Тиберий

Немедленная реакция Тиберия, разумные и решительные действия Друза и его советников вкупе со своевременным лунным затмением сделали свое дело. Все закончилось достаточно быстро и без серьезных последствий.

Но почти одновременно с мятежом легионов в Паннонии вспыхнул куда более грозный мятеж легионов на берегах Рейна, на самой опасной границе империи, где была сосредоточена крупнейшая военная группировка – восемь легионов, развернутых в две армии. В прирейнской области, именуемой Верхняя Германия легионы возглавлял легат[122 - Легат – должностное лицо, обладавшее большими военными талантами, обязанное подавать совет и помощь командирам легионов во всех их начинаниях.] Гай Силий. В Германии Нижней, на Нижнем Рейне легионами командовал легат Авл Цецина. Обе армии были подчинены усыновленному Тиберием по повелению Августа – Германику, сыну покойного брата Тиберия. Эти рейнские армии прямо отказалась признать Тиберия императором и предложили верховную власть Германику.

На сходке Германий обратился к солдатам с речью, где прославлял победы и триумфы Тиберия, завоеванные с этими самыми легионами. Затем стал упрекать их в утрате выдержки и воинской дисциплины.

В ответ воины с укоризной показывали ему следы от плетей, жаловались на бессмысленную изнурительность лагерных работ, жестокость и взяточничество центурионов. Многие требовали немедленной раздачи денег, завещанных божественным Августом. При этом они выказывали свою привязанность к Германику и изъявляли готовность поддержать его, если он захочет достигнуть верховной власти.

Далее у Тацита следует описание знаменитого эпизода: «Тут Германик, как бы запятнанный соучастием в преступлении, стремительно соскочил с трибуны. Ему не дали уйти, преградили дорогу, угрожая оружием, если он не вернется на прежнее место, но он, воскликнув, что скорее умрет, чем нарушит долг верности, обнажил меч, висевший у него на бедре, и, занеся его над своей грудью, готов был поразить ее, если бы находившиеся рядом не удержали силоюего руку. Однако кучка участников сборища, толпившаяся в отдалении, а также некоторые, подошедшие ближе, принялись – трудно поверить! – всячески побуждать его все же пронзить себя, а воин по имени Калузидий протянул ему свой обнаженный меч, говоря, что он острее. Эта выходка показалась чудовищной и вконец непристойной даже тем, кто был охвачен яростью и безумием. Воспользовавшись мгновением замешательства, приближенные Цезаря увлекли его за собой в палатку»[123 - Тацит. Анналы, I, 35.].

Между прочим, в своих «Замечаниях на Анналы Тацита» А. С. Пушкин по поводу дерзкой реплики Калузидия записывает следующее: «По нашим понятиям слово сие было бы только грубая насмешка; но самоубийство так же было обыкновенно в древности, как поединок в наши времена, и вряд ли бы мог Германик отказаться от сего предложения, когда бы прочие не воспротивились…».

В конечном счете, раздачей денег и увольнением отслуживших свой срок легионеров, удалось погасить бунт и привести войска к присяге.

Племянник Тиберия был человеком незаурядным и пользовался большой любовью римлян. Светоний дал просто восторженную характеристику добродетелям Германика: «Всеми телесными и душевными достоинствами, как известно, Германик был наделен, как никто другой: редкая красота и храбрость, замечательные способности к наукам и красноречию на обоих языках (латинском и греческом), беспримерная доброта, горячее желание и удивительное умение снискать расположение народа и заслужить его любовь. Красоту его немного портили тонкие ноги, но он постепенно заставил их пополнеть, постоянно занимаясь верховой ездой после еды. Врага он не раз одолевал врукопашную. Выступать с речами в суде он не перестал даже послетриумфа[124 - Триумф назначался Сенатом. Необходимыми условиями этой высшей награды за военные подвиги были: самостоятельное командование войсками, победа над неприятелем (причем в сражении должно было быть убито не менее 5000 врагов). Триумфальная процессия проходила от Марсова поля через Триумфальные ворота, Фламиев цирк и Большой цирк вокруг Палатина и по Священной улице на Капитолий к храму Юпитера. Триумфатор, увенчанный лаврами, ехал в запряженной четверней колеснице и представлял собой Юпитера Капитолийского; на нем была такая же одежда, что и на статуе бога: пурпурная туника и шитая золотом сарранская тога. Огромный венок из золотых дубовых листьев поддерживался специально назначенным для этого государственным рабом, который, время от времени шептал ему на ухо, чтобы он не зазнался: «Оглянись и помни, что ты – человек». Впереди везли военную добычу и вели наиболее знатных пленников. Перед колесницей шли ликторы, а за триумфатором следовало его войско с триумфальными восклицаниями и с песнями – как восхвалявшими, так и грубо осмеивавшими полководца (дабы гордость его не была чрезмерной и не раздражала богов). После обильных жертвоприношений богам, особенно Юпитеру, начинался грандиозный пир.].

Среди памятников его учености остались греческие комедии. Даже в поездках он вел себя как простой гражданин, в свободные и союзные города входил без ликторов… Даже к хулителям своим, кто бы и из-за чего бы с ним ни враждовал, относился он мягко и незлобиво»[125 - Светоний. Гай Калигула. 3, (1—3).]. Тацит дал Германику более краткую, но не менее уважительную характеристику, противопоставив его Тиберию именно по человеческим качествам: «И в самом деле этот молодой человек отличался гражданской благонамеренностью, редкостной обходительностью и отнюдь не походил речью и обликом на Тиберия, надменного и скрытного»[126 - Тацит. Анналы I, 33.].

Если сопоставить его с Тиберием, то они были сходны в образовании, равном владением греческим языком, мужестве на полях сражений. Что до преимуществ Германика, то они заключались, прежде всего, в исключительном умении Германика завоевывать любовь окружающих. Как близких, так и народа. Замкнутость и скрытность Тиберия здесь работали против него. Тиберий не искал специально популярности, Германик же заботился о ней постоянно. Насколько это естественно вытекало из его открытого характера и насколько это делалось сознательно – определить невозможно. Но гражданская благонамеренность, действительно ему свойственная, не позволяет предполагать наличие у Германика коварных властолюбивых замыслов.

Когда ситуация нормализовалась, на Тиберия и Ливию Августу обрушился мутный поток самой низкопробной и изощренной лести со стороны Сената.

Тацит: «Omnes exuta aequalitate iussa principis aspectare» («Забыв о еще недавнем всеобщем равенстве, все наперебой ловили приказания принцепса»)[127 - Анналы I, гл. 4.]; «Ruere in servitium patres, consules, eques» («Принялись соперничать в изъявлении раболепия сенаторы, консулы, всадники»)[128 - Анналы I, гл. 7.].

В частности, было предложено переименовать месяцы сентябрь и октябрь в «тиберий» и «ливий». Но Тиберий категорически отказался, съязвив: «А что вы будете делать, отцы-сенаторы, когда у вас станет тринадцать цезарей?».

Всегда с раздражением Тиберий реагировал на всякое угодничество и лесть. Но его все глубже затягивали придворные интриги, борьба кланов. Ему приходилось принимать единоличные решения и, в конечном счете, охранять сложившуюся систему управления. В то же время для нового принцепса отношения с Сенатом имели решающее значение.

Созданный по преданию еще самим Ромулом[129 - Ро?мул и Рем – легендарные братья-близнецы, основатели Рима.], Сенат был старейшим римским государственным учреждением и как бы олицетворял собой вечный и нерушимый Рим. Сенат играл видную роль в законодательстве, сенаторами высоких рангов (бывшие преторы, бывшие консулы) были наместники провинций и командиры провинциальных армий, наконец, Сенату принадлежала высшая юрисдикция по делам о вымогательстве (crimen repetundarum) и государственной измене (laesa majestas).

Отношения принцепса с Сенатом в это время часто характеризуют как отношения сотрудничества. Тиберий долго был на вторых ролях и, оказавшись на вершине власти, поначалу испытывал неуверенность, и, по-видимому, очень нуждался в поддержке высшего органа власти. Отсюда понятно его стремление наладить с Сенатом эффективный диалог.

В первые годы правления, Тиберий считал Сенат верховным сувереном[130 - Суверен – лицо, (в том числе – юридическое) которому без каких-либо ограничительных условий и в течение неопределенного срока, полностью принадлежит верховная власть в государстве.] римского государства, а принцепс являлся лишь исполнителем его воли. Сенат он намеревался поставить во главе государственно-административного аппарата. В одном из первых заседаний Сената Тиберий предложил выбрать коллегию из 20 знаменитых мужей – консуларов (principes civitatis) для управления государством. «Коллегия, – говорил он по этому поводу, – конечно, гораздо лучше справится с ответственной задачей управления, нежели один человек, ограниченный в своих силах и возможностях. Ведь только колоссальный ум божественного Августа был способен охватить всю громадность Римской империи (magnitudo Imperii) и поднять всю тяжесть власти»[131 - Taцит. Aнналы, I, 11.]. Но коллективного руководства не случилось, Тиберий не сумел воплотить свое намерение в жизнь из-за отказа сенаторов разделять ответственность с принцепсом.

И все же компетенция Сената при новом принцепсе значительно расширялась. Сенат был признан высшим судебным органом Римской империи, решения которого распространялись на самого принцепса и его агентов. Даже вынесение окончательного приговора по делам об оскорблении величия принадлежало Сенату[132 - Taцит. Aнналы, VIII, 16; Дион Кассий, LVIII, 16; Taцит. Aнналы, IV, 15.].

Кроме судебных функций в компетенцию Сената входили: прием посольств иностранных государств, организация продовольственного дела, установление и сбор податей, набор и увольнение солдат, назначение на командные посты, вручение чрезвычайных полномочий магистратам, сооружение и ремонт общественных зданий, прокладка дорог, постройка мостов и т. д.

Высшие посты в войске и администрации – консулы, преторы, квесторы[133 - Квесторы – (лат. Quaestores), в Древнем Риме должностные лица помощники консулов в финансовых и судебных делах.] и т. д. – замещались теперь лицами благородного, то есть сенаторского, звания. Выборы магистратов от комиций[134 - Комиции (лат. comitio, от лат. comeo – схожусь, собираюсь) – народные собрания в Древнем Риме.] тоже перешли теперь к Сенату, а сами комиции прекратили свое существование.

Коротко говоря, все функции государственного управления переходили в ведение Сената, а сам Сенат превращался в высший административный орган Римской империи, в маховое колесо государственной машины. Но расширение функций Сената отнюдь не означало восстановления республиканских традиций. Власть Сената имела своим источником волю императора, и расширение сферы компетенции Сената означало, в сущности, усиление власти императора. Первым лицом Сената, а тем самым, следовательно, и главой всего государственно-административного аппарата, был сам принцепс. От него исходила инициатива законов, ему же принадлежали редакция декретов и составление обширных докладных записок и ответов Сенату. Разнообразные и многочисленные законодательные мероприятия Тиберия преследовали одну главную цель: создание сильной государственной власти, необходимой для сохранения гегемонии Рима над массой рабов и провинциалов.

Поэтому все, что так или иначе нарушало и подрывало государственную власть, каралось им с беспощадной жестокостью.

Для обеспечения общественного покоя и защиты граждан от покушения на их собственность по всей Италии были расставлены военные патрули (stationes militum), на обязанности которых лежали преследование разбойников и прекращение всякого рода уличных бесчинств, драк, оскорблений, ночных нападений и т. д. Выполнение полицейских функций возлагалось на преторианские когорты, сначала расквартированные в Риме, по домам отдельных граждан, а затем сконцентрированные в особом преторианском лагере. Полицейские мероприятия распространялись не только на разбойников и нарушителей внешнего порядка, но также и вообще на всех заподозренных в подрыве государственных основ, в особенности, конечно, на мятежников всех категорий – как рабов, так и свободных.

«Народные волнения (populares tumultus), – говорит Светоний, – он обуздывал строжайшими мерами, когда таковые уже возникли, и всячески старался не допускать возникновения таковых»[135 - Светоний. Тиберий, 37.].

Государственно-административная деятельность Тиберия не ограничивалась одними только мероприятиями полицейского характера. В его правление была издана масса декретов и проведено много реформ, касавшихся различных сторон общественной жизни. Большая часть этих мер вызывалась действительными потребностями жизни и проводилась после тщательного обсуждения в Сенате при ближайшем участии самого принцепса, с присущим ему педантизмом вникавшего во все детали административно-законодательной работы. Он советовался с Сенатом, опирался на республиканские обычаи, намеревался сенаторское сословие сделать господствующим сословием Римской империи, подняв его во всех отношениях на должную высоту.

Принцепс неукоснительно соблюдал принятый в отношениях с Сенатом и магистратами декорум[136 - Декорум – внешнее условное приличие, благопристойность.]: входил в курию без охраны, вставал при консулах и т. д. Такую же умеренность Тиберий проявлял во всем, что касалось внешнего блеска его высокого положения.

Однако все эти условности не стоит преувеличивать. Тиберий имел дело не с полновластным правительством республики, а с имперским Сенатом. Кроме того, многие представители сенаторского сословия зависели от принцепса в финансовом отношении, и все без исключения – по службе: значительная часть карьеры сенатора проходила в армии и императорских провинциях.

Один эпизод, имевший место вскоре после вступления Тиберия на престол, прекрасно иллюстрирует показной характер умеренности принцепса и его истинные отношения с Сенатом. Однажды, во время прений в курии, Тиберий попросил прощения у своего оппонента, если, возражая против его предложения, он позволил себе слишком резкие высказывания. Между тем, его оппонентом был не кто иной, как сенатор Квинт Гатерий, чуть ли не накануне вечером валявшийся у императора в ногах и едва не заколотый при этом германскими телохранителями принцепса.

Итак, в начале своего правления Тиберий стремился сочетать принципат с приоритетом Сената, но эта попытка потерпела неудачу из-за враждебности нобилитета[137 - Нобилитет (от лат. Nobilitas – знать) – в Древнем Риме правящее сословие рабовладельческого класса из патрициев и богатых плебеев. Нобилитет пришел на смену родовой знати – патрициям.]. Уже из начальных обстоятельств процесса принятия верховной власти выявилась неспособность нового принцепса найти общий язык с римской элитой, богатыми семьями, постепенно терявшими былое влияние ещё во время правления Августа и низведёнными до уровня придворных, но всё ещё способными интриговать и добиваться своего. Из двух сил – римских семей и римской армии – к концу правления Тиберия первая будет окончательно разгромлена и унижена. Центурионы преторианской гвардии через двадцать лет окажутся влиятельнее родовитых сенаторов, а постепенно, с годами, власть военных ввергнет Рим в столетний хаос «солдатских императоров».

Так почему же новый государь (будем честны, это был уже монарх) и старые влиятельные кланы не смогли найти общий язык? Наверное, потому, что они очень мало общались. Быть правой рукой Октавиана Августа Тиберию было не только почётно, но и очень хлопотно, наследник всё время был занят делом, ему не до сенаторов. Все их политические союзы, клики и свары проходят мимо него, и, в итоге, когда власть официально передаётся ему, новый принцепс оказывается для собственной элиты совершенно чужим.

Из этого начального изъяна (родовой травмы), кажется, и происходят все последующие болезни правления Тиберия. Каждый его шаг толковался сенаторами превратно, что и было сохранено для потомства в чеканной прозе историков (Светония, Тацита, Диона Кассия). Император тоже не понимал сенаторов, подозрительность его росла, заговоры, а, соответственно, и казни со временем стали мрачной обыденностью.

Мы уделили образу действий Тиберия в момент перехода власти столь большое внимание, так как на наш взгляд не только форма ее принятия, но и вся политика либерального периода, продолжающая традиции предыдущего принципата, имела целью – приобретение авторитета путем создания Тиберию имиджа верного последователя Божественного Августа в глазах римского общества.

Глава III.

Истоки официальной политической игры на Форуме или власть женщин в Римской империи

О, горе! Женщинам дарована богами

Столь пагубная власть над

лучшими мужами!

И жены слабые, бессмертных

теша взгляд,

Над сильными, увы, и смелыми царят![138 - Трагедия «Гораций».]

    Пьер Корнель.

Без женщины заря и вечер жизни

были бы беспомощны, а её полдень

– без радости.[139 - Пьер Буаст. Сводная энциклопедия афоризмов. dic.academic.ru]

    Пьер Буаст.

Жены римских плебеев, также как жены аристократов сначала были полностью ограничены семейными обязанностями и во всех отношениях зависели от мужа, хотя их уважали как хозяек дома и управительниц всем домашним хозяйством. Но в римском частном праве не могло быть и речи о равноправии женщин. Содержание и формы жизни «молчаливых римских женщин», как их по праву называли, известны не столько по литературе, сколько по эпитафиям[140 - Эпитафия – надгробная, намогильная надпись.]. Например, эпитафия Амимоны, жены некоего Марка, гласит: «Она была самой лучшей и самой красивой, пряла шерсть, была благочестивой, скромной, доброй, чистой и домовитой». Эпитафия Постумии Матронеллы: «Несравненная супруга, хорошая мать, благочестивая бабушка, скромная, работящая, энергичная, внимательная, чуткая, принадлежавшая только одному мужчине, настоящая матрона по усердию и верности». Это были типичные женские качества, которые римляне идеализировали.

Женщины никогда не управляли Римом. В Древнем Риме не было цариц, а в более поздние времена — императриц, которые правили бы самостоятельно. Трон передавался только по мужской линии. Римские женщины никогда не были представлены в Сенате или на народных собраниях и они не могли оказывать непосредственного политического влияния.

Женщины древних времен, такие, как похищенные сабинянки, Лукреция, Ветурия, мать Кориолана и другие, упомянутые в старинных преданиях, были всего лишь пассивными героинями.

Тем не менее нужно отметить, что в эпоху поздней Римской республики начинается процесс, который с некоторыми оговорками можно назвать процессом эмансипации женщин римского правящего слоя. Общественные и экономические изменения привели к новым нормам брака, к так называемому браку без власти мужа над женой, когда муж не мог единолично управлять имуществом жены.

Кроме того, в правящем слое Рима преобладали политические браки. Цезарь для этих целей использовал свою дочь, Октавиан – свою сестру. За распадом политических союзов следовали разводы и заключение новых политических браков. Одновременно увеличивалось политическое влияние женщин на деятельность их мужей. Например, из переписки Цицерона видно, какое впечатление произвело на него то, что жены убийц Юлия Цезаря летом 44 г. до н.э. принимали участие в совещаниях своих мужей и делали это совершенно открыто.