Шахматный клуб

– Вот и получается, что все решения в пользу прокуратуры. А кто будет разбираться в сути. Вывод ясен: Морозова любовнику помогает дела выигрывать. Не будешь ведь всем объяснять, что это сплетни.

– Но мужу-то придется объяснить? – задал совсем личный вопрос адвокат.

Ольга Петровна улыбнулась:

– Если бы я лет сто-двести назад жила, то мой муж всё бы про меня знал: от предметов туалета до девичьих фамилий каких-нибудь дальних родственниц. Но времена сейчас не те, ему неинтересно. Он учёный-краевед. И, знаете, меня это устраивает. Хватит в семье и одного, кто про настоящее много всего и про всех знает.

– Я смотрел ваши дела, – поделился адвокат. – Не все, но достаточно, чтобы сделать вывод, полностью подтверждающий ваши слова. Поэтому к вам и обратился, так сказать, лично. Может, мне сделать вам отвод? Я придумаю обстоятельства, которые не затронут вашу репутацию.

– Это ваше право, – отозвалась судья. – Но в моём суде, кто бы ни разбирал дело, всё будет по закону.

Иван Моисеевич закончил свой рассказ, и повисла пауза. Я прервал ее, спросив, как вообще судья согласилась общаться с адвокатом во внеслужебное время. Всё снова объяснялось просто: лучший друг Ивана Моисеевича был учителем Ольги Петровны. И был этот человек, который и друг, и учитель с большой буквы.

В шахматный клуб потянулся народ. С Иваном Моисеевичем все здоровались как со старым приятелем. Пётр Карпович даже обнял смущённого адвоката:

– Спасибо большое!

– Да ладно вам, – отвечал Иван Моисеевич, слегка краснея. – Дело-то плёвое.

эпизод 18-й

В заключение вечера мы лицезрели битву двух Иванов. Иван Моисеевич на правах гостя получил право играть белыми, а чёрные, соответственно, достались чемпиону клуба Ивану Андреевичу. Соперники, как мы поняли из их разговора, хорошо знали друг друга, но это не помешало им обоим показать красивую игру, агрессивную и зрелищную. Понятно, что мы болели за своего чемпиона, но и гостю поражения не желали. Мы не удивились, когда Вандреич выбрал королевский гамбит. Уже в дебюте офицер-десантник предложил жертву пешки за инициативу и скоро отыграл её, но попался в ловушку. И потерял коня. Далее события развивались стремительно: взаимные атаки и размены, жертвы и ловушки привели к тому, что партия быстро перешла в эндшпиль. Где силы были примерно равны, Иван Моисеевич в более активной позиции предложил ничью, которую наш чемпион принял.

Зрители немного попеняли гостю, что тот не бился до конца, на что он ответил:

– Невозможно спокойно играть с этим человеком. Это такие нервы, я вам скажу. Голову просто можно сломать, потому что никогда не поймёшь, зевок это или коварная жертва. Не с моими расшатанными нервами биться с русским офицером до последнего. Да я вообще никому не посоветую биться до последнего с русским офицером. Причем с русским офицером любой национальности, – добавил адвокат.

Объяснение было принято, и по большому счёту результат устроил всех. А в заключение вечера болельщики просто настояли на том, чтобы Иван Моисеевич объяснился, что он имел в виду, когда желал своему сопернику здоровья и поменьше клиентов. Адвокат отнекивался, но согласился раскрыть детали ещё одной истории по восстановлению справедливости. Естественно, защитником в ней выступал наш чемпион, который всё время, что народ уговаривал адвоката, спокойно улыбался, понимая, что настойчивости членов шахматного клуба противостоять невозможно. А когда убедился, что сопротивление господина Иванова сломлено, предложил:

– Давай я начну, – получив одобрение, Вандреич начал. – Был у меня в одной горячей точке солдатик. Щупленький такой. Непонятно, в чём душа держится. Два курса университета закончил, но не сошёлся в политической позиции с профессором, которого прямо на лекции обвинил в предательстве страны. Казалось бы, наоборот быть должно: старший – консерватор, юнец – либерал. Так нет же. Егор, так его звали, заявил, что уважаемый профессор своей позицией очерняет память его деда-фронтовика. И отказался посещать его лекции. В руководстве рады бы замять скандал, да как? Профессор упёрся: не буду, мол, щенка слушать. А «щенок» заявляет: «Или пусть принесёт извинения, или я на его лекции ни ногой». Щупленький, маленький, а характер – гора. Ректор почесал репу и придумал: если ты готов отстаивать свои убеждения, то не будешь возражать отслужить срочную. Думал, значит, что испугается студентик и даст обратную. А тот – нет: в армию так в армию. И попал он ко мне. Потому что точка, как я сказал, была горячая, так ещё и знать про нас никому не следовало там. Вот его шифровальщиком пристроили. Парни его уважали и оберегали как младшего брата. Но на войне разве убережёшь? Попали в окружение, сначала надо бы шифровальщика эвакуировать, поэтому мы его в первую вертушку забросили. Сами на других добирались. Мы нормально долетели, а их подбили. Лётчики примостили сбитую машину, да так, что только синяки и ссадины. И группой несколько суток выходили к своим. А когда вышли, выяснилось, что Егорка всё это время со сломанной ногой шёл. Я ж говорил – характер.

Вандреич убедился, что все внимательно слушают, и продолжил:

– Но это только присказка, а сказка, как говорится, впереди. Восстановился после службы парень в универе, но инвалидность получил. И вот однажды в соответствующей конторе ВУЗа, где ему нужно было какую-то справку взять, сидит такой перец и дерзит: «В твоём возрасте мог бы не кичиться боевым прошлым». Слово за слово, конторский бросает: «Я тебе ничего не должен, потому что я тебя на войну не посылал. А желающим получать острые ощущения за счёт государства…» Понятно, что договорить он не смог. И вот моему боевому товарищу корячится реальный срок. А мы все уже знаем, что если шансов нет…

– Иди к Ивану, – продолжили хором слушатели.

Ивану Моисеевичу пришлось закончить историю.

– Ну после такого вступления мне и добавить нечего, – скромно сообщил адвокат. – Вы сами видите, что парень был невиновен, так что мне оставалось сей факт оформить. Первым делом меня заинтересовало, почему этот клерк так взъелся на нашего парня. Сильно это походило на провокацию. Не поверите, но так оно и было: сей фрукт оказался племянником знакомого нам профессора. Уже смягчающие обстоятельства, поскольку провокация имела место. А потом, потянув за ниточку, мы выяснили, что племянник учился в университете заочно, а справки в военкомат носил как студент очного факультета. Там на это закрывали глаза не просто так, а потому, что сын одного из офицеров учился у профессора. Так что мы это на свет белый достали, в результате не до нас всем стало. И отделались мы штрафом.

История, рассказанная двумя Иванами, всем понравилась, хотя еще долго спорили, справедливо ли это, когда за то, что мерзавцу дали в морду, штраф платить.

эпизод 19-й

Дома, когда я описывал события последних дней, Петрович слушал меня без привычных замечаний и колкостей.

– А как… – хотел задать он вопрос, но я его перебил:

– Тамара Трофимовна чувствует себя хорошо, и вообще я не понимаю твоего негативного отношения к милой женщине.

Петрович насупился, направился на выход из кухни и уже в дверях бросил:

– А ты передай привет от меня этой «милой женщине». Посмотришь, как она этому обрадуется.

Интонации Петровича были слишком красноречивыми, поэтому я решил не выполнять его просьбу. Однако обстоятельства сложились совсем не так, как я ожидал. В очередной раз, когда все уже покинули клуб, я был один, пришла Тамара Трофимовна. Она снова пыталась мне что-то объяснить, явно смущаясь. В этот момент как по команде дверь открылась и заявился Пётр Карпович.

– Хромых, – перешла на грозный тон домоправительница. – Теперь что?

Бравый прапорщик опешил, виновато улыбнулся и, извиняясь за беспокойство, забрал забытую трость, чтобы немедленно исчезнуть. Женщина раздражённо посмотрела на дверь и уже собралась уйти, но я остановил её вопросом:

– Вы что-то хотите мне сообщить?

Внутренняя борьба продолжалась недолго, и в результате грозный руководитель всего происходящего в нашем доме и на придомовой территории очень тихо сказала:

– Передайте Петровичу мои извинения. Он поймёт.

Видно было, что эти слова ей дались с трудом, поэтому просить разъяснений я не стал. А Тамара Трофимовна, не прощаясь, моментально покинула клуб.

Дома мне не терпелось передать послание Петровичу. Вернее, получить комментарий от него на сей счёт. Стоящая табуретка возле кладовки указывала на то, что скоро удовлетворить своё любопытство у меня не получится.

Чтобы вытянуть Петровича из своего логова, я включил фильм «Чародеи», по его словам, самый любимый, потому что достоверный и правдивый. Поскольку других дел у меня не было, я и сам увлёкся просмотром. Внезапно смешок у меня за спиной, когда герой Фарады возмущается: «Ну кто так строит?!», дал понять, что я смотрю фильм не один. Но я не стал отвлекать приятеля рассказом о реакции Тамары Трофимовны на «привет от Петровича», который я не передавал, понимая: пока кино не закончится, – занятие это бесполезное.

Пошли титры, и Петрович запричитал по поводу того, что теперь так не снимают. Затем, устроившись в кресле-качалке, которое я не успел занять раньше, покачиваясь, высокомерно предложил:

– Выкладывай.

Мне не понравился его тон, и я решил не делиться с ним новостями клуба.

– Не представляю, о чём ты, – развёл я руками.

– Ой, а то я не вижу по твоей физиономии, что тебе не терпится что-то рассказать, – улыбаясь и кивая головой, почти пропел Петрович.

Я знал, что всё равно не выдержу, а посему изложил все события, не утаивая о своём нежелании передавать привет.

Собеседник слушал серьёзно, не перебивая и не ехидничая. Когда я закончил, он произнес «спасибо» и направился на выход без каких-либо эмоций.

– Стоять! – зло окликнул я друга. – Ты думаешь, я тебе прощу, если ты не расскажешь, что там у тебя произошло с Тамарой Трофимовной?

Петрович опять занял кресло и, сделав безразличное лицо, заявил:

– Ну раз тебе интересно…

– Интересно, – перебил я его.

– Тогда не перебивай, – сделал паузу, удостоверившись, что я принял правила, и начал говорить: – Почему я был скептически настроен к назначению тебя куратором шахматного клуба, не задумывался? – Я отрицательно покачал головой. – То-то и оно. Вроде бы какое мне должно быть дело до твоих приключений вне дома. А вот, оказывается, спроси меня: «Петрович, а что не так с шахматным клубом?», – глядишь, получил бы нужную информацию.

И Петрович поведал историю о том, что, оказывается, раньше у шахматного клуба был такой же куратор-домовой. А как иначе! Помещение вон какое. И люди в нём разные, некоторые еще животных с собой брали. Так что должен был кто-то порядок там поддерживать. На постоянной основе в общественном месте никто жить не будет, а вот курировать предложили Петровичу. Выбрали единогласно, потому что среди домовых окрестных мест он был лучшим шахматистом.