Забавы деда Матвея. Сборник рассказов, повесть

Дед Матвей, увидев несущееся к нему лохматое и разгневанное чудовище, не на шутку струхнул и поспешил убраться из ненадежного укрытия в избу. Скоро он услышал первые удары лома по ограде и вслед за бабкой стал усердно молиться Богу…

– Убью-у-у-у! – протяжно орал тракторист, ломая доски ограды. – В порошок сотру вместе с халупой, мудак! У-у-у, старый осел! Кто детей моих накормит? Ты, что ли?..

Разъяренный механизатор добрался-таки до входных дверей в избу, до того разгромив почти половину сеней,

– Открывай, старый! – повторял он, пытаясь острым концом лома поддеть доску и сломать последнее для него препятствие.

Но старая, полвека назад добротно изготовленная из кедровых плах дверь не поддавалась. Тракторист, в бессильной злобе ударив по ней несколько раз, выбежал на улицу. И возвращаясь на пустырь, швырнул ломик в окно. К счастью, старики молились в дальнем углу и осколки стекол их не задели… До ночи потом бабка корила деда Матвея, а тот слабо возражал и изредка ей огрызался.

Диверсия, удачно проведенная стариком, подтолкнула молодого богача к активным действиям. На другой день после поломки трактора пустырь был заполонен строительной техникой разнообразного назначения. Мимо двора деда Матвея засновали многотонные самосвалы, груженные гравием, песком и железобетонными плитами. Работа кипела весь день, не прекращалась она и ночью. Прошли всего сутки, и дед Матвей, выйдя на улицу, не поверил своим глазам: вместо изгороди по одной из сторон огорода, в ниточку, ровно стояло бетонное ограждение. А его грядок не было! Только кое-где торчали из израненной тяжелыми гусеницами земли смятые перья лука.

– Эх-ма… лук-то… какой хороший был, – с горечью несколько раз вслух произнес дед.

Сзади к нему подошла бабка:

– За что же нам это, Матвей? Зачем ты их так прогневил? – тихо спросила она.

– Цыц, окаянная! Не терзай мою душу! Все одно они бы по-своему сделали. Хоть и пострадали мы, но зато удовлетворение малость позавчера было, а дальше, как говорится, еще поживем – увидим…

Стариков заметили. В их сторону со стройплощадки заспешил высокий молодой человек. Он издалека поздоровался с ними и широко, по-хорошему, улыбнулся:

– Здорово живете, хозяева!

Старики с напряженным вниманием ждали его приближения и здороваться не собирались.

– Здравствуйте, хозяева, – веселым голосом повторил молодой человек. И не обращая внимания на их сумрачные лица, с ходу затараторил: – Мы тут поставили бетонные блоки. Над ними пойдет высокий забор. Дом и надворные постройки, не бойтесь, не тронем. Я убедил заказчика, что ландшафт это не портит. Из-за забора вашу развалюху не видать будет…

Считая разговор законченным, он побежал к работающему автокрану, на ходу подавая крановщику знаки, махая вверху руками. Дед Матвей с бабкой Прасковьей, постояв еще немного, пошли восвояси домой. Дома дед занял свое место возле окна. Сунул в рот сигарету и трясущимися руками не сразу зажег спичку.

– Смириться бы надо, Матвей, – осторожно заговорила с ним Прасковья Ивановна. – Плетью обуха не перешибешь. Слава богу, в избе остались. Ничего не поделаешь, время уж такое, видать, настало…

Дед Матвей поперхнулся дымом и грубо оборвал жену, может быть, впервые за долгую совместную жизнь:

– Время, говоришь?! Хапуги они и бандиты. Судить их надо. Награбили, а теперь все и всех покупают. Купцами, погляди ты, и заводчиками заделались… Вот объясни мне, Прасковья, откуда у этого сопляка пузатого капитал взялся? Что? Наследство из Америки привалило? А хрен ему!.. На крови его богатство замешано. Меченый волю таким, как он, дал и послал на грабеж. Вот тебе и время другое пошло. Проморгали. Допустили болтуна к власти верховной, отпустил он вожжи, и страдает теперича честный народ. Прежде всего душой страдает. У большинства людей вся жизнь как коту под хвост, оказалась прожита зря. То, что теперь в магазинах всякая жратва и тряпки есть – это не главное. Все равно нам купить не на что. Посмотри-ка, жизнь какая похабная стала и ненадежность во всем – вот то самое, что мы в этом новом времени получили, взамен нормального общественного порядка…

Старик, прервавшись, трясущейся рукой поднес окурок к губам. Курнул несколько раз подряд и продолжил:

– Ну ничего, как-нибудь, бабка. Положись на меня, покуда я живой. Пережили мы с тобой после Отечественной войны голод, переживем и изобилие…

Он, выговорившись, ткнул потухшую «приму» и пепельницу, прикурил другую сигарету и вдруг, вскочив с табурета, взволнованно заходил по избе. Бабка предпочла мужу не перечить и, подальше от греха, опасаясь попасть ему под горячую руку, забралась на кровать. Ходьба деда продолжалась, однако, недолго. Скоро он выдохся и, усталый, не раздевшись, лег рядом с ней, пугая ее своим необычным поведением… А ночью случился с ним жар, и к утру, разболевшись, дед Матвей уже не поднялся…

Долгих три месяца Прасковья Ивановна выхаживала мужа, и смерть наконец отступила. В начале бабьего лета дед Матвей, опираясь на еловую палку и поддерживаемый бабкой, еле держась на слабых ногах, вышел на улицу. Почти вплотную ко двору стариков стоял каменный дом.

– Ба-а-а-а, – только и смог проговорить он. Постоял, о чем-то подумал и, сильно качнувшись, с недоумением в глазах повернулся к Прасковье: – Это что? Мне случаем не пригрезилось?

– Нет, Матвеюшка, не пригрезилось. Ты все, дорогой, проболел. Как на дрожжах, не по дням, а по часам, все одно что в сказке, дворец поднимался. Отсюда нам верхушка видна. Забор больно высок поставили, под стать дворцу…

Рассмотрев башенки по бокам крыши, старик перевел взгляд на забор и отметил, что он очень хорош. Доски дуба, искусно обработанные рукой толкового мастера, рассчитаны были не на один десяток лет, дерево так и отдавало крепостью. Вырезанные на досках фигурки зверей, людей и птиц создавали единую картину. Не удержавшись, он подошел к забору, погладил лакированное дерево и, не находя слов, лишь протянул:

– Н-да-а-а-а…

Прасковья Ивановна в тон ему несколько раз тяжко вздохнула…

Осень незаметно для стариков быстро перешла в зиму. Наступившие холода они пережили в тепле, занимаясь посильными старческими делами. В соседские хоромы за всю зиму только раз или два, вслед за бульдозером, по освобожденной от снега дороге проезжал джип молодого хозяина.

Оживление у богатых людей наступило в начале мая. К дворцу потянулись фургоны с вещами, мебелью, стали приезжать иностранные легковые машины. В связи с этим движением деду однажды пришла в голову идея, и он не откладывая проковылял в сарай. Достал из фибрового чемодана давно позабытую ручную дрель, приладил к ней сверло большого диаметра и направился вдоль соседского забора осуществлять замысел. Точно рассчитав расстояние, старик остановился напротив дворца и, присев на корточки, начал высверливать в доске отверстие. Справившись, приник глазом к дыре и с жадностью стал наблюдать за чужой территорией. Из дома часто выбегала одна и та же женщина. Она выносила и выбивала пыль из вещей, тащила их обратно, выносила новые. Он, вдоволь насмотревшись на нее, поднялся с колен. В это время Прасковья Ивановна позвала его обедать.

Вечером этого дня к дворцу подъехали две машины. Шум, гам и громкая музыка подхлестнули деда Матвея, и он, не мешкая, заторопился к заветному месту. Прошло более получаса, и все это время Прасковья Ивановна с любопытством следила за дедом из-за сарая. Только однажды он на минуту отвернулся от забора, разминая затекшую шею, помотал из стороны в сторону головой и снова прилип к дырке. Казалось, ничто не оторвет его от увлекательного занятия.

– Матвей! Что там? – не выдержав, спросила бабка.

Дед, не оборачиваясь, раздраженно махнул рукой.

– Что ты такое увидел, старый?! – прикрикнула Прасковья Ивановна. – Прилип, окаянный, к забору, что ли?

Дед Матвей еще несколько минут испытывал ее терпение, потом повернулся. Глаза у него светились лукавством.

– Ну?! – грозно наступала бабка.

Дед неохотно поднялся и, отчего-то пригибаясь к земле, подошел к супруге.

– В чем мать родила бегают по двору, – шепотом доложил он жене, смеясь беззвучно.

– Это как так? – не поверила она.

– Ей богу, голяком… Вот как есть. Без единой нитки на теле бегают. По приезду, наверное, сразу в баню подались. И мужики, и девки выскакивают и сообща в воду плашмя – бултых… У них там посреди лужайки прудок какой-тось есть. Иди-ка, глянь, Параша. В дырку будто на ладони видать.

Прасковья Ивановна поплевала возле себя.

– Тьфу, тьфу, бесстыжие! Срам один, и чего ты, старый, столько времени глаза пялил на этот вертеп…

Она еще поплевалась и, оставив пристыженного деда, ушла.

…Никак не могла Прасковья Ивановна смириться с таким увлечением супруга. Но как-то, в разгар лета, к соседу приехала свадьба, и она, не удержавшись, сама заняла место у отверстия. В него хорошо было видно богатого соседа в роли жениха и его избранницу.

– Молоденькая какая. Красивая, – сказала Прасковья про невесту.

Дед, посмотрев, согласился. Старики по очереди, с удивлением понаблюдали за начавшейся свадьбой.

– Ишь ты! Никак не ожидал от нынешней молодежи… У нас с тобой, Прасковья, такого и в помине не было, – сказал дед Матвей, удивившись, что свадьба идет, соблюдая все каноны старинного обряда…

* * *

Молодые и их прислуга стали проживать во дворце постоянно. Красавица-жена молодого богача в погожие дни проводила время на лужайке. Раскачиваясь в кресле в тени большого зонта, она беззаботно жевала конфеты и раскидывала яркие обертки по сторонам, и те, уносимые ветром, разлетались по всей поляне, давая дополнительную работу прислуге. В общем, жизнь у соседей деда Матвея в дневное время протекала скучно и тихо и оживлялась лишь поздно вечером, когда приезжал нетрезвый хозяин. Вокруг него тогда сломя голову хлопотали, суетились домочадцы и гурьбой провожали в баню…

Ближе к осени дед все реже подходил к забору, а потом прекратил и вовсе: глазеть в соседском дворе было не на что. И вот однажды необъяснимое чувство толкнуло его к дыре. Увидев возле дворца соседа нескольких мужчин и женщин, одетых в черное, он бегом кинулся в избу:

– Никак у соседей беда какая стряслась, в трауре по двору ходят… – взволнованно сообщил он бабке.