– Подойдёт! А трубка?
Семён развёл руками:
– Трубку не нашёл.
Я на секунду задумался. И меня осенило:
– У тебя ручка есть? Обычная, шариковая? Пластмассовая?
– Есть.
– Развинти на половинки, от длинной отрежь кончик. Ну, тот, из которого стержень выглядывает! Получится трубка.
– Точно! – в считанные секунды лейтенант справился с задачей и протянул мне искомую трубку.
– Подержи пока. Подашь, когда скажу, – пробормотал я, нащупывая пальцами на шее Антона нужную точку.
Ага, вот тут! Я нацелился ножом…
– Он же грязный! Нож! – прошипел под руку Семён.
– Не до жиру! Времени нет! – огрызнулся я и сделал разрез.
Где-то сзади заскулила Оксана. Уже не обращая внимания на посторонние шумы, я углубил разрез, рассекая теперь хрящевые кольца трахеи. В глубине раны кровь запузырилась: Антон как раз выдохнул.
– Трубку! – не глядя, я протянул свободную руку.
– Есть, – прошептал лейтенант и ткнул мне в ладонь бывшую ручку.
Я аккуратно вставил трубку в разрез. С очередным выдохом Антона из неё фонтанчиком вылетели кровавые брызги. И тут же надсадный хрип прекратился.
Антон Иваныч теперь дышал спокойно и почти неслышно. С облегчением вздохнул и я: до сего времени трахеостомию я делал только на несчастных собачках в студенческом хирургическом обществе.
– Тошка, ты живой?! Доктор, почему он не дышит?! – сзади на меня навалилась Оксана.
– Да дышит он, дышит! Просто не хрипит больше. Всё в порядке! – успокоил её я.
– Ну, Палыч, ты даёшь! Сапожным ножом – по горлу! Да про тебя у нас легенды слагать будут! – восторженно шепнул мне на ухо Семён.
– Да ладно тебе! – смутился я, – Иди, лучше, костёр разжигай. Только теперь тебе одному придётся: Оксану я здесь задействую. Трубку-то зафиксировать нечем. Будет держать.
– Буду, буду! – улыбнувшись сквозь слёзы, всхлипнула женщина.
29 сентября, Кобельки, 21—58
На несколько мгновений Он даже потерял сознание: такая боль пронзила его. Трижды: два раза в груди и один раз – в животе. Как раз там, куда попали пули проклятого милиционера.
Пули поразили его временное тело, вылепленное на этот раз из воздуха. Странно, до этого времени Он считал, что его фантомы неуязвимы. Собственно, так оно и было: его новое тело не получило никаких повреждений. И не почувствовало ничего.
Вся боль досталась телу постоянному. Застонав, Он приподнял майку и внимательно осмотрел живот и грудь: ничего. Никаких следов от пуль. Только боль: невероятная, затмевающая сознание, чудовищная боль!
Это было очень неприятным открытием: оказывается, его тело чувствует боль, причиняемую фантому. И не просто чувствует, а ещё и реагирует на неё так, как реагировало бы на реальные ранения. Это надо учесть и впредь быть осторожнее!
Но какова дрянь! Второй раз Он пытается добраться до неё – и второй раз она ускользает из-под самого носа!
– Что, опять не вышло? – Она вошла в комнату и строго посмотрела на него сквозь очки.
Он сжался: не от боли, нет. Слишком хорошо Он знал этот взгляд. И то, что за ним обычно следует.
– Меня ранили! Этот лейтенант в меня стрелял! – попробовал Он пожаловаться.
Она нехорошо усмехнулась:
– Да ну? Стрелял, говоришь? И что, попал?
– Попал. Больно мне! Очень больно! – заныл Он.
Она подошла ближе:
– Покажи!
Он послушно задрал майку:
– Вот сюда и сюда. Только… он попал в другое тело. А я – почувствовал!
– Семён тебя видел? Да что я спрашиваю, конечно видел, раз стрелял и попал! Он тебя узнал? – Она склонилась к самому его лицу и говорила теперь почти шёпотом.
Он прямо перед глазами видел шевелящиеся тонкие губы, время от времени приокрывающие зубы. В глаза брызнула слюна. Он зажмурился:
– Не знаю. Нет, кажется. Там темно было. Очень темно!
– Как же он в тебя попал, если было темно, а? Ты хоть представляешь, что будет, если участковый тебя узнал? Он один там был? – Она была в бешенстве.
Он втянул голову в плечи:
– Не один. Там ещё доктор был. И эта дрянь.
– И все они тебя видели?!
– Да… – прошептал Он.
– Где они сейчас? Ты можешь дотянуться?
– Не знаю… попробую.
Он закрыл глаза и другим своим взглядом потянулся сквозь ночь. Вот они! Все здесь.
– Вижу! – доложил Он, не открывая глаз.