Мы пойдем с конем по полю вдвоем…

А за окном зацветал

Нежный город.

Спой мне, утренних улиц ветер,

День завтра будет светел,

Спой мне об этом, спой мне,

О хорошем напомни.

Спой мне, ветер рассветных улиц,

Спой так, чтоб все проснулись

И улыбнулись дети.

Ветер, ты спой мне.

Дом на окраине, клены в окне,

Давнее время вновь пришло ко мне.

Безотчетная надежда

Вновь побыть с тобой наедине.

Очень жаль – мы другие теперь,

И не встретиться нам.

Но все такой же цветет

Нежный город.

«Как будто бы вчера…»

Как будто бы вчера

Звенели наши песни под гитару.

Как будто бы вчера

Гуляли мы в обнимку по бульвару.

Как будто бы вчера

Ты первый раз распутывала косы,

И нежные ветра

Ласкали твои слезы, твои слезы.

Побудь со мной чуть-чуть,

Чудесный вечер подарил нам встречу.

Спроси о чем-нибудь —

Я снова невпопад тебе отвечу.

Как будто бы вчера

Решали мы отважную задачу.

Как будто бы вчера

Не спрячу я веселых глаз, не спрячу.

Институт

Время двигалось. Сносно обучаясь в школе, я без проблем поступил в Московский электротехнический институт связи. Выбор был обусловлен близостью к дому. На электричке от станции Вешняки до Новой минут десять. За окном прекрасные пейзажи Кусковского парка. В любое время года. А еще, при первом свидании с альма-матер, помню, поразила меня парадная лестница, точней перила. Не знаю, осталась ли эта антикварность доселе по адресу Энергетическая улица, 8. Мне все равно было, какое получать образование. Вопрос-то, чем я буду заниматься, уже имел свой ответ. А в институте плохому не научат.

Володя Похвалинский, мой сокурсник, поддерживал мои начинания. С ним поэтический криз случился на студенческой скамье, поэтому в его понимании я был уже маститый, проверенный персонаж. Еще бы – увидав нашу компанию на поэтических вернисажах, нельзя было не заразиться сочинительством.

– Сыр Похвалинский или Володя Пошехонский, – представлялся мой товарищ.

Однажды на лекции по истории КПСС профессор Иовлев строго спросил:

– Вот вы, вихляете там на последней парте, как ваша фамилия?

– Похвалинский, – еле промямлил Вовка.

– Как-как?

– Похвалинский.

– Да кто ж вас так назвал! И как вы себя ведете! Вашу фамилию, раз услышав, уже не забудешь. И как же вы собираетесь сдавать мне экзамен с таким поведением? Марш на первый ряд!

Володя радостно рассказывал всем эту историю. Она имела успех у девушек. Историк КПСС понимал, о чем говорил. Об умении маскироваться, надо полагать.

Напечататься в газетах, журналах молодому поэту с улицы в стране СССР не представлялось никакой возможности. Хотя и поэтических страничек в печатных изданиях было поболее нынешних, но я уже обмолвился – графоманили кто во что горазд. И куда тут еще молодая поросль, восемнадцати годков от роду! Тогда молодым поэтом запросто считался паренек сорокалетнего облика с комсомольским румянцем. С закалкой на трудовом фронте, женат-разведен-женат, пьет-пьянеет в меру, задорен, наладил знакомства в творческих союзах. Правила игры были понятны, и никто из нас особо не напрягался. Опубликованными свои стихи ты никогда не увидишь, поэтому расслабься и сочиняй в свое удовольствие. Что мы и делали по мере таланта. А я еще смекнул: чтобы быть услышанным – пиши песни. Аудитория найдется. Пусть и небольшая. Главное – пиши.

Четвертый метод

Петр Александрович Попов. Неистовый преподаватель. Доцент, но для меня он был академик. «Теория линейных электрических цепей» – вот как именовался предмет его лекций. И расчет этих самых цепей – дело не пустячное. Фундаментальные открытия в этой области случились в предыдущем веке. До этого никаким электричеством не пахло. Одни лучины. На крайняк – свечки. И наш Петр Александрович, живой и осязаемый, рассчитал эти самые цепи своим методом. То есть в чистом виде встал в ряд Эдисона, Белла, строгие портреты коих украшали наши лабораторные кабинеты. А Петр Александрович, в меру рассеянный, как все ученые, перепачканный мелом, в стареньком костюме, тронутом перхотью, устало бредет коридорами института связи.

Наверное, ему завидовали коллеги, если он так и не стал профессором, хотя все называли его метод поповским. Это сродни тому, что при жизни твоим именем назовут проспект. Или город. И ты в нем живешь. Это тешит самолюбие. Во всяком случае, мое бы – точно. Того возраста. А Попов называл свое великое открытие только как «четвертый метод». Не иначе. Хотя, конечно, знал, что для всех-то он уже давным-давно не обезличенный четвертый, а именной поповский. В ту пору, в ту эпоху были популярны фильмы о скромных ученых. Сейчас, впрочем, тоже.