скверик за два квартала от дома. Хотя… Мы почти не общались крайние годы. Маринка старательно отваживала от дома друзей и знакомых Ваньки, не принадлежащих к очерченному ею в голове «высшему кругу». Аристократия, ага.  В новом, постсоветском издании.

Когда гроб с телом опустили в предназначенную для него яму, я вместе со всеми подошёл к кучке рыхлой земли, бросил горсть. Трезвые, по случаю похорон важного лица, гробокопатели споро засыпали яму, установили временный деревянный крест. В последствии на этом месте, наверное, образуется шикарное надгробие с приличествующими надписями. Помпезное и безвкусное, как большинство в богатых кварталах.  Кто то говорил речи, кто то утешал заплакавшую, наконец-то, вдову. Бывшая жена с Ванькиным сыном и новым мужем уехали первыми, я и словом не успел с ними перемолвиться. Затягиваясь очередной сигаретой, я снова  и снова пытался сосчитать, сколько уже моих друзей и знакомых переместилось сюда, в эту обитель спокойной скорби. Все время сбивался.

– Хорош курить, всё уже в автобусе, – Серёга в своей обычной манере подкрался незаметно, как призрак, – на поминки пойдешь?

– Разумеется, – кивнул я.

В просторной, шикарно обставленной пятикомнатной квартире место нашлось всем скорбящим. Было много речей и добрых слов. Покойному воздавали должное за его человеческие и профессиональные качества, сожалели, что он так рано покинул наш мир, при этом искусно обходя все обстоятельства ухода. Я молча опрокидывал рюмку за рюмкой, не чувствуя вкуса и не пьянея. Несмотря на ультрасовременный ремонт, взгляд мой постоянно натыкался на знакомые с детства детали интерьера. Вот в этой нише стоял диван, на котором мы с Ванькой в шутку боролись, играли в солдатиков и машинки. Либо просто сидели, восхищённо просматривая первые видеофильмы. Брюс Ли, молодой Шварценеггер, Сталлоне, Чак Норрис. Герои легко побеждали злодеев, виртуозно махали конечностями, и все на экране было предельно ясно. Плохой проигрывал, хороший побеждал, попутно переводя бабушку через дорогу и вытирая слезинку ребенку.

Огромная прихожая – тут мы по очереди катались на редкой по тем временам игрушке – детской механической машине. Я пригляделся внимательнее. Ага, всё равно заметно. Это я много лет назад на спор сносил мешающий нам разворачиваться угол стены, используя для этих целей молоток и гантели Ванькиного отца. Мать покойного, Светлана Ивановна, или просто тетя Света, устроила нам тогда знатный нагоняй. Большая лоджия – в свое время заваленная лыжами, санками, клюшками. Там же хранилась специальная Ванькина «счастливая» палка для сбивания банок. Люстра в столовой – лет в пятнадцать, решив покрасоваться перед девчонками, Ванька пытался открыть шампанское «по-гусарски», но не справился, сшиб вылетевшей пробкой одну из ламп. Мы тогда долго хохотали…

Я ходил по квартире, натыкаясь на людей и вгоняя себя, неизвестно зачем, в вовсе уж лютую тоску. Заметив, что мать Ваньки прошаркала, сопровождаемая сиделкой, в свою комнату, я направился туда же.

– Это ты, Андрюша, – подслеповато взглянула на меня старушка, – заходи, я как раз хотела с тобой поговорить. А ты, Ксюшенька, погуляй пока.

Сиделка, не прекословя, вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь.  Я присел рядом, обнял худенькие плечи бывшей балерины, помолчал.

– Не дай Бог тебе такого, увидеть, как дети раньше тебя уходят на тот свет,– всхлипнула она, – неправильно это.

– Держитесь, тетя Света. Все там будем рано или поздно, –  изрёк я банальную истину.

– Будем, – кивнула она, – вопрос только, как нас встретят там, какой счёт предъявят. Ваня в последнее время совсем редко со мной говорил. Все некогда ему, все дела и заботы. Твои то как родители? Живы – здоровы?

– Нет. Лет десять, как умерли уже.

– Ох, Андрюша, прости старуху неразумную. Не знала я. И не сказал ведь никто.

– Ничего страшного, Светлана Ивановна, не переживайте.