Шаги во тьме

Шаги во тьме
Александр Пензенский

Мастера сыска
На что способен человек ради наживы? На что способен человек ради любви, ради своей семьи?.. С этими вопросами придется разобраться следователям сыскной полиции. Каждое из дел, с которым они сталкиваются, словно призвано изобличить низость и… высоту человеческой натуры. Сыщикам придется проявить самые незаурядные способности, чтобы распутать филигранно выстроенные преступления.

Александр Пензенский

Шаги во тьме

Посвящаю эту книгу моей жене Ане, моей музе и главному мотиватору, с благодарностью за ее неизменное «пиши дальше».

Не знают, не разумеют, во тьме ходят.

    Псалом 81:5.

© Пензенский А., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

ВЕСНА 1910 года

Аптека, улица, фонарь…

Лужица крови, расплывающаяся вокруг головы лежащего на земле человека, в желтом фонарном свете казалась черной, будто мазутное пятно. Мужчина, стоящий у еле угадывающейся за пределами светового круга дощатой двери, наклонился к телу, проверил пульс, вздохнул и принялся собирать с земли сорванные с бельевых веревок не то пеленки, не то простыни. Методично, одну за одной, он поднимал их, встряхивал и аккуратно развешивал по местам. Закончив, он вернулся к бездыханному телу, достал из кармана ключ, отпер дверь, подпер ее каким-то чурбаком и, примерясь, чтобы не запачкаться, подхватил под руки труп и скрылся с ним внутри. Вернулся буквально секунд через двадцать-тридцать, огляделся, так и не попав сам под свет фонаря, и бесшумно закрыл за собой дверь. Где-то неподалеку начала отсчитывать время часовая кукушка, всполошив невидимую собаку, залившуюся истошным лаем. Тут же скрипнула дверь, и кто-то прохрипел сдавленным полушепотом:

– Цыган, едрить твою, прости господи! А ну, замолчь! Ей-богу, утоплю скотину!

Цыган обиженно всхлипнул, тявкнул в последний раз, погремел цепью, видно, прячась в будку, и вокруг снова стало тихо.

* * *

Осень пролетела в хлопотах – обустраивались на новом месте, привыкали к провинциальному ритму жизни, развешивали фотографии и занавески, наводили бытовые, но важные знакомства: с булочниками, модистками, цирюльниками – людьми хоть и не всегда спокойными, но мирными, к криминальной среде никоего касательства не имеющими. Вроде бы только разобрали узлы и чемоданы, а уже улицы замело непривычно белым для петербуржцев снегом. А вот первая зима тянулась невыносимо долго: в отличие от круглосуточно бодрствующего Петербурга, маленький и уютный Елец ложился вместе с солнцем, а оно, как всем известно, зимой работает в четверть силы. Вот и город редко гасил окна позже шести пополудни, и лишь уличные фонари, нахохлившиеся галки на заборах да поджимающие под теми же заборами хвосты бездомные собаки слегка оживляли ночной пейзаж. Потому Константин Павлович с огромным воодушевлением встретил грохот ломающегося на Сосне[1 - Правый приток Дона, на котором стоит Елец.] льда – с воодушевлением и с надеждой на то, что вместе с рекой пробудится и местная жизнь, удлиняясь минута за минутой вдогонку за световым днем и за уплывающими вниз по течению седыми льдинами.

И в первую же елецкую весну, как только сошел снег, посветлела в реке вода и высохла бурая уличная грязь, сложилась у Константина Павловича традиция: после утреннего кофе он, если позволяла погода, выходил из дома, спускался мимо громадины Вознесенского собора по Миллионной к реке, кланяясь по пути знакомому, подолгу потом стоял на берегу, глядя на рыбацкие лодочки и ползущие через Сосну по дальнему мосту поезда, постояв, поднимался обратно к себе на Торговую, усаживался с утренней газетой на скамеечку напротив синематографа «Экспресс» и читал, вдыхая ароматы свежей выпечки. Дочитав, возвращался домой, предварительно забрав из булочной уже по обыкновению приготовленный для него сверток, а дома уж ожидали его привычный завтрак и неизменно улыбчивая Зина.

Нынче погода позволяла – ливший всю ночь дождь перед рассветом успокоился, а утреннее майское солнце на пару с ветром умудрилось даже подсушить тротуары. Лучше и не придумаешь для последнего весеннего понедельника.

Сегодняшняя газета была по-провинциальному скудной на интересные новости. Хвалили новую картину «Коробейники», показываемую в том самом «Экспрессе», перепечатывали столичную хронику, целый разворот посвятили елейностям относительно благотворителя, облагодетельствовавшего городской парк новшествами. Константин Павлович пробежался по объявлениям: Маршалы пока еще привыкали к новым реалиям, и Зина, к примеру, все никак не могла подобрать портниху. Половину газетной страницы занимала реклама Липецкого курорта – расписывались чудодейственные свойства местных минеральных вод, торфяных ванн и припарок, даже крупным шрифтом была пропечатана цитата профессора Боткина: «Грязь – это будущее Липецка». Константин Павлович мысленно пожелал приятному и очень ухоженному городу все-таки избежать такого будущего и поежился от воспоминаний о той самой прославляемой воде.

В самом начале мая, когда день уже подрос достаточно для продолжительных поездок, побывали они с Зиной в соседней губернии, в том самом Липецке. Городок произвел на Константина Павловича очень благоприятное впечатление – тихий, зеленый, покойный. Пожалуй, даже еще уютнее, чем Елец. На улицах удивительно чисто, будто ты не на тамбовщине, а где-нибудь в Саксонии.

Заселившись в курортную гостиницу (целью поездки были те самые воды и грязевые ванны), супруги прогулялись по местному «Невскому» проспекту, поотражались в витринах довольно приличных лавок, вышли к набережной канала, очень благоустроенной, без единой прорехи в мостовой и с электрическими фонарями, сделали небольшой круг через чудесный парк в английском стиле и вывернули к небольшому новенькому бювету с белыми колоннами. Внутри, в прохладе и под тихое, успокаивающее журчание, милая смотрительница в белом переднике и крахмальном чепце специальным ковшиком набирала из-под струи целебную воду в стеклянные стаканчики и подавала страждущим. Таковых было довольно много – то ли неожиданная жара способствовала, то ли и вправду вода обладала чудодейственной силой, но пришлось даже немного подождать своей очереди. Получив стакан, Маршал недоверчиво понюхал содержимое. Пахло серой. Посмотрел с сомнением на Зину – та уже свою порцию выпила, и явно с удовольствием. Но у Константина Павловича взаимности с липецкой лечебной влагой не случилось – он сделал осторожный глоток, вполголоса обозвал этот эликсир «водой с лягушками» и твердо заявил жене, что ни пить это больше не станет, ни в ванну с «будущим Липецка» не полезет. Особенно ежели после придется смывать грязь этой самой водою. Потому из приятных воспоминаний о Липецком курорте остались у господина Маршала только семейная фотография от ателье Цаплина, ужин в гостиничном ресторане да пьянящий ночной аромат цветущей черемухи.

Наконец, перелистнув последнюю страницу, Маршал поднялся, опустил газету в урну, щелкнул крышечкой часов, дабы удостовериться, что не выбился из графика, и повернул в сторону дома. Но тут же споткнулся о пристальный взгляд. На соседней скамейке сидел хорошо одетый господин лет пятидесяти, очень театральной наружности: большой благородный нос с круглыми очками в тонкой золоченой оправе, из-под шляпы были видны остриженные в кружок молочно-белые локоны, а завершала образ окладистая седая борода – вылитый Тургенев. И этот тип, ни капли не смущаясь и даже оперев для удобства подбородок о набалдашник трости, совершенно спокойно разглядывал сквозь очки бывшего помощника главы столичного уголовного сыска. Но стоило лишь Константину Павловичу вопросительно приподнять бровь, давая понять, что он не одобряет такой бесцеремонности, как незнакомец быстро и даже несколько суетливо вскочил, шагнул к Маршалу, протянул руку и представился:

– Антон Савельевич Ильин, управляющий делами коммерции советника Заусайлова Александра Николаевича. Наверняка вам знакомо это имя? Я к вам, Константин Павлович.

Жить в Ельце полгода и не знать фамилию Заусайлова было невозможно. Табачная фабрика, винодельческое производство, меценатство, благотворительность и близкое знакомство с венценосными особами. Да и в выброшенной только что газете целая статья, полная восторгов, была посвящена ботаническому саду, устроенному купцом Заусайловым на территории городского парка, – с павлинами, лебедями, миниатюрной копией Черного моря и оранжереей с экзотическими растениями (Константин Павлович как раз отметил для себя, что надо бы им с Зинаидой Ильиничной прогуляться там в ближайшее воскресенье). Удивительнее было то, что, судя по приветствию, и господин Маршал не являлся для Заусайлова персоной неизвестной, раз он подослал к Константину Павловичу этого господина со спокойным взглядом. Что-то одному из отцов города требовалось от его нового обитателя – что и не замедлило подтвердиться.

– Прошу прощения за такой способ знакомства, но мой патрон – человек деловой и условностям уделяет мало внимания, говорит, что они лишь мешают коммерции. И всем своим работникам данную привычку вменил в обязанность. Я бы хотел пригласить вас на завтрак. Уверяю, достойная еда – не единственная польза, которую вы можете получить, если примете это приглашение.

Константин Павлович «условностям» внимания уделял больше. Ему ужасно не нравилось свойственное многим его «прогрессивным» согражданам пренебрежение правилами этикета и чужой приватностью. С другой стороны, портить отношения с одним из самых влиятельных жителей города с самого начала собственного пребывания в этом городе тоже было не очень умно. Ну и имелась еще одна причина, пожалуй, наиглавнейшая, по которой Маршал отказался от желания указать «деловому человеку» его место, – очень уж скучал Константин Павлович в тихом и сонном купеческом Ельце. А здесь пахло какой-никакой, а загадкой. Потому вместо пикировки он пожал протянутую руку и сказал:

– Рад знакомству. Позвольте, я только предупрежу супругу, чтобы не ждала меня к завтраку.

В булочной он написал Зине записку и попросил доставить немедля вместе с заказанной сдобой, а после вернулся к Ильину. Они без разговоров дошли до переулка, где стоял шикарный черный «Делоне-Бельвиль» с опущенным верхом. Антон Савельевич распахнул перед Маршалом дверцу, сам уселся за баранку, запустил двигатель, и, спугнув голубиную стаю, они резко приняли с места.

Но путь оказался совсем недальним: буквально через пять минут они через арку въехали во двор довольно большого городского имения. Со ступенек белой птицей слетела юная девушка, очень милая, даже красивая, если б не опухшие и покрасневшие от слез глаза. Она бросилась было к Ильину, но, увидев постороннего, смутилась, замерла на дорожке, опустив голову.

Антон Савельевич нахмурился.

– Нина? Что ты здесь?.. Где мама? Я же велел тебе не покидать комнаты! Ступай. У меня гость. После поговорим. Идемте, господин Маршал. – И, ощутимо сжав Константину Павловичу локоть, провел того мимо дочери.

Передав в зеркальном вестибюле шляпы и перчатки дворецкому, Ильин с Маршалом прошли в небольшую столовую – судя по размерам, она как раз для завтраков в семейном кругу и предназначалась. Хотя как знать – может, прогрессивные граждане званых ужинов не устраивают. Из-за стола поднялся довольно высокий мужчина лет сорока – сорока пяти: безупречный пробор, чуть тронутые сединой волосы, аккуратные усы, чеховская бородка, очки без оправы – все очень строго, лаконично, как на часто появляющихся в газетах фотопортретах. Пожалуй, лишь бриллиант на пальце немного крупноват.

– Александр Николаевич Заусайлов, коммерсант. – Хозяин протянул руку.

– Константин Павлович Маршал, – ответил на неожиданно крепкое рукопожатие гость.

Пока подавали завтрак, хозяин задавал обычные вопросы: как понравился город, довольна ли супруга гостя выбором в лавках, может ли госпожа Заусайлова порекомендовать госпоже Маршал свою портниху. Ильин не проронил ни слова и, казалось, временами даже не слышал, о чем говорят за столом. Когда же принесли кофе, Александр Николаевич махнул обслуге рукой, сам разлил напиток по чашкам и пододвинул гостю ящичек с сигарами. Пришло время для серьезного разговора.

– Константин Павлович, мне нужна помощь человека, аналитические способности которого позволяют решать криминальные загадки. Вы любите рассказы о мистере Холмсе?

– Не очень. В настоящих преступлениях мало романтики.

– Да-да, конечно. Просто… тут очень уж похожий случай. Чисто английское преступление. Как в классической пьесе: единство времени, места и действия. Все участники на сцене, но при этом решительно непонятно, кто злодей. Наши местные полицейские только глаза пучат и щеки раздувают. Взяли первого попавшегося, тем и рады. Просто выслушайте. Антон Савельевич?

Дождавшись от Маршала сдержанного «хорошо», Ильин откашлялся и начал:

– Вы наверняка знаете, Константин Павлович, что мы управляем довольно большой компанией. Но помимо всего прочего, что у всех на слуху, есть у Александра Николаевича круглосуточная аптека. Прямо здесь, за углом.

– У меня часто случаются мигрени, так что, можно сказать, для себя завел, – встрял Заусайлов. – Но соседям тоже понравилась возможность забежать среди ночи за сельтерской или за порошком.

– Так вот, – продолжил Ильин, – позавчера ночью в аптеке убили провизора Евгения Бондарева, взломали конторку. Там в верхнем ящике я держу деньги на оперативные расходы. В аптеке, кроме Бондарева, был еще ночной сторож Степан Храпко. Он утром и нашел провизора с проломленной головой и вызвал полицию. Здесь полицейские записи осмотра аптеки. – Ильин протянул Маршалу бумажную папку с тесемками. – Проникли злодеи через дверь, аккуратно выставив стекло. Прошли мимо спящего сторожа, умертвили бедного Бондарева и вскрыли ящик.

– Так тихо раскроили череп и взломали замок? Что говорит Храпко? – Константин Павлович достал из кармана небольшую записную книжечку, коротенький карандашик.

– Ну, здесь все дело в плане аптеки. – Антон Савельевич поправил сползшие на кончик длинного носа очки, порылся в папке, достал листок. – Вот, смотрите. Первое помещение – сам торговый зал. Справа, собственно, кабинет аптекаря. Из него проход на склад, только, видите, уже налево. А уж за ним комнатка, в которой и отдыхал по ночам дежурный провизор. Храпко спал в зале, тут угол отгорожен ширмой, вот здесь. Так что услышать шум из комнаты Бондарева вряд ли мог, стены толстые. Убийцам надо было лишь тихо войти и выйти. Сторожу всего двадцать, сон молодой, крепкий.

– А квартира наверху? Там кто-то живет? Их опросили?

– Аптекарь с семьей. Но их уже неделю как нет: повезли дочь в Кисловодск. Она у них чахоточная, бедняжка. Я отпустил, – пояснил Александр Николаевич.

– Ясно. – Маршал кивнул, посмотрел на Заусайлова, посомневался, но все-таки спросил: – Вы же понимаете, что все это означает? Преступление совершил кто-то, кто знал и расположение комнат, и то, что в ящике есть деньги. Кто-то из своих. В противном случае убили бы сторожа и унесли кассу. И, честно говоря, я пока не вижу, почему вы не верите в версию полиции. Они же Храпко арестовали? Сторож выглядит первым кандидатом в злодеи. Он знал о деньгах в конторке?

Заусайлов кивнул дважды – сначала на замечание о «своих», а после на последний вопрос:

– Знал. Но в этом-то и его оправдание. В тот вечер денег там не было. Я дома больших сумм не держу, а ночью должна была состояться игра у уездного предводителя – для узкого круга, но явиться туда с обещаниями и расписками было бы нелепо. Когда я вспомнил, что не озаботился о наличности, банки уже оказались закрыты. Вот я и попросил Антона Савельевича принести деньги из аптеки.