– Дура ты! Обыкновенная блядь! У меня тоже ребенок есть! Спасайся, дура, сама!..
С этими словами он погреб от нее в сторону. На мгновение в толще воды мелькнули его поразительно белые подошвы и пропали…
Ужас сковал все ее тело. В этот момент она всецело покорилась воле стихии, смирившись с неизбежным концом. Ее швыряло в стороны, поднимало на гребень волны и опускало на самое дно. Но внезапно мелькнувшее во мгле видение в образе дочери оживило ее обмякшее тело. И цепляясь за жизнь, мозг усиленно заработал. Уповая на Всевышнего, она удачно нырнула под очередной шквал воды и, выплевывая грязь, бешено закричала:
– Нет! Нет! Не дай мне погибнуть, Господи! Помоги мне! Господь мой, помоги выстоять! Ради ребенка помоги мне! Прости грехи мои тяжкие, Господи! Клянусь! Исправлю я грешную жизнь свою. До конца жизни молиться буду во славу твою, Господи…
Больше она ничего сказать не смогла, захлебнулась, закашлялась. Ее, опять обессилевшую, подхватила волна, легко подняла на свой гребень и с силой бросила на узкую полоску суши, видневшуюся из воды. Вода теперь перекатывалась через Ольгу, уже не причиняя ей вреда…
Не веря в свое спасение, Ольга в полуобморочном состоянии еще долго лежала, уткнувшись лицом в песок, а вокруг по-прежнему бушевало соленое озеро и оглушительно грохотало страшное черное небо. Потом она приподняла голову и увидела впереди мерцающий свет…
* * *
Сиваш был спокоен. Утлая лодчонка, мерно поскрипывая уключинами, везла двух рыбаков. Старик и пацан лет шести возвращались с уловом. Старик налегал на весла.
– Деда, деда! Смотри-ка, что-то черное плавает, закричал мальчик, показывая вправо.
Старик направил лодку в ту сторону и, сделав несколько сильных гребков, приблизился к черному, разбухшему трупу.
– Будь она неладна, такая находка, – в сердцах проговорил дед, глядя на испугавшегося внука. – Ты не дрейфь, Николка. Он безвредный. Ишь как рыбы обожрали бедолагу. С месяц, наверное, прошло, как плавает. Аккурат в то время буря прошла…
– Что делать-то будем, деда? – чуть не плача с испуга, спросил пацан.
– А ничего, Николка. Зачалим сейчас и к берегу подтащим.
Через некоторое время они продолжили свой путь. Сзади, взятый в веревочную петлю, волокся труп, источая зловоние.
– Мабудь, Сиваш не знал. В непогоду он страшен, с самого дна волну поднимает, – ворчал между гребками старик…
* * *
Женщина в темном платье на площади перед церковью кормит воркующих голубей, старательно разминая пальцами краюху черного хлеба. Рядом с ней, с восторгом глядя на воробьев, нахально отбирающих крошки хлеба у сизых птиц, стоит девочка…
Неожиданно раздался колокольный звон, и женщина, оставив свое занятие, истово начала креститься, устремив благодарный взгляд на возвышающийся над куполом православный крест. Дочь, согнав с лица улыбку, последовала ее примеру.
– Прости его душу грешную… – тихо шептала мать.
Кровавая Мери
Мария Сергеевна распахнула створки окна. Полной грудью вдохнула свежесть южного утра, потянулась и, не сдержав распирающих душу эмоций, весело рассмеялась. Большая яхта, виденная ею однажды в детстве, приснилась ей прошедшей ночью так отчетливо, как будто она видела ее только вчера. Еще тогда, в далеком прошлом, Мария загадала, что если когда-нибудь увидит наяву или во сне эту яхту во второй раз, то ей непременно повезет. Она станет счастливой и богатой…
Ее приятные воспоминания наверняка продолжались бы, но сзади, скользя по гладкому полу плюшевыми шлепанцами, крадучись подошел муж и прикоснулся к бедру, отчего Мария вздрогнула и нервно повела плечом:
– Когда ты научишься обращаться с женщинами, Эдик? Ведешь себя как призрак. Так и до смерти испугать можно! – рассердилась она.
– Не спится, Машенька, – виновато пожаловался Эдуард. – Ты уж извини меня.
Мария, не оборачиваясь к мужу, жестом выразила недовольство:
– Не хандри, Эдик. Иди в свою комнату и постарайся заснуть. У тебя еще есть три часа времени. Успеешь до работы выспаться.
Эдик, с сожалением вздохнув, покорно удалился. Мария присела к зеркалу, сделала на лице несколько штрихов разной косметикой, и остатки сна улетучились. Ее снова потревожил муж. Но сейчас он не осмелился войти к ней в спальню, а, просунув в открытую дверь голову, тихо спросил оттуда:
– Машенька, можно у тебя поинтересоваться?
– Давай, – великодушно разрешила Мария. – Только говори короче. Мне некогда.
– А что с вашей Александрой Васильевной?
Мария подозрительно прищурила зеленые кошачьи глаза:
– То есть?!
– Ну, бывшая главная администраторша гостиницы куда теперь пойдет?
Мария азартно сложила из холеных пальцев клетку и, победоносно глядя на испуганную гримасу Эдика, пояснила:
– Сдала я ее ментам. И теперь вместо нее я! Делиться надо было с подчиненными, а она все себе… Жадность ее, Эдик, сгубила.
Муж, прикрыв за собой дверь, ушел. Маша оделась и через полчаса в элегантном летнем костюме спустилась в залитый горячим солнцем двор пятиэтажки…
В жаркий последний день июля Мария Сергеевна привычно гнала свою новую иномарку по извилистой горной дороге в город. Одержимая страстью – стать скорее супербогатой – она, заступив в прошлое лето на должность главного администратора, сразу начала строить невероятные и жестокие планы. В последнее время состоятельные клиенты все чаще попадали под ее пристальное внимание. Деньги, принадлежащие им, порождали коварные замыслы, которые неизбежно должны были воплотиться в жизнь…
– Все, – решительно сказала она самой себе, – больше откладывать не буду. Сегодня непременно поговорю с Эдиком…
Маша погасила скорость. Иномарка свернула с трассы и, проехав по узкой бетонной дороге, остановилась возле обнесенного глухой стеной двухэтажного особняка.
Эдуард встретил жену за воротами, как будто ждал ее прихода. Тем не менее он сильно удивился:
– Что-то сегодня ты рано, милочка?
Мария с улыбкой повисла на его крепкой шее и нежно поцеловала в губы.
– Эдик, ты меня любишь?
– Ну конечно, милая, и ты это прекрасно знаешь. Я тебя безумно люблю!
Поведение жены было необычным, и он был обескуражен.
Мария захохотала. Эдуард в порыве крепко обнял жену и страстно поцеловал несколько раз смеющееся лицо.
– Эдик! Отпусти! Ты меня задушишь! Иди, дорогой, накрывай стол. У меня сегодня есть желание выпить…
Эдик, расслабленный и умиротворенный редкой лаской супруги, полудремал в глубоком кожаном кресле и слушал неразборчивую попсу. Жена сидела напротив него на мягком диване.
– Эдуард, – ласково позвала она.
– Что, дорогая?