Котелок по кругу

Итак, снова перемена места службы. Будучи по-крестьянски основательным и бережливым, отец тщательно упаковал домашние вещи и отослал в Петухово. В том багажном ящике оказалось и списанное личное имущество…

Будешь гадать, чи восток, чи запад… Пародированием украинского речевого оборота отец наверняка хотел напомнить жене о счастливых днях отпуска, проведённых весной 1940 года в Петухово, в доме по улице Луначарского, 5 (сейчас улица Мира, 5). Здесь жила семья Савранских, переселившихся из села Данилова Балка, что в Ульяновском районе Кировоградской области.[1 - После ряда административных, а потом и государственных перемен теперь это село находится на территории Кропивницкой области Украины.] Каждую весну дом белили подсинённой известью, как белят украинские хатки. Обычаи прародины обитателей дома давали о себе знать на каждом шагу. И говорили они между собой преимущественно по-украински, а в их русской речи нет-нет да и проскакивали украинизмы, порой же украинские словечки нарочно вставлялись в русские фразы, что придавало ей некоторый шик.

В Даниловой Балке у Антона Никодимовича и Ксении Васильевны Савранских было хорошее хозяйство. («Из семьи крестьян-середняков», – писала мать в анкетах, отвечая на вопрос о социальном происхождении – один из главных вопросов анкет того времени.) Судя по скупым воспоминаниям бабушки, семья деда, Антона Никодимовича Савранского, в которой ей пришлось жить после замужества в шестнадцатилетнем возрасте, была довольно зажиточной. В начале 50-х годов, помню, бабушка привозила меня в Данилову Балку, разбитую войной. Мы переночевали в хате её дальней родственницы на глинобитном полу, застеленном соломой и пёстрым рядном. Наутро бабушка показала мне фундамент сгоревшего в войну дома Савранских – он запомнился мне довольно обширным.

Семья Савранских. Антон Никодимович и Ксения Васильевна, их сыновья Фёдор и Михаил, дочь Анна. Моей будущей матери здесь восемь лет. На обороте паспарту чьей-то неуверенной рукой написано: «Цей снiмок 1922 року, 23 мая, м-ко Саврань». Бывшее местечко Саврань Подольской губернии – ныне районный центр в Одесской области Украины.

Савранские покинули родной край в 1930-м году, встревоженные приближением неясных перемен. С двумя детьми – Анной, 16-ти лет, и Фёдором,12-ти, ножной швейной машиной «Зингер», прялкой и синим сундуком, окованным железными полосками, они приехали в Сибирь. Здесь, на железнодорожной станции Петухово, работал с дореволюционных времён билетным кассиром родной брат Антона Никодимовича – Денис (Дионисий) Никодимович. Он и помог им устроиться на новом месте. Вскоре переселенцы купили небольшой дом.

Анна, окончившая на родине семилетку, через год уехала учиться в Омск, в медицинский техникум, и в 1935 году получила диплом фельдшера-акушерки. Распределили её на работу в Новую Заимку – тогдашний районный центр Омской области, ныне просто крупное село в Заводоуковском районе Тюменской области. Там они и встретились – моя будущая мама и мой будущий папа, курсант, будущий командир Красной Армии, приехавший на родину в отпуск.

В те годы мать носила длинную девичью косу и в речи её, вероятно, ощущался украинский акцент. Потом, я помню, она говорила по-русски чисто и правильно, даже не приобрела характерную сибирскую интонацию. Как вдруг за несколько дней до смерти, в бреду, она произнесла несколько отчётливых украинских фраз: тайны подсознания…

Из черновика «Краткой записки о службе», сохранившейся в бумагах отца:

Прибыл в 193 сп, курсант полковой школы 2.11.1934

Удостоен звания к-ра отделения 10.12.1935

Оставлен на сверхсрочную службу на 1 год 30.10.1936

Оставлен на сверхсрочную службу по 2 году в должности пом. ком. взвода 1.10.1937

Откомандирован на курсы казначеев в г. Сарапул 18.2.1938.

Примерно таким же был путь в большую жизнь многих крестьянских юношей того времени: армия давала образование, специальность, материальную обеспеченность, общественный статус. Сейчас в это трудно поверить, но в тридцатые годы сельский парень, которого по каким-либо причинам забраковала призывная комиссия, действительно ощущал свою ущербность, да и в глазах девчат терял реноме: «Раз не взяли в армию, значит больной или лишенец».

За плечами у красноармейца Александра Полещука было семь классов школы крестьянской молодёжи (ШКМ) и курсы счетоводов. Такое образование, при наличии у молодого человека положительных политических и моральных данных, могло стать в те годы хорошим стартом для карьерного роста. Помимо этого, отец до призыва в армию успел поработать счетоводом в сельхозартели имени Ворошилова, что в селе Новая Заимка. Когда он решил остаться в армии, эти обстоятельства сыграли решающую роль при окончательном определении начальством его дальнейшей армейской службы. Вопреки тому, что его первая военно-учётная специальность называлась «командир пулемётного взвода», он был направлен на шестимесячные курсы начальствующего и рядового состава военно-хозяйственной службы Уральского военного округа, по окончании которых переквалифицировался в финансового работника.

Интересную деталь я обнаружил в «Личном деле» отца, которое хранится в Центральном архиве Министерства обороны (ЦАМО), что в подмосковном Подольске. В анкете, состоящей из 31 вопроса, есть и вопрос о пребывании в комсомоле и партии. На первый вопрос отец отвечает, что состоял в рядах ВЛКСМ с ноября 1928 по декабрь 1929 года. «За выступление против перегибов в колхозном строительстве исключён», – сообщает он. Видимо, молодой комсомолец, помня несправедливое исключение (ведь правота его протеста против форсирования коллективизации, в конце концов, подтвердилась), больше не стал вступать ни в комсомол, ни в ВКП (б).

Колхозный счетовод. Новая Заимка. 1933 г.

В автобиографии, датированной 22 ноября 1938 года, отношения с руководящими структурами той поры описаны несколько подробнее:

За время самостоятельной работы репрессиям со стороны органов советской власти не подвергался. За хорошую работу неоднократно был премирован районными организациями и колхозом. В период коллективизации 29—30 гг., будучи селькором журнала «Деревенский хорист», вёл борьбу с левозагибщиками в коллективизации.

В соответствии с требованиями тех лет, даны сведения о родителях, братьях и сёстрах:

Отец по происхождению крестьянин, по профессии учитель. Занятие родителей до революции – крестьянство. Отец учительствовал, мать домохозяйка. После революции то же самое. С 1931 года отца нет – умер. Мать работает в артели инвалидов г. Ялуторовска Омской [ныне Тюменской*] области.[2 - * В цитируемых документах в квадратных скобках даются пояснения автора.]

Более подробно рассказывает об этом в своих воспоминаниях Тамара Ильинична Попова, сестра моего отца:

Илья Ефимович Полещук был сыном крестьянина. Родился он в 1878 году в селе Новая Заимка Ялуторовского уезда Тобольской губернии. У него была сестра, которую выдали замуж за слабоумного сына деревенского богача.

Дед Ефим Моисеевич сослан из России за «неблагонадёжность». Женился церковным браком и ушёл «в дом» к одинокой бедной женщине. Хозяйство у них было – корова и лошадь. Дед был мастеровым, красил крыши церквей и богатых домов по всей округе.

Пришлые люди в Сибири были не в диковинку. Помимо крестьян, переезжавших на вольные богатые земли из «Расеи», оседали здесь служилые люди, водворялись на жительство ссыльные, находил пристанище беглый и отбывший каторгу народец, укоренялись разные шатуны-бродяги. О сибиряке по фамилии «Полещук» можно с уверенностью сказать, что его предки – выходцы из белорусского или украинского Полесья. «Полещук», или «полешук» означает «обитатель Полесья», так же как «вятич», «кубанец», «тоболяк» – наименования жителей соответствующих районов.

Является ли имя и отчество моего прадеда свидетельством его еврейского происхождения, я определённо не знаю – по крайней мере, в разговорах родных эта тема никогда не звучала. Да это и не имеет для меня никакого значения. Может так, а может – этак. Ведь в старину в южных и западных российских губерниях у простого люда были в ходу имена, считающиеся расплодившимися ныне любителями генеалогических изысканий непременно «еврейскими», такие как Моисей, Марко, Давыд, Юхим, т. е. Ефим. Достоверно известно и более важно другое: Ефим Моисеевич легко принял незнакомую жизнь, вошёл в местную среду, постепенно превратившись в сибиряка. «Женился церковным браком», как пишет тётя Тамара, – следовательно, был крещёным, православным. От этого брака появился на свет в 1878 году мой будущий дед, наречённый при крещении Ильёй.

Мальчик часто болел золотухой, ему угрожала слепота, – говорится в записках Тамары Ильиничны. – Медицинской помощи в селе не было, поэтому бабушка Евдокия Изосимовна решила идти в Верхотурье, чтобы поклониться святым иконам и попросить у Бога исцеления для своего сына. Ему было 9 или 10 лет. Шли пешком, иногда их подвозила попутная подвода. И так более 900 километров. Но не зря: болезнь отступила. Позднее приехавший в Новую Заимку земский врач посоветовал отцу носить дымчатые очки.

Илья успешно окончил местную школу, и сход постановил направить его на деньги сельского общества учиться в Омскую духовную семинарию. Однако по окончании оной Илья пошёл не по церковной линии, а по светской, избрав благородную стезю народного учителя. Он возвратился в Новую Заимку и стал учить деревенских детей в Двухклассном сельском Министерства народного просвещения училище. И всю последующую жизнь Илья Ефимович учительствовал и одновременно вёл крестьянское хозяйство.

Жена Ильи Ефимовича, Евдокия Кузьминична Глазунова, происходила из старинного сибирского села Падун Ялуторовского уезда и принадлежала к чалдонам – давно укоренившимся жителям Сибири. Из цитированных выше воспоминаний мне известно, что она жила в прислугах у своих учительниц, когда училась в церковно-приходской школе. Окончила три класса с отличием. Но продолжать ученье не пришлось: семья, не имевшая земельного надела, жила в нужде. И Дуню отправили работать на строительство железной дороги – знаменитой Сибирской магистрали. В двадцатилетнем возрасте она вышла замуж за Илью Ефимовича. В их семье было шестеро детей: Леонид, Александр, Екатерина, Тамара, Владимир и Валентин.

Много сил она отдавала, чтобы мы росли здоровыми, трудолюбивыми, чтобы учились, – продолжает Тамара Ильинична. – Жили бедно, но мы были всегда одеты и обуты по сезону. Переделывала, перешивала, чинила одежду, подшивала валенки. Запрещала нам ссориться, употреблять обидные прозвища. Следила, чтобы мальчики не курили. Часто за каким-нибудь занятием напевала песню, а то и рассказывала зимним вечером у горящей керосиновой лампы какое-нибудь стихотворение, запомнившееся со школы…

Об отце у нас остались тоже тёплые воспоминания. Он играл с нами во дворе в городки, чижика, «бить-бежать», устраивал театральные постановки. В хозяйстве были две лошади. С братьями старшими мы обрабатывали пашню. В праздники выезжали в лес, там играли, пили чай, катались на лошади.

В селе был совместный хор учащихся, учителей и их родителей, хором руководил Илья Ефимович. Ставили спектакли по Гоголю, Чехову, Островскому. Особенно удавались отцу комические роли.

У меня хранится большая фотография, сделанная в Ялуторовске в 1917 году. На ней Илья Ефимович, в аккуратной бородке и пенсне, похожий на Чехова, стоит, положив руку на стопку книг – знак принадлежности к учёному сословию. Перед ним сидит в кресле Евдокия Кузьминична с маленькой Тамарой на руках, рядом с ней Лёня и Катя. А по другую сторону от Евдокии Кузьминичны обнимает за плечи моего будущего отца его крёстная мать. У него не по-детски серьёзные глаза, и мне видится в них кроткая готовность принять любую судьбу…

Илья Ефимович Полещуков, его жена Евдокия Кузьминична и их дети (слева направо): Леонид, Екатерина, Тамара (на руках у матери), Александр. Рядом с Александром – его крёстная мать Евдокия Ивановна Тарасова. Ялуторовск. Лето 1917 г.

С 1928 года Илья Ефимович не жил в своей прежней семье, найдя в пятидесятилетнем возрасте душевный отклик у одинокой учительницы. Евдокия Кузьминична осталась с шестью детьми, и, хотя старшие уже работали в колхозе, приходилось ей нелегко. Правда, бывший муж покаялся, но гордая чалдонка не простила его. Добилась расторжения церковного брака, вернула себе девичью фамилию, устроилась на работу. При этом она переписывалась с Ильёй Ефимовичем и его новой женой, устраивала ему встречи с детьми. Всё это было необычно для деревенских нравов тех лет и вызывало пересуды, нисколько не трогавшие Евдокию Кузьминичну. Мне рассказывали, что во время похорон Ильи Ефимовича (он попал под поезд в 1931 году) она без смущения объясняла любопытствующим: «Я – жена первого брака, а это – жена второго брака».

В послевоенные годы бабушка Евдокия поддерживала тёплые отношения с нашей семьёй, приезжала не раз в Петухово. И я не раз бывал в Ялуторовске, где в высоком доме близ Тобольчика – старицы Тобола, жили бабушка и тётя Катя с сыном Владимиром. Екатерина Ильинична Полещук была главным зоотехником района, человеком известным и уважаемым. Помню, как в пять утра меня будил её зычный голос: она начинала обзванивать колхозы и совхозы района, чтобы подробно выспросить, как обстоят дела на животноводческих фермах и дать распоряжение или совет по поводу возникшей в хозяйстве проблемы.

А река Тобол оказалась косвенным образом причастна к смерти бабушки в 1964 году. Когда на секретном предприятии в Челябинской области произошло разрушение накопителя ядерных отходов, вредоносные частицы в огромном количестве попали в реку Течу, оттуда в Исеть, потом в Тобол. Бабушка же очень любила речную рыбу, а мясо после гибели Ильи Ефимовича не употребляла вообще…

Фото на память о приезде в Петухово бабушки из Ялуторовска. В первом ряду – Ксения Васильевна Савранская, Антон Никодимович Савранский и Евдокия Кузьминична Глазунова. Позади них я и мама, Анна Антоновна Полещук. 1957 г.

Другая моя тётка, Тамара Ильинична, воспоминания которой я цитировал, учительствовала, как и Илья Ефимович, в Новой Заимке. В начале 60-х годов она показывала мне старенький домик, где родился дед. В те годы в Новой Заимке ещё помнили отца, соседом тёти Тамары был его друг и сослуживец Николаев. Отчего было бы мне, сокрушаюсь я теперь, не расспросить тех людей, не записать их воспоминания? Но, видно, недаром говорится: «Если бы молодость знала да если бы старость могла». К сожалению, человек устроен так, что лишь в преклонные годы начинает осознавать, сколь значимы для него его собственное прошлое и жизнь предков.

Обеих моих тёток уже нет в живых, как и их сыновей. Горькая правда в том, что сын Екатерины Ильиничны Владимир и сын Тамары Ильиничны Леонид растеряли, развеяли в беспутной и разгульной жизни то, что было дано им природой, семьёй и учёбой. Один, имея музыкальное образование, окончил свои дни бродягой. Другой, после двух курсов философского факультета, по дурости попал в тюрьму, а в последние годы, живя в деревне, промышлял вязанием берёзовых веников. Он писал мне длинные письма, в которых излагал свои взгляды на внутреннюю и внешнюю политику. Потом письма перестали приходить, и я узнал, что Леонид отравился «палёной» водкой…

Судьбы нескольких поколений семей Полещуков и Савранских кажутся мне метафорой нашего русско-советского исторического пути.

Однако настало время процитировать ещё один документ из моего архива, как всегда – дословно.

АТТЕСТАЦИЯ

за аттестационный период 1937 г.

на помощника командира взвода Полещукова Александра Ильича

В должности с 1936 г.

Год рождения 1912 г. Соц. положение колхозник бедняк, соц. происхождение крестьянин, б/п, образование – окончил ШКМ. Т. Полещуков политически выдержанный, идеологически устойчивый. В политических вопросах разбирается хорошо, к работе относится хорошо, работу любит. Хорошо дисциплинирован. У т. Полещукова имеется способность быть хорошим организатором занятий и массовой работы. Т. Полещуков работал в хоз. взводе пом. ком. взводом, с работой справляется хорошо. Полещуков вполне может быть младшим лейтенантом и оправдывает своё звание. Т. Полещуков дисциплинарных взысканий не имеет. Поощрений имеет – 4 благодарности и денежное вознаграждение в сумме 50 р. за хорошую подготовку своего отделения в полк. школе.

Командир хозяйственного взвода лейтенант Корешков.

В этом документе, кроме «воздуха времени» и уровня грамотности лейтенанта Корешкова, обращает на себя внимание загадка, не разгаданная мною до сих пор: «русифицированная» фамилия отца. Впервые такой вариант фамилии встретился мне в выписке из метрической книги Слободо-Емуртлинской Христорождественской церкви Ялуторовского уезда Тобольской епархии. Выписка свидетельствует, что 27 августа 1912 года рождён, а 29 августа крещён сын учителя Емуртлинской школы Ильи Ефимова Полещукова и его законной жены Евдокии, оба православные, сын Александр. Соответствие выписки подлинной метрике своими подписями и «приложением церковной печати» удостоверили священник Владимир Малиновский и псаломщик Дмитрий Попов.

То, что в церковной записи нет ошибки, подтверждает другой документ, сохраняющийся в моём архиве. Это удостоверение, выданное «сыну крестьянина с. Новозаимского той же волости Ялуторовского уезда Тобольской губернии Василию Григорьеву Морееву, 10 лет» об окончании сельского училища. «Своей подписью и приложением училищной печати» документ удостоверил 23 октября 1915 года «Заведывающий училищем учитель И. Полещуков».