языки были наши
но язык говорил через нас
свой язык:
мы смотрели в ростки
из распаренной пашни
и росли из торфяника
вверх языки
не бывает в себе
свет смотрел по другому
то ли речь то ли прах
всё раскрошено вдоль
а вода протекает
из лобных и впадин
увольняет себя
и идёт Чусовой
идиот или нет
а еврей или тоже
но плетёт изнутри
разжигая войну
АМЗ или свет
на иглу и прощенье
улыбаясь молчит
каждый как своему
– 16-
озаботилась марина теплой глиной
гладила андрея по глазам
родила не дочку и не сына
тёплого замеса колобка
озаботилась марина и
смотрела
мимо глаз его и мимо
тела
– 17-
Обыкновенная страна – ты понимаешь? —
в вагоне едешь и вагон стираешь;
вагон стирает – небо на полоски —
на всё предсмертие тебе даны наброски.
Вагон уже почти летит – почти читает
и пассажиров сверху вынимает
кривой одной или свинцовой рельсой —
что хоть умри, что в Троицке развейся.
В одно предсердие – со мной покойник едет
помятый, что Чермет на понедельник,
не говорит (и говорит) молчанье,
как будто знает Бог о нас заране,
как будто смерть не начиналась вовсе,
и всяк покойник рядом, и их восемь.
Обыкновенная страна – не просыпаясь —
как видит смерть: как будто удавалась
нам только смерть. Ты говоришь соседом
вагонным:
смерть горит
велосипедом.
– 18-
[СЕМЕЙНАЯ РЕТРОСПЕКТИВА]
им и было то лет ничего
в магазин заходили как дети
мир пузыристый словно стекло
видел нас в переломленном свете
в этом вывихе черных окон
и с этиловым галстуком в горле
нам и было то лет от того
что повидился ангел в зазоре
и летящий навстречу мне снег
по хрусталику окситоцина
обещал внутривенный и смех
обнимал переломами сына
говори же со мной говори
мать с отцом там остались иные
только свет остается как свет
даже если меня опрокинет
и вокруг остается гало-
перидол остаётся чуть сзади
здравствуй дом переломленный дом
и звенят у дверей санитары
– 19-
[НАТЮРМОРТ ДЛЯ RUNGWE]