Белоручка

– Только не от меня, – криво улыбнулся Иудин.

– Не для того, Игорь, мы всё это затевали, верно? – повернувшись на табурете к своему лидеру, спросил Мороз.

– Да нет, – отмахнулся Иудин. – Тут просто надо понимать, что с этими товарищами у нас нет ничего общего. Что может ждать синица от крота? Над чем вместе они смогут работать? Так и здесь.

– И всё-таки сходить надо, – повторила Агата.

Иудин вздохнул.

– Будь уверена. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что будут говорить наши коллеги. Так сказать, товарищи по партии.

– Минусов придёт, – подмигнув, ехидно вставил Мороз.

– Вот. Откуда знаешь?

– Да все знают. Все гудят. Ждут прорывов, денег…

– Какая пошлость, – отрезал Иудин.

– А ты сухариков не принёс? – вдруг спросила Агата, обращаясь к Морозу.

Тот пожал плечами в ответ.

– Сходи, пожалуйста, – попросила она и, поднявшись, направилась в комнату, по дороге крича: – Я тебе сейчас денег дам, купи что-нибудь к пиву. Тут же недалеко…

– Я знаю, – вздохнул Женя, вопросительно и жалобно глядя на Иудина.

Тот кивнул и добавил тихо:

– Купи ещё бутылку вина Агате. И пива. Всё равно не хватит.

– Какое вино?

– Какое-нибудь итальянское. Красное сухое. Сам посмотри.

– Хорошо.

Когда Мороза выпроводили из квартиры, Агата тихо подошла к Иудину сзади, пока он стоял на балконе и курил, и обняла его за плечи.

– Игорь, а это правда, что сказал Женя о деньгах?

Иудин помедлил с ответом.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – ответил он. – Но нет.

Агата убрала руки.

– Я не хочу на тебя давить, – сказала девушка, садясь на подоконник и взяв сигарету у Иудина, – но, может быть, стоит подумать?

– Не стоит, – отрезал Иудин.

Агата затянулась сигаретой и отдала обратно.

– Ведь в этом нет ничего страшного.

– Это только так кажется.

– Но ты же сам говорил, что можно брать деньги хоть у чёрта, если они пойдут на благое дело.

Иудин облокотился на ограждение балкона и посмотрел вниз.

– Ты знаешь, Агата, тут другой случай.

– Но ведь это даст тебе некоторую финансовую независимость, – осторожно продолжала убеждать его она.

– Если, выбирая между позором и войной, вы выбираете позор, то получите и войну, и позор разом, – вольно процитировал Иудин известный афоризм.

Наступило короткое молчание.

– Ну разве не противно сидеть на шее у родителей? – тихо спросила Агата.

Иудин обернулся с улыбкой.

– Противно, – согласился он. – Ещё как противно, но такова жизнь. Сперва мне было противно от самого себя, когда я не поступил в Москве в авиационный институт… Впрочем, не особо и старался, не я туда хотел, меня направили… Потом – когда меня отчислили из нашего, педагогического. Тоже ох как было противно! Затем противно было, когда я не стал работать, а просто потихоньку принялся жить на деньги, что ежемесячно давал мне отец. Но что я могу поделать? Разве же я так устроил эту жизнь, в которой, будь ты хоть сто раз гением и работягой, всё равно поначалу станешь получать лишь жалкие крохи.

Впрочем, Иудин, рассуждая так, несколько лукавил. И Агата это знала, просто она хотела иного.

Начать следует с того, что Иудин имел кое-какие доходы от своей политической деятельности. Если изложить вкратце, то он иногда «продавал» членов своего движения для проведения того или иного политического мероприятия. Как для массовости, так и для физической защиты. Скажем, тому же Престольскому.

Что касалось денег отца, то Игорь Эдуардович был того мнения, что его содержание Иудину-старшему не доставляет особенных хлопот. Отец его жил и работал в Москве очень давно. Он был владелец фирмы, кажется, по производству или перекупке мебели из Польши. Конкретнее Игорь сказать не мог, так как родители развелись, ещё когда ему было тринадцать лет, и с тех пор он видел отца лишь дважды: когда поступал в авиационный институт и когда возвращался домой, провалив вступительные экзамены в оный. С тех пор Иудин-старший начал, что называется, подкармливать своего непутёвого отпрыска, хотя сам имел уже другую семью и даже двоих детей. Он завёл привычку переводить на счёт Игоря в банке ежемесячно определённую сумму. Считал ли он это своим долгом или же это было поползновение его души – неизвестно. Когда же мама Игоря умерла – с ней случилось несчастие, она сгорела в квартире, – отец повысил пособие. Но так, чтобы сыну хватало только на самое необходимое. Иудину-младшему с его характером и стремлениями этого было вполне достаточно. Квартира же, в которой сгорела его мать, когда он был на даче с друзьями, так и осталась непригодной для жизни. На ремонт денег не было, а продавать её Игорь не желал. Какое-то время он скитался по общежитиям, друзьям, пока наконец не решился связать свою жизнь с Агатой, которая, в общем-то, и оплачивала жильё. Но Иудин вовсе не поэтому с ней сошёлся – в нём было к этой девушке чувство, но какое-то странное и непонятное.

Отец, бывало, звонил Игорю. Интересовался, как дела, журил за отчисление из педагогического, но никакого особенного интереса к жизни своего сына не проявлял. Скорее это были лишь дежурные звонки, впрочем, очевидно, имеющие большую ценность для Иудина-старшего.

– То есть ты недоговороспособен? – поинтересовалась Агата, зная ответ.

– Не в этом дело.

– А если предложат работу?

– Тем более, – ответил Иудин.

Агата покачала головой и ушла с балкона.

– Ты пойми одну вещь, – страстно заговорил Игорь, когда они вдвоём вновь очутились на кухне, – не для этого всего я хочу делать своё дело. Не ради денег и должности. Достаточно будет отступить хоть на полшага сейчас, и всё. Уже ничего не поправить. Ничего абсолютно. Я хочу добиться полного демонтажа.

Агата смотрела на молодого человека и с каждым его словом вновь и вновь проникалась к нему сочувствием, ощущая, как он прав и как верно выражает общие мысли.

– Сейчас мы не умираем с голоду, верно? – шагая из угла в угол, продолжал Иудин.