Нежный взгляд в лифте, тёплая рука, в ожидании чуда…
(Милая моя, не жди от меня ничего, я уже умер.)
Чудо, впрочем, происходит, но кулинарное. Стараниями Милой…
После…
Спустя…
Пустые «полторашки» перекатываются босыми ногами под столом. На столе – остатки кулинарного чуда… Хорошо… Им уже хорошо. Много ли для счастья надо?..
Нежная, женская ладошка ползёт вверх по лохматой мужской руке…
– Милый… – Лукавый, весёлый взгляд…
– Да?..
– Чем дальше займёмся?
– Не знаю. Можно книжки почитать… – Невозмутимо, в ответ…
– Что-о?! – Ладошка заползает под рукав мужской рубашки и щипается, больно…
– Хорошо-хорошо!!! Книжки – не будем!.. Можно новости по «ящику» посмотреть…
– Что-о-о?! – … ещё больнее…
– Сдаюсь, сдаюсь!!! – … руки вверх…
Оказывается, для полного счастья ещё кое-чего нужно… Напоследок…
И, убаюканное упругой, горячей плотью сознание, отправляется в путь… В путешествие… Снова в прошлое…
А там…
…цветущее, курортное Поселение на берегу тёплого моря. Толпы краснопузых отдыхающих с тугими, «московскими» кошельками в руках. Утомлённые Солнцем, морем и вином, они бесцельно шарахаются по паркам и пляжам Поселения в поисках приключений. Иногда находят их, на свою голову…
Курортным, Поселение стало задолго до того, как стало Поселением, будучи когда-то – Городом. Десятки тысяч Горожан так и не поняли, как это они в одну ночь, пока считались бюллетени, превратились в Поселенцев. За какие, спрашивается, грехи?
Так вот, курортным Оно стало в 15-ом году. Уточню – в девятьсот пятнадцатом… Впрочем, уточню точнее – в одна тысяча девятьсот пятнадцатом…
То наивное, романтическое время давно кануло в лету, а нынешней главной достопримечательностью курорта стало наличие в нём семи морских портов, разместившихся на трёх причалах.
Несмотря на то, что эти три громыхающих, вонючих причала были втиснуты в аккурат между Центральным пляжем и Набережной, поток отдыхающих с детишками не иссякал… Им было всё равно, где плескаться… А поселенцам, тем более… У поселян были другие заботы…
Летом…
Например; Художник, вместе с коллегами, в центре Поселения, у всех на виду, у всех нарасхват… По улице – стенды с картинами, рядом – сам Художник под раскидистым деревом, в тени, натирает портреты. К нему – очередь. Работа кипит. Картины, попутно, раскупаются.
Хорошо!
К вечеру, на знойный день натягиваются грозовые тучи, и-и… Ливень, как из ведра. Все – в рассыпную, кто куда…
Картины в сумки, стенды – под плёнку, сумки – под стенды, сами – под дерево… Да куда там! Промокли до нитки…
– Ну что, коллеги, чем согреваться будем? Заболеем ведь…
– Чаем, с бальзамом…
– Бальзамом, но с водкой…
– Никакой водки! Только с чаем…
– Ладно, решили, пусть всем будет хорошо. Согреемся бальзамом, но без водки и без чая…
Художник, деньги в кулак и, как самый молодой, бежит в магазин. Магазин – через дорогу, а по дороге – реки, после ливня, не перейти…
– А-а!!! Хрен с ним! И так уже мокрее мокрого…
И в брод, по колено, почти, как в детстве – босиком по лужам… На обратном пути, в руке бальзам «Казачок». «Казачок» привычно обжигает, согревает, веселит и…
Коварно усыпляет.
Сидит Художник на своём стульчике, уткнувшись лбом в своё дерево, и пускает счастливые пузыри…
– Чьи картины?
– Его. – Указывают пальцем ещё «живые» коллеги.
– Ну, тогда давайте. Вот эту и эту… Не будите, пусть выспится…
Выспался…
Открыл глаза…
Спальня…
Его спальня, его квартиры на двенадцатом этаже… За окном – рассвет, а перед окном – девушка, завёрнутая в простыню… Облокотившись о подоконник, стоит уткнувшись лбом в стекло (почти, как он давеча – лбом в дерево), рассматривает алые всполохи зари на небе.
Почувствовала взгляд – обернулась…
– А-а, это – ты…
– Милый! Мне такой сон приснился! О-обалдеть! Слушай! – И весело плюхнулась к нему в тёплую постель…
– Приснилось мне, что я вышла замуж за Бандероса… Не смейся! – Закрывает ему рот ладошкой. – Короче! Слушай!..
Вышла замуж я за Бандероса… Чё ты ржёшь! Я тебе точно говорю. Кра-аса-вчик! Обалдеть! Короче…