– Что с тобой, Дмитрий? Или, как и меня, поразила душевная хвороба?
Ургин проговорил:
– Семья у меня, государь, пропала.
– Как? – Иван присел на скамейку рядом с Ургиным.
Дмитрий поведал царю о своем горе.
Иван вздохнул.
– Много бед натворил пожар. Но отчаиваться не след. Сам видел, что на Москве вчера творилось? Многие семьи потеряли родных и близких. То же и на реке. Ты начал поиски жены с дочерью?
– Да, но, чует сердце, бесполезны они.
– Ну вот, то меня подбадриваешь, не даешь в тоске от всего отречься, то сам впадаешь в глухую печаль. Негоже так, Дмитрий. Господь милостив, обойдется. Невмоготу тут быть, езжай в свой удел или на Москву, ищи супругу с дочерью. Неволить не стану. Завтра в поездке к митрополиту мне и Алексея Адашева хватит.
– Нет, государь, так оно хуже будет. Ночь уж как-нибудь вытерплю, а утром с тобой в город отправлюсь. Потом, коли позволишь, на Москве и останусь.
– Конечно, Дмитрий! Скажи, я чем-нибудь могу тебе помочь?
– У тебя и без меня дел невпроворот. Сам в своей беде разберусь как-нибудь с Божьей помощью.
– Ладно. Не отчаивайся раньше времени.
Ургин спросил:
– Тебе еще не донесли, сколько народу в пожаре погибло?
– Доносили, но всяк по-разному. Одни говорили, что погорело да задохнулось около двух тысяч человек, другие – что не менее четырех. Точно не сосчитать, пока завалы, развалины, пепелища не разберем. Но много людей сгинуло в огне, Дмитрий. За что Господь так карает меня? Но о том с митрополитом разговор будет. А ты поди отдохни, если сможешь и не пожелаешь уехать.
– Да, я останусь с тобой, государь.
– Ничего, Дмитрий, на Руси много бед случалось, но наши предки все переживали. Выдержим и мы. Да, тяжко, худо, а жить надо, даже если и не хочется.
Иван поднялся, опять ссутулился и пошел обратно во дворец.
Отправился к себе и князь Ургин. Эта ночь выдалась для него бессонной и бесконечно долгой. Так и не сомкнув глаз, он с рассветом вышел на улицу. Моросил мелкий дождь. Он был теплый, лишь прибивал пыль на дорогах.
Царь с Ургиным, своим ложничим Алексеем Федоровичем Адашевым и немногими другими вельможами прибыл в Новоспасский монастырь утром 23 числа. Вид сгоревшей Москвы поразил Ивана. По городу бродили толпы погорельцев. Люди, черные от копоти и горя, разбирали завалы. Они еще не утеряли надежду найти кого-нибудь из близких.
Государь вошел к митрополиту мрачнее тучи. Макарий лежал на лавке, раны и ожоги его были перевязаны. Они приносили ему страдания, но владыка старался их не показывать.
Макарий приподнялся, когда вошел царь.
– Я ждал тебя, государь.
Иван бросился к его ногам.
– Скажи, за что Господь наказывает меня так строго, обделяет своей милостью? В чем моя вина пред Богом, отец? Может, в том, что я посягнул на царство, принял титул, которого не достоин? Кроме тебя, мне спросить некого.
Морщась от боли, митрополит помог Ивану встать, усадил рядом с собой.
– Нет, государь, Господь не лишал тебя своей милости, как и всех прочих рабов своих. Он посылает испытания не тебе одному, а всему нашему народу. Мы должны пройти через них и очиститься от наших грехов.
– Но такой ценой!
– А разве прежде Русь не проходила чрез еще более страшные испытания? Возьми то же монголо-татарское иго, засухи, приводившие к гибели тысяч людей, страшные болезни, опустошавшие целые уделы. Но Русь все выдержала и сейчас выстоит. Испытание, которое Господь послал нам теперь – знак того, чтобы ты управлял государством крепко, справедливо, по-христиански. Пора тебе царствовать. – Митрополит явно устал и оперся на руку.
– Тебе плохо, отец?
– Раны ноют, но ничего, выдюжу. Иисус Христос не такое терпел. Как-нибудь с Божьей помощью поправлюсь. Ты вернешься в Воробьево?
– Сначала в Кремль заеду, посмотрю, насколько разрушил огонь дворец, храмы, стены. Потом решу.
– Не спеши с возвращением в Москву, государь. Судя по всему, нас ждут большие волнения.
– Почему ты так считаешь, владыка?
– А до тебя доходили слухи, которые распространяются по городу быстрее любого пожара?
– Нет. Что за слухи?
– А вот об этом тебе протопоп Федор Бармин скажет. Он по Москве ходил, слушал разговоры людей. Много чего узнал. – Митрополит послал служку за протопопом.
Тот вошел, поклонился в пояс.
– Расскажи государю, Федор, о чем в Москве простой люд говорит, – велел ему митрополит.
– Народ много чего болтает. Такое и слушать-то не след.
Иван повысил голос:
– Рассказывай все! Или не видишь, пред кем стоишь?
– Не гневись, государь, все расскажу.
– Ну?..
– Слухов разных много. Одно в них общее: народ уверен, что Москва загорелась не случайно. Одни говорят, что пожары – дело рук псковичей, доведенных до нищеты наместником Иваном Турунтаем, князем Пронским, очень дружным с твоим дядей Михаилом Васильевичем Глинским. Другие считают, что в беде повинны новгородцы, сторонники Шуйских, уже покойных. Но чаще всего я слышал, что Москва сгорела волшебством.
– Каким еще волшебством?
– Люди думают, государь, что в Москве объявились чародеи. От их колдовства она и сгорела.
– Чушь полная. Ты сам-то в это, Федор, веришь?
– Побыв среди людей обозленных, потерявших все, во что угодно поверишь.