Anamnesis morbi. История болезни

– Киношек насмотрелся? Никаких ритуалов не будет. Просто коснись рукой болезного и вели ему исцелиться. Мысленно, но если тебе так уж нужны театральные эффекты, можешь торжественно произнести что-нибудь вроде: «Встань и иди!» – полтергейст хмыкнул.

– И исцелится?

– И исцелится. Мгновенно, полностью и навсегда. – Хруль пристально посмотрел на меня.

Я чувствовал какой-то подвох, но не мог понять, в чём именно он заключается. Очень похоже, что мой новый приятель чего-то не договаривает.

– Есть ещё что-нибудь, что я должен знать? – осторожно поинтересовался я.

Хруль опять вздохнул:

– Ну, ладно. Видишь ли, покойный Антониди сказал тебе не всё. Не со зла, наверное, он и сам этого не знал.

– Чего «этого»?

– Ты действительно получишь дар исцеления. Но… применить его сможешь только один раз. Не ошибись с выбором, Павел!

Ну вот, так и знал! Либо руки мыть с мылом, либо чай с сахаром… всё в лучших традициях сказок народов мира: если уж получаешь чудесный дар, то непременно с условием. Иначе никак…

– У тебя останется дар целительства, – поспешно продолжил Хруль, заметив моё разочарование, – То есть, станешь ты, что называется, «врачом от Бога». Сможешь постичь суть любой болезни, увидеть её причину, найти единственно правильное средство для борьбы с ней… никогда не допустишь врачебной ошибки. Но действительно ИСЦЕЛИТЬ безнадёжного больного сможешь лишь один раз.

– И на том спасибо! – я немного успокоился.

– Не за что, – буркнул Хруль, ещё раз заглянул в бокал и засобирался, – Ну, мне пора. Дела, знаешь ли. Кстати, если тебе понадобится мой совет или помощь, просто подумай об этом. Я услышу.

– Ладно. За предложение спасибо.

– И ещё одно. Чуть не забыл. Где-то рядом с тобой – Охотник.

Я напрягся. Началось? Уже?

– Где? Кто?

Хруль пожал плечами:

– Не могу точно сказать. Может, здесь, в кафе. Или где-то в соседних домах. Или курит на улице… И, кстати, не факт, что этот Охотник идёт именно по твоему следу. Я просто чувствую, что он где-то рядом.

Да, ценная информация, нечего сказать! Тем не менее, я начал озираться в поисках вероятного противника. Хруль противно захихикал:

– Ты что же, думаешь, у него на лбу крупно написано «Убью Палыча»? Пока он на тебя не нападёт, не поймёшь. Так что расслабься и допивай свой кофе!

– Мой кофе уже кое-кто допил! – возмутился я.

– Да? – наглец повертел пустой бокал в толстеньких пальцах, – Ну, закажи ещё. Он вкусный.

И исчез.

Тут же раздался треск разбитого фарфора. Чашка, оброненная официантом, завершила свой последний путь. Мир вокруг ожил.

– Пал Палыч, когда это вы успели свой кофе выпить? – изумилась выпавшая из темпоральной заморозки Кларочка.

    19 июля, Нероград, улица Туркестанская, 12—30.

Мы уже вошли в подъезд, когда Кларочка вдруг вспомнила:

– Ой, я же подружке должна была позвонить! Пал Палыч, вы подождите минуточку, я быстро! – и, достав из сумочки мобильник, выскочила на улицу.

Я присел на перила и задумался. Судя по всему, девушка всерьёз увлеклась авантюрой, в которую я её втянул. По крайней мере, на протяжении всего моего рассказа она ни разу не проявила никаких сомнений в том, что вся эта полусказочная история – правда. Никакого скепсиса, лишь сосредоточенное внимание, да изредка – уточняющие вопросы. Уж легкомысленной и ветреной особой её никак не назовёшь – видно было, что ещё в ходе нашего разговора она обстоятельно готовилась к предстоящей операции, просчитывая возможные её сценарии. Или мне показалось, и я выдаю желаемое за действительное?

– А вот и я! – впорхнувшая в подъезд Кларочка ухватила меня под руку, – Ну что, вперёд, навстречу приключениям?

– Вперёд, дитя моё, и да пребудет с нами Сила! – процитировал я какой-то фильм и мы двинулись вверх.

Антониди жил на пятом этаже. Лифта, естественно, в хрущёвке не было, поэтому, подойдя к заветной двери, мы оба дышали, будто актёры, занятые в озвучке порнографических фильмов. Я вставил ключ в скважину и, затаив дыхание, повернул. Замок старенькой двери открылся на удивление легко и почти беззвучно. Клара легонько толкнула дверь и опасливо попятилась за меня. Дверь открылась. Я шагнул внутрь, увлекая за собой мою оробевшую сообщницу.

Интерьер жилища Димаса поражал убожеством. Собственно, интерьера-то не было никакого: в крохотной однокомнатной квартире из мебели присутствовали только самодельный, грубо сколоченный из толстых досок стол на микроскопической кухне; самодельный же табурет (явно угадывалась рука того же мастера) и огромный нелепый шкаф в жилой комнатке. Спал грек, видимо, на матрасе, валяющемся на полу у окна. Такая роскошь, как бытовая техника и занавески, отсутствовала напрочь.

– Господи! – прошептала за спиной Кларочка и сжала мою руку, – Нищета-то какая!

Я угрюмо кивнул. Как же ты жил тут, Димас Антониди? И что же, всё-таки, побудило тебя променять свой благословенный Крит сначала на сталинские лагеря, а потом на эту конуру? Теперь уж не узнать. Одно ясно: долго искать печать нам не придётся. Вот он, шкаф-то!

Я осторожно освободился от Клариных пальчиков и шагнул вперёд. Помнится, грек говорил, что шкатулка с печатью лежит в нижнем ящике. В гигантском шкафу их было несколько. И все нижние. Присев, я начал выдвигать один за другим. Шкаф скрипел и угрожающе раскачивался, извергая облака пыли. Кроме пыли и нескольких дохлых тараканов, внутри не было ничего.

Разумеется, шкатулка обнаружилась в последнем из исследуемых ящиков. Обычная старая коробка из-под кубинских сигар. Когда-то, в полузабытые советские времена, такие коробки можно было найти в любом продуктовом магазине: товарищ Кастро исправно снабжал строящий коммунизм советский народ стратегической продукцией острова Свободы.

Я осторожно поднял коробку: лёгкая. Одно из двух, либо там ничего нет, либо каменная печать не такая большая, как я себе представлял.

Мне в ухо взволнованно задышала Кларочка, отошедшая, наконец, от первоначального шока. Я скосил глаза и увидел живое воплощение классической фразы из старинных любовных романов: «Грудь её волнующе вздымалась…» Пожалуй, даже слишком волнующе.

– Это оно? – выдохнула Кларочка из вздымающейся груди.

– Надеюсь! – я осторожно приподнял крышку.

Оно! В углу шкатулки рисунком вниз лежал пятиугольный камень. В центре его было просверлено отверстие, сквозь которое прежний хозяин пропустил толстый кожаный шнурок, завязанный замысловатым и весьма крепким на вид узлом. За шнурок-то я её и поднял, почему-то не решившись прикоснуться к самой печати.

На другой стороне был грубо высечен рисунок. Древнегреческий храм. Как и говорил Димас, храм действительно очень напоминал известный всем по фотографиям в учебниках истории Акрополь.

Кроме самой печати, на шнурке болтался странный предмет, о котором Димас, помнится, ничего не говорил: небольшая квадратная металлическая пластинка с пробитыми в ней квадратными же отверстиями. Я зачем-то пересчитал их. Дырок оказалось двадцать пять и располагались они в совершеннейшем беспорядке. Что же касается металла, из которого был изготовлен загадочный артефакт, то у меня зародились подозрения, что это бронза. Ещё один сюрприз Антониди? Или просто своеобразный брелок к печати? Кто их знает, этих древних греков, может, у них было модным ко всему цеплять всякие побрякушки… на манер нынешней молодёжи?

Я держал в руке вертящуюся на шнурке древнюю печать и медленно прозревал. Признаться, до этого момента, я, всё-таки, так до конца и не уверовал в реальность событий последних двух суток. Несмотря на исповедь умирающего грека, несмотря даже на появление уж вовсе фантастического Хруля, способного, к тому же, лёгким движением руки останавливать время… не верил и всё тут. Но сейчас… Предмет в моей руке был действительно древним. Очень древним. И ещё он был НАСТОЯЩИМ. Материальным, осязаемым. Который можно потрогать…

Я прикоснулся к шершавому камню. Против ожиданий, он оказался тёплым, даже горячим. Задержав пальцы на изображении храма, я вполне явственно ощутил довольно сильную пульсацию, будто бы внутри камня размеренно билось маленькое, но живое и сильное сердце. Показалось? Я поднёс печать к уху. Нет, не показалось. Знакомый сдвоенный перестук… систола – диастола… примерно восемьдесят в минуту. Или это я свою собственную пульсацию слышу?

– Всё, как грек говорил, так ведь? – Кларочка тоже зачарованно глядела на печать. Глаза её блестели азартом исследователя, – Можно мне?

Она протянула руку к камню. Я кивнул. Девушка осторожно, словно бабочку боясь спугнуть, поднесла раскрытую ладошку под висящую на шнурке печать. Я разжал пальцы…

Почти одновременно раздались пронзительный вскрик и стук упавшего камня. Остро запахло палёным мясом. Кларочка, выронив печать и, скрючившись от боли, присела на пол, дуя на руку. Из глаз её текли крупные слёзы.