Здесь живут люди

Здесь живут люди
Александр Ростовский

Герои этой книги умерли ещё до её начала. Но их история на этом не закончилась. Она продолжилась за чертой, за которую мы так боимся и так хотим заглянуть.Простой парень Данте, не смотря на свой молодой возраст, уже успел разочароваться в жизни. Он лишь хотел делать добро и помогать другим, но они, получая своё, всегда от него отворачивались. Данте так и не смог поладить с этим жестоким несправедливым миром и свёл счёты с жизнью. Однако вместо долгожданного избавления он нашёл только бескрайнюю тьму.Тёмная бездна холодна. Она зловеща и коварна. Но не пуста. В ней живут люди.

Пролог

And I burned every picture of yours

Was that not enough?[1 - Здесь и далее цитаты из песни группы Rise against «People live here»]

Полуденный холодный свет льётся сквозь моё окно. Этот день так прекрасен. На самом деле в этом грязном мире много прекрасных вещей. Жаль, что приходится смотреть на них сквозь призму своей меланхолии. Умом ты понимаешь всю эту прелесть. Только не способен ощутить. Словно отрава, внутренняя скорбь извращает этот мир и преподносит его тебе зловонным куском гнили. Я насквозь пропитан этим ядом.

Моё время пришло. Так ли это? Мне ли это решать? Конечно только мне. Остальные отвернулись. Даже мой Бог. Он видел, как я сломался. Возможно, Он единственный. Наверное, я сделал в этой жизни всё, что мог. Не для себя. Для других. Просто приходил, понимал их и всегда находил, чем помочь. А потом? Просто уходил. Никто не останавливал меня. Да и зачем им это… Когда всё было плохо, я мог быть спасителем. Мне удавалось справиться с этой ролью. И когда они становились счастливыми, я оказывался чужаком. Дело не в них, нет. Во мне. С самого начала. Я всегда был чужим в этой жизни. В их жизнях. Но, тем не менее, я оставался человеком. Простым человеком. Мне хорошо удавалось разобраться в чужих проблемах, но не в своих. И они просто сломали меня. Только рядом не оказалось спасителя. Никто не хотел этого брать на себя. Я никого не винил. Зачем им спасать кого-то чужого?

И что теперь? Вот уж не думал, что когда-нибудь дойду до такого. Раньше для меня это было табу, а сейчас похоже на единственный выход. Говорят, это страшный грех. Но на моей совести и так грехов хватает. Разберусь с этим позже, по ходу дела. В принципе, как и всегда.

Тишина. Каждую секунду она разбивается тиканьем настенных часов. Когда начнётся мелодия, отступать будет поздно. Но я точно не буду этого делать, глядя в глаза тишине. Подобно хитрому демону она нашёптывает мне свою волю. Но это не её воля. Сегодня тишине суждено быть всего лишь падальщиком, который устроит себе пир на останках.

В моей руке лежит стальной балисонг, нож-бабочка. Парой ловких движений кисти я обнажаю лезвие. Рука ещё помнит, как это делается. До сего я момента я пользовался этим ножом всего единожды, более пяти лет назад. Тогда он оставил глубокий след на коре старого клёна. Знак бесконечности в виде двух соединённых сердец. Символ нашей первой любви. Только она давно забыта. Нами обоими. Тогда мы были всего лишь подростками. Но и я, и она выросли, изменились. Больше не знаем друг друга. Может так даже лучше. А лезвие осталось острым, хоть совсем и не использовалось с той поры. Пришло его время послужить в последнем деле.

Вид из моего окна не менялся. Никогда за последние двадцать с лишним лет. Вновь зима. И снова полдень. Всё прямо как в детстве, когда я возвращался домой после школы. Как же всё тогда было просто. Как легко решались те проблемы. Может, на пару дней я бы и хотел вернуться в прежние годы. Но как не пытался, вернуть старые детские ощущения, мне не удалось. А почему? Наверное, тогда я был счастлив. Для счастья мне хватало того, что я имел. Но некоторые отголоски всё же слышались. В этой мелодии. «Falling» Анджело Бадаламенти. Заглавная тема из старого сериала «Твин Пикс». Именно она вызывала хаотичную череду тёплых воспоминаний из моих прошлых лет. Почему именно эта мелодия? Трудно сказать. Может потому что я ребёнок 90-ых. В любом случае, уйти я хотел под неё, тихо и медленно. С этим хороводом памятных образов перед глазами. Но не со скорбью. Её и так было много при жизни.

Ясный зимний полдень за окном, старая добрая комната, убаюкивающая своей «настольгичностью» мелодия, мои воспоминания и никакой печали. Холодное лезвие ножа на руке, в двух-трёх сантиметрах от ладони. Знаю, будет больно. И я не люблю вид малого количества крови. Но теперь это уже не важно. Острие движется, ведя за собой тонкую красную полосу. Мне пора. Было всё-таки нечто особенное в этом моменте. Нечто тёплое и уютное. Жаль, больше не получится повторить. У меня остаётся не так много времени. Надеюсь, успею дослушать мелодию до конца. Тьма всё ближе. Будто солнце снаружи спряталось за облаком. Но сегодня на небо абсолютно ясное. В этот раз тёмный вечер наступает куда быстрее. Боль ослабевает. Как и моё тело. Я будто засыпаю. Чувствую, как тёплая кровь стекает по руке. По пальцам. Воспоминания перед глазами продолжают сменять друг друга, повинуясь порывам души, что подстраиваются под ритм мелодии. Будто нарезка лучших моментов из какого-то сериала. Это жизнь проносится перед моими глазами, перепутав местами все дни. Успею ли я перед последним вздохом осознать, что натворил?

Тьма полностью окутала всё вокруг. Полуденный свет угас. Будто этот мир умирает вместе со мной. Вот он, мой личный безмятежный Судный день. Я с трудом распознаю очертания тех предметов, что до последнего момента окружали меня. Но и их контуры стираются. Тьма. Издалека всё ещё доносятся последние слова этой песни… Услышу ли я их когда-нибудь вновь? Falling… Слишком поздно что-то менять… Falling… Но я не жалею… Are we falling in love? Мелодия затихала… Falling… Falling… Вот и всё. Falling… Мне пора. Falling in love… За ней пришла тишина.

Глава I

Кромешная тьма. Что это? Моя могила? Или Ничего, в которое мы попадаем после смерти? И что, ни Рая, ни Ада? Никакого Суда? Просто тьма? Пустота? Все эти вопросы проносились в моей голове, пока я лежал на спине и смотрел в непроглядное ничто. А вдруг мне не удалось? И я ещё жив? И пока нахожусь здесь, где-то «Между», меня удастся кому-то спасти? Нет. Наихудший исход. Кошмарный стыд. На меня будут смотреть, как на несостоявшегося самоубийцу. Какой позор… Но где же я всё-таки?

Земля подо мной была твёрдой. Но не жёсткой. Не холодной. И не тёплой. А ещё… я чувствовал траву. Моя левая рука сжимала листья. Наверное, листья. На ощупь они тоже были никакими, будто вырезанные из бумаги или каких-то полимеров. Значит, это не абсолютная пустота. Или я просто ослеп? Хотя нет. Эта тьма. Она была… Была будто бы осязаемой. Словно пыль, она залетала мне в нос. Я вкушал её. Чувствовал, как она оседает на моей коже. И тишина. Здесь было так тихо и спокойно. Наверное, это даже странно, я не понимал, получил ли я то, чего хотел. По сути я прибывал Нигде. Но внутри ощущал то, чего искал. Покой. Никакой боли, ни физической, ни душевной. Никакой суеты. Только тишина. Убаюкивающая пустота. Я уже начал думать, что вот такая она, жизнь после смерти, мы просто находим упокоение в этой тьме. Пока не забываемся. Пока не теряем себя. И растворяемся в ней. Но…

Яркий голубой свет ударил мне в глаза и ослепил. Правой ладонью я прикрыл лицо. Сверху послышался милый старческий голос:

– Здравствуй, друг мой. С прибытием!

Я отвёл руку в сторону и взглянул на незнакомца. Это был маленький пухленький, лысеющий старичок, в жилетке, при галстуке и с круглыми очками на лице. В вытянутой руке он держал старомодный стеклянный фонарь, из которого лился этот призрачный ослепляющий свет. Незнакомец широко улыбался и протягивал мне свободную руку:

– Давай, поднимайся, не целую же вечность тебе тут лежать.

Я ухватился за его старческую ладонь. И почувствовал то же самое, что и сжимая траву. То есть ничего. Рука не была ни холодной, ни теплой. Будто рукопожатие восковой фигуры. Встав на ноги, я возвысился над старичком на добрую треть. Он оценивающе провел по мне взглядом сверху вниз и обратно:

– Ох, такой молодой… Ладно, пойдём.

Неизвестный повертелся на месте из стороны в сторону, будто вспоминая, откуда пришёл. Свет его фонаря немного разогнал тьму вокруг, и я окончательно удостоверился, что мы находимся не в абсолютной пустоте. Голубое пятно выхватило из черноты несколько деревьев. Старичок, прищурившись и сморщив нос, будто пытаясь удержать сползающие очки, остановил своё внимание на одной из сторон, предельно вытянув руку с фонарём вперёд, стараясь высветить там что-то.

– Так вот же она. – Сказал он скорее себе, чем мне, а потом махнул рукой, приглашая проследовать за ним.

Конечно, это всё выглядело странно. И подозрительно. Но я был опустошён и совершенно не понимал, что происходит. Вообще ничего. Да и выбором особо не располагал. Разве что остаться здесь, дальше лежать на этой никакой траве, наслаждаться абсолютной безмятежностью. В конце концов, разве ни этого я желал? Но всё же, этот некто был прав, я не мог тут лежать целую вечность, так что двинулся за ним, в надежде, что хуже не станет.

Мы шли по едва различимой тропе. На пути встречалось много деревьев. Судя по всему, это был лес. Когда-то я уже бывал в лесу. С моим тогда ещё живым дедушкой. Осенью. В царствующей желтизне. Прекрасное беззаботное время. И прекрасное место. Но этот лес вовсе не такой. Он полый. Так же как и трава, и деревья, что в нём растут. Ни единого звука. Ни птиц, ни сверчков, ни шелеста листьев. Даже наших собственных шагов не было слышно. И тьма. Сейчас мне казалось, что единственное светило в этом мире, это призрачный фонарь вот этого старика.

– Лес, который окружает нас, если можно назвать его «лесом», не такой пустой, как кажется на первый взгляд. – Начал он, семеня на пару шагов впереди меня. – Но, ни я, ни кто-то другой тебе не скажет, кто или что в нём обитает. Мы не видели. Может, это всего лишь наши иллюзии. Или страхи… Что-то в нём точно есть. Так что, пожалуйста, не отходи далеко от меня и света фонаря. Конечно, вряд ли тебя тут кто-то съест. А вот потеряться в темноте, раз плюнуть.

Кем же был этот славный малый на самом деле? На вид милый старикашка. Но это место было незнакомо мне. В смысле, по-настоящему незнакомо, нечто неведомое человеку ранее. Может, он всего лишь проводник? Сквозь тьму, в иной мир?

– Знаю, знаю, в твоей голове вертится много вопросов. – Будто старичок услышал мои мысли. – Чтобы как-то скрасить путь, отвечу тебе на самые основные. Ну, насколько я сам осведомлен, конечно. Да и не молчать же нам всё это время. Честное слово, тишина меня убивает. – Он иронично хохотнул своим скрипучим старческим голосом. – Во-первых, позволь мне представиться, меня зовут Гензель. Да-да, как в той сказке братьев Гримм «Гензель и Греттель». Во-вторых, я здесь потому же, почему и ты, как и все в принципе. В-третьих, это место… Это Тьма. Ну, по крайней мере, мы её так называем, думаю, нетрудно догадаться, почему. И теперь она твой новый дом.

– То есть, я здесь потому что…

– Да, да. Именно из-за этого.

– Вы сказали, что вы тоже…

– Да, я тоже. – Ответил он несколько раздраженно, не позволив мне закончить вот уже во второй раз. – Но вот тебе совет, мой новый друг, если ты не хочешь здесь кого-то расстроить, никогда с ними не говори об этом.

– А вас здесь много?

– Во-первых, не «вас», а «нас». Во-вторых, нет, совсем немного. Что, кстати говоря, весьма странно. Ведь ежедневно так много людей идут на этот ужасный отчаянный шаг. Но Тьма вероятно большая, может даже бесконечная. Где-то должны быть и другие.

– Значит, я теперь один из вас. – Заключил я сам для себя.

– Именно так. Ты принял решение присоединиться к нам ещё в том мире, прежде, чем приложил к рукам лезвие. Да, я знаю это. Увидел шрамы на твоих запястьях, когда ты там лежал. И знаешь, здесь эти следы не исчезнут никогда. Некоторые стараются скрыть их под одеждой. Но у каждого обязательно найдётся свой шрам. Это, друг мой, мир проклятых. Данте не писал о нём в своей поэме…

По пути я всматривался в освещаемые деревья, пытался увидеть среди них хоть что-то… Но даже их расположение в отношении друг друга было непривычным. Будто лишённым жизни. Искусственным. Длинные стволы, уходящие ввысь. Где-то там, скрытые от глаз, начинались сплетения ветвей. Не сразу, но до меня дошло, чего же искусственного было в них. Эти деревья, они ровные, абсолютно ровные. И от того совершенно одинаковые. Я задрал голову вверх, желая разглядеть те самые ветви. Но, увы, они терялись в темноте. Свет этого фонаря был не способен распространяться на столь большое расстояние. Зря я задирал голову так высоко, высматривая то, что было недоступно глазу. Следовало смотреть под ноги. На пути моём очень не вовремя возникла какая-то коряга. Зацепившись за неё ногой, я стремительно опустился вниз. Именно опустился, а не упал. Увидел лишь, как светлое пятно молнией промелькнуло передо мной, и вот я уже стою на коленях. Но не почувствовал боли. Будто сам резко опустился на четвереньки. Это ощущалось весьма странно. Гензель обернулся, прежде чем отошёл слишком далеко, чтобы тьма меня успела поглотить:

– Ох, осторожнее надо быть. – Он поспешил ко мне. Но я к тому времени успел подняться на ноги без чужой помощи. – Будь предельно внимателен. Это коварное место. Идём. Больше не покидай света. И не глазей по сторонам. Смотреть тут всё равно особо не на что.

– Вот именно. Всё здесь будто старается выглядеть не таким, коим является.

– Тебя ждёт, ещё много открытий. Пока не спеши с этим. Кстати, как твоё имя?

– Я не хочу называть его. Не хочу даже вспоминать о нём.

– Что ж, твоё право. В любом случае, все мы тут хотели бы забыть о прошлом, о том, кем мы были. Но называть тебя как-то всё-таки надо. И раз уж мы вспомнили об итальянском поэте, то чем я сейчас не Вергилий, ведущий тебя сквозь Чистилище? – Гензель снова скрипуче посмеялся, но в этот раз его смех звучал совсем добродушно и даже успокаивающе. – Правда, вывести тебя отсюда в лучший мир, я не обещаю, Данте. Нууу, как тебе такое новое имечко?

– Мне нравится. Куда лучше моего предыдущего.

– Вот и отлично. Не забудь представиться всем, как мы придём. Кстати, уже почти.

Воздух в этом месте казался холодным. Но холодной была и пустота внутри меня. Так что они не вступали друг с другом в противоречие. Гензель неплохо ориентировался в этом лесу. После того, как он сказал, что мы уже близко к чему то, прибавил шагу. Старик был довольно шустрым для своего возраста. Мне пришлось немного ускориться, чтобы нагнать его. И вот деревья закончились. Но на смену им ничего не пришло, лишь бесконечные просторы черноты. Я оглянулся назад и в темноте не увидел того леса, из которого мы вышли. Повернувшись обратно, я лишь посмотрел вслед старичку, который спешно семенил вперёд. Потом обернулся и снова позвал меня за собой жестом руки. Поравнявшись, мы сделали ещё с десяток шагов вместе. И тогда я увидел… Мы стояли на краю холма. Сверху открывался вид на маленькое селение, освещённое множеством голубых призрачных огней. Всего несколько домов. Будто кусочек привычного людского существования посреди бездны. Для человека, стоящего рядом со мной это место было родным. «Может и для меня когда-нибудь станет родным», – подумал я. В любом случае не самое худшее место, куда можно попасть после такой смерти. Было в нём какое-то своё очарование.

Гензель осмотрел открывшийся с холма вид, будто в первый раз, а затем повернулся ко мне, освещая свою добродушную приветливую улыбку:

– Добро пожаловать домой, Данте. Здесь тоже живут люди.

Глава II

Центром этого мрачного поселения служило маленькое восьмиугольное здание, напоминающее часовню, однако на её куполе не имелось никаких опознавательных знаков. На каждой стене висело по одному фонарю, источающему призрачный голубой свет. Ими же были увешаны и другие небольшие дома, построенные вокруг этой часовни. Но окружность пока не была полной, не хватало пары домов, чтобы замкнуть её. Так что это место скорее напоминало букву «С», с точкой по центру пустоты. Помимо часовни строений было немного, все одноэтажные, но при этом вытянутые в длину, из-за чего напоминали большие деревянные вагоны. Со стороны это выглядело как старое очень компактное село. За исключением одного момента. Его окутывала тьма. Эти фонари как-то разгоняли пустоту вокруг, но, судя по всему, их свет был единственным доступным местным жителям. Никого из людей увидеть не удалось, из-за чего селение выглядело безлюдным и жутким. Непоколебимая тишина дополняла эту полую картину. Безмолвие было настолько абсолютным, что могло показаться, будто я оглох. Гензель же уверял меня в обратном. Не то чтобы он болтал без умолка, но поговорить точно любил. А я наоборот всё больше молчал. Да, неловко лишний раз оставлять собеседника без внимания, но сейчас я был настолько опустошён, что почти не находил слов. Едва удавалось наскрести ответы на самые простые вопросы или лишний раз вставить что-то вроде «ага», чтобы совсем не прослыть замкнутым букой.