По обе стороны добра и зла. Трансцендентальная алхимия мифа

Если говорить о хтонической версии, то легенды о соблазнении змеем Адама и Евы из «добрых» побуждений, действительно, имели место (см. прим. на стр.). Разумеется, в них либо обязательно присутствовала фигура «злого» демиурга. Либо на него самого отчасти падала тень проекции «соблазненности» перволюдей[80 - «И тогда пришел к нам Дьявол, светел, словно ангел, и сказал нам: „Что вам позволил Бог есть и чего не велел есть в Раю?“ Адам сказал: „Все нам разрешил есть, только плод одного дерева запретил нам есть и повелел нам остерегаться его“. Дьявол же сказал: „Очень жалко мне вас, ибо не знаете, что если бы плод от него съели, то вы были бы богами“. Так сказал он и покинул нас. И нашел змею и подучил ее. Змея же, думая, что он ангел, пришла ко мне и показала мне плод от того дерева. И видела я, что змею любит Бог больше всех зверей (курсив автора), и взяла от нее плод и съела. И сердце мое смутилось во мне вдруг, и в моей части Рая деревья сбросили листву свою». (Об Адаме и Еве, древнерусский апокриф) http://apokrif.fullweb.ru/apocryph2/ Здесь Бог не просто создал змею самой умной, но еще и любит ее больше всех других зверей. Такая интерпретация мифа делает всех, включая змея (за вычетом дьявола, блеснувшего, в своем учитывании в выборе посла к людям, аж тронным архиковарством) невинными овечками, невесть за что наказанными (ну разве что за чрезмерную доверчивость).]. Такая робкая попытка «обелить» змея свидетельствует о том, что неоднозначность фигуры змея все же чувствовалась, однако дальнейшему развитию этого чувства зачастую мешали господствовавшие в этой теме (пред) убеждения.

В: А какова участь змея в алхимической версии? И отражен ли подобный вариант восприятия этого символа в каком бы то ни было источнике?

А.И: Конечно, наверняка судить сейчас об этом мы не можем; тем не менее, в Евангелии есть по крайней мере одно место, намекающее на то, что вероятность такого восприятия, возможно, была. Это знаменитое изречение Иисуса: «Будьте мудры, как змии и просты, как голуби» (Мф. 10:16.).

Понятно, что Его призыв к змеиной мудрости никем не соотносился с Эдемским змием: змей из Эдема был ведь не «мудрым», а «хитрым». Но, во-первых, мы теперь, благодаря древнееврейскому первоисточнику, знаем об уме и сообразительности созданного Господом змея и нам становится понятно, что по крайней мере одной из целей превращения «умного» в «хитрого», была как раз задача не допустить подобного соотнесения[81 - В связи с этим интересны в истории церкви свидетельства о том, что Евангелие от Матфея является единственным Евангелием, первоначально написанным на арамейском языке (скорее всего, его иудео-палестинском диалекте). Весьма и весьма любопытно было бы узнать, какое именно арамейское слово было употреблено в нем для описания качества змея, к уподоблению с которым призывал Христос. И каковы, интересно, были причины исчезновения (или уничтожения?) арамейского оригинала? А также какую роль в этом грустном событии сыграла эта возможная (и, видимо, для кого-то нежелательная) перекличка прилагательных, относящихся к ветхо- и ново-заветному змею? К сожалению, на эти вопросы ответов мы, скорее всего, никогда не узнаем.]. А во-вторых, как нам теперь становится понятно, «мудрость» – это то качество, до которого змею еще только предстояло дорасти. В рамках мифа он, действительно, не более, чем умен. А вот для того, чтобы стать мудрым[82 - Греческому слову «фронимос», стоящее в оригинале Евангелия от Матфея, является практически полной калькой с древнееврейского «арум». Единственное значение, которое у греческого слова есть а у древнееврейского нет – это именно значение «мудрости». Впрочем, в данном случае – в алхимическом контексте – такой выбор из множества значений при переводе следует признать и точным и уместным. Остальное, как всегда, – «непереводимая игра слов».], змею потребовалось бы освободиться от тесной «шкуры» собственного эго, что действительно становится возможным только в алхимическом синтезе (см прим 2) Увидеть эту алхимическую трансформацию (а ведь речь в данном случае идет именно о ней – даже «сбрасывание кожи» само по себе является распространенным алхимическим термином) в образе именно библейского змея мешала всегда присутствовавшая нота сильнейшего осуждения – отношение к нему как к неисправимому злодею. Вот уж воистину, ничто так не мешает духовному росту, как эманация осуждения. («Не судите, да не судимы будете»[83 - Мф (7.1)] и т. д.)

Попробуем теперь взглянуть на этот афоризм («Будьте мудры, как змии и просты, как голуби») именно с алхимической точки зрения. Для этого рассмотрим поближе образ второго персонажа, упоминаемого в нем – голубя. Как ни странно, слово «голубь» в своем прямом значении, а не в составе метафоры или сравнительного оборота (напр.: «стал Ефрем как глупый голубь» (Ос. 7.11.)) упоминается в Ветхом Завете всего один раз. И где же? Все в той же книге Бытия, на пару страниц дальше; это голубь из Ноева ковчега, посланный Ноем на поиски освобожденной от вод земли.

Потом выпустил от себя голубя, чтобы видеть, сошла ли вода с лица земли, но голубь не нашел места покоя для ног своих и возвратился к нему в ковчег, ибо вода была еще на поверхности всей земли; и он простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег. И помедлил еще семь дней других и опять выпустил голубя из ковчега. Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли. Он помедлил еще семь дней других и [опять] выпустил голубя; и он уже не возвратился к нему.»(Бытие, 8: 8—12).

По традиции при толковании Иисусова изречения образы голубя и змия противопоставляются друг другу[84 - «Хочет, чтобы ученики его были и мудры. Чтобы, слыша, что они сравнены с овцами, ты не подумал, что христианин должен быть слабоумным, говорит: он должен быть и мудрым, зная, как надобно жить среди массы врагов. Как змея все свое тело подставляет под удары, а голову охраняет, так и христианин все должен отдавать бьющим его, даже тело свое, а голову, которая есть Христос и вера в Него, должен беречь; как змея, сжимаясь в какой-нибудь скважине и проползая, скидает с себя старую кожу, так и мы, идя тесным путем, должны совлекать с себя ветхого человека. Но так как змея и вредит (а это уже неосознаваемая полемика с вытесняемой частью мифа – А.М,), то Господь повелевает нам быть простыми, то есть чистыми, незлобивыми и безвредными, как голуби, ибо последние, лишаясь даже детей и будучи преследуемы, тотчас возвращаются к своим хозяевам. Итак, будь мудр, как змея, чтобы не смеялись над тобою в жизни, но чтобы все твое было безукоризненным. Что же касается вреда в отношении к другим, то будь как голубь, то есть не злобив, прост». (блаженный Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Матфея. стр.146)]. Мы же, дабы попытаться разгадать тайное, алхимическое послание, заключенное в этом афоризме, зададимся противоположным вопросом: что в фигурах голубя и змия может быть общего? Более того, конкретизируем и уточним этот вопрос: что может быть общего у Эдемского змия и Ноева голубя?

Конечно, если иметь в виду общепризнанную трактовку образа змия, то с голубем из ковчега у него нет и не может быть ничего общего: первый совратил первобытное человечество, второй послужил посланием того, что земля освободилась от вод – какое тут может быть сходство?

Однако, если мы вспомним символическую наполненность образа змея из алхимически целостного мифа и зададимся тем же самым вопросом, то результат сопоставления будет уже совсем другой. И тогда, при такой постановке вопроса, ответ начнет вырисовываться сам собой: и Эдемский змей, и Ноев голубь схожи в одном – в том, что оба они, выражаясь метафорически, были первооткрывателями новых и неизведанных земель, выводящими людей за пределы крохотных и благоустроенных мирков, в которых они (или, если говорить, о символической стороне, то, конечно же, их сознание) обретались прежде. Различие же между ними, пожалуй, состоит в степени контролируемости и осознанности протекаемых процессов. Змей инициировал разрушение микроскопической благоустроенности Эдема Адама и Евы, тем самым заставив их выйти в Большой мир и начать тот самый процесс алхимической интеграции и взросления, о котором говорилось выше. Голубь улетел и не вернулся, тем самым дав Ною знак, что время благополучной и уютной защищенности ковчегом закончилось и пора искать место, чтобы причалить и начать новую жизнь на обновленной потопом земле. Змей инициировал неконтролируемые процессы с непредсказуемым результатом, голубь вполне осознанно использовался в разведывательных целях. При этом, однако, сам змей действовал холодно и расчетливо, голубь – спонтанно и по наитию. Символики голубя и змея таким образом переплетаются между собой, то сходясь, то расходясь в противоположные стороны, как змеи на кадуцее у Гермеса.

Призыв «стать простым, как голубь» вовсе не так прост сам по себе, как те сравнения, которые употребляются в Ветхом Завете. Стать простым, как голубь совсем не просто, а стало быть, и простота голубя не является чем-то очевидным. Чтобы в этом разобраться, нам необходимо погрузиться в созерцание фигуры голубя во всей ее символической наполненности.

В: Мне не очень понятна связь с ветхозаветным голубем из Ноева ковчега.

А.И: Эта связь становится яснее, если вспомнить голубя из мистерии крещения Христа – этот образ является промежуточным звеном, позволяющим восстановить символическую преемственность библейского текста. Особенно ясно и отчетливо это видно на примере первого, по всей видимости, употребления этого символа Святого Духа в христианском контексте («И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, – и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него» (Мф. 3:16.)). Иисус, выходящий из крестильных вод Иордана, тем самым уподоблен здесь суше, выступающей из вод библейского потопа, а Святой Дух, опускающийся на Него, уподоблен голубю из Ноева Ковчега. «Местом покоя для ног» голубя-Святого Духа может быть, конечно же, только земля души Иисуса, очищенная и обновленная водами Крещения[85 - Такое символическое соотнесение не только придает устоявшимся и ставшим привычными образам новую (для современного читателя) и неожиданную глубину, но и, что не менее важно, объединяет и пронизывает символическим единством одни и те же образы как Ветхо-, так и Новозаветного Писания, восстанавливая тем самым утраченную преемственность и целостность библейских символических и сюжетных линий.].

Следующим шагом нашего размышления должно быть обнаружение символической связи между голубем-Святым Духом и голубем из Иисусова изречения, которая начинает проступать в тот момент, когда мы задаемся вопросом: как мы понимаем простоту, призыв к которой в этом афоризме содержится? Что такое эта простота?

Вся прежняя комментаторская традиция указывает на то, что простота голубя – это, прежде всего, его незлобивость. Предлагаемая здесь концепция позволяет увидеть простоту (через фигуру голубя из мистерии крещения) как непосредственность восприятия и постижения опыта, расширяющего сознание. Простота опыта заключается в пассивности его постижения, сколь бы удивительно это ни звучало поначалу, – в отсутствии усилия в его осмыслении и концептуализации, то есть, в непосредственном умаленном его восприятии, когда опыт нисходит на нас сам, а мы воспринимаем его в простоте и чистоте – не осмысляя и не концептуализируя его, скорее наоборот, проникаясь и растворяясь в нем.

В: Но в мистерии крещения голубь – это то, что нисходит на нас. Получается, что мы должны быть как тот, кто нисходит, а не тот, кто воспринимает…

А.И: Здесь реализуется тот же смысл, что и в призыве уподобиться Отцу нашему Небесному: уподобиться этому опыту в его простоте и непосредственности.

В: Но ведь нельзя сказать, что это опыт нисходит на нас в пассивности?

А.И: Нет, конечно, но сознание вмещающего Его в себя находится в пассивном, причем, в специфически пассивном – умаленном и открытом состоянии.

В: Тогда здесь уместнее говорить об уподоблении Христу, чем голубю в его простоте.

А.И: Давайте попробуем понять, каково значение голубя в сцене крещения. Почему он снизошел на Христа? Потому что это – Реальность, которая увидела наконец-то клочок земли, освободившийся от потопа страстей; увидела и опустилась на него. Это мистический опыт особенного свойства, заключающегося в том, что в нашем непосредственном устремлении к этому опыту нет смысла, ибо мы не можем самостоятельно, по собственному произволу его создать или сконструировать. Это опыт, к которому мы можем стремиться лишь опосредованно – подготавливая наше сознание через покаяние и умаление к тому, чтобы оказаться способным его воспринять, когда он сам снизойдет на нас. Выражаясь по-чаньски, наше сознание изначально обладает природой Будды, и все, что нам надо сделать – это устранить препятствия, которые мешают ей проявится. В христианстве то же самое понимание последовательно реализуется через твердое представление о том, что даров Святого Духа невозможно достичь, добиться, завоевать. Эти Дары обретаются умалением, покаянием, очищением души, прошедшей через покаяние, и снисходят на нас сами, подобно голубю, который находит отдохновение для ног своих просто потому, что мы освободили землю своего сознания от вод своей страстности. Это понимание также находит свое воплощение и в христианском ритуале как психопрактике: сначала исповедь, покаяние и только после этого, в самом конце, как апофеоз и финал – причащение.

Непосредственной практики для достижения этой благодати не существует – только покаяние, умаленное ожидание. Как земля не могла притянуть к себе голубя из Ноева ковчега, а могла лишь обратить на себя его внимание выступанием из-под вод потопа, точно так же сознание Христа находилось в состоянии настолько очищенном и умаленном, что Дух Святой, подобно голубю, снизошел на Него, поскольку со Своей Божественной высоты увидел наконец землю, на которой может отдохнуть, то есть куда Он может войти и воплотиться. (Об этом же говорит цитата из Евангелия: «Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие не совершится!» (Лк. 12:49—50).) Но поскольку нисхождение Святого Духа возможно лишь в умаленное в простоте, пассивное, не активномудрствующее, лишенное элемента активного конструирования состояние сознания, то именно этот аспект символики голубя как Святого Духа, опирающийся на символику голубя из Ноева ковчега раскрывается в афоризме Христа: «Будьте мудры, как змеи и просты, как голуби». Другими словами, речь здесь идет о различных путях обретения опыта, уже упоминавшихся в нашем рассуждении: через активное конструирование змеиной мудрости и через пассивное кроткое и смиренное внимание, подобное голубиной простоте.

Другими словами, мудрость змея и простота голубя относятся к различным модальностям, различным уровням реальности. Мудрость змея реализуется скорее на психологическом и ситуативном плане – эта мудрость, проницающая и просчитывающая ситуацию, конструирующая ее таким образом, чтобы получить желаемый результат[86 - Пример этому ситуация из рассказа «История одного предания». Станислав Сенькин. «Покаяние Агасфера. Афонские рассказы».]. Простота голубя соотносится с состоянием, необходимым в большей степени для обретения нового внутреннего опыта, мистических постижений, чем для просчитывания ситуаций. Конечно, это не означает, что мудрость змея бесполезна для мистического опыта, а простота голубя не «работает» в конкретных ситуациях. Все как раз наоборот. Этот афоризм глубоко голографичен и изоморфичен. Мудрость змея необходима для дальнейшего обоснования и интеграции полученного опыта; без простоты голубя невозможны непосредственные, наиболее точные и обескураживающие, интуитивные реакции в какой бы то ни было психологической ситуации. Соединенные вместе мудрость и простота создают возможность достижения принципиально нового состояния сознания, являющегося плодом алхимического синтеза осознанности разума и мгновенной спонтанной реакции интуиции. Во всей полноте этот плод обретали, пожалуй, только выдающиеся святые да еще, наверное, чаньские просветленные (недаром же они признавали Иисуса за «своего»! ) … Необходимость слияния голубя и змея, их взаимодополняющее воздействие составляет суть Иисусова изречения, внутренняя форма которого выстроена на ветхозаветных символических заимствованиях: расчетливость и проницательность змея восходят к трикстеру[87 - Трикстер (англ. trickster – обманщик, ловкач) в мифологии, фольклоре и религии – божество, дух, человек или антропоморфное животное, совершающее противоправные действия или, во всяком случае, не подчиняющееся общим правилам поведения. Как правило трикстер совершает действо не по «злому умыслу» противления, а ставит задачей суть игрового процесса ситуации и жизни. «Трикстер – это примитивное космическое существо божественно-животной природы, с одно стороны, превосходящее человека благодаря своим сверхчеловеческим качествам, а, с другой – уступающее ему из-за своего неразумия и бессознательности.» К.Г.Юнг О психологии Трикстера.] из мифа о первородном грехе, простота голубя – к естественному, спонтанному поведению Ноева голубя из мифа о всемирном потопе.

Я чувствую, что добавилось змеиной изощренности в обоснование этой связи, хотя мне хотелось оставить больше голубиной простоты интуитивного постижения. Если рассматривать изречение Иисуса с этой точки зрения, то оно обретает неожиданную и новую глубину. Воспринятое таким образом, оно звучит как призыв к расширению границ сознания и обретению новой его целостности, причем – что особенно важно и ценно – целостности в подходе к обретению этой самой новой целостности, сочетающей «голубиный» и «змеиный» полюса мудрости, то есть целостности не только как цели, но и как средства в обретении само?й цели. Такое взаимопереплетение средства и цели придает целостности новую, неслыханную доселе объемность и глубину.

В.: Что можно считать, хотя конечно, и не главным, но все же важным достижением христианства.

А.И.: …И это только первый пласт символики змея и голубя.

В.: А что, есть и еще?

А.И.: Есть, но они носят более глубокий, более архаический, а стало быть, и более архетипический и нуминозный характер.

В.: И с чем же он связан?

А.И.: Как ни удивительно, все с тем же Деревом Жизни.

В.: Каким образом?

А.И.: Через универсальную архетипическую символику вертикали Древа Жизни, или Мирового Дерева, если говорить о мифологии индоевропейских народов. Вообще говоря, миф о Мировом дереве носит общепланетарный характер, и имеет самое широкое распространение – от аборигенов Австралии до индейцев Южной Америки[88 - Фундаментальное исследование и обоснование этого тезиса см., напр., в книге Н. А. Николаевой и В. А. Сафронова «Истоки славянской и евразийской мифологии», Москва, Белый волк-Крафт-ГУП «Облиздат», 1999г.]. И у семитов, и у индоевропейцев ось Древа Жизни определялась символами змея и птицы, – змей обитал внизу, в корнях Древа Жизни[89 - Или целый клубок змей (во главе с Нидхеггом), как под корнями скандинавского Иггдрасиля. Вообще говоря, универсальность архетипической символики просто поражает: дерево жизни как ось мироздания встречается практически везде, в любой космологии любого региона планеты, так или иначе оно везде имеет связь с источником бессмертия, этот источник охраняет змея, обитающая в его корнях. Более подробные выкладки на эту тему см. в Часть III, гл.2.], птица жила наверху, в его ветках.

В.: То есть получается, что ползти ему для того, чтобы пообщаться с Евой, далеко не надо было?

А.И.: Получается, что и вовсе не надо было: Ева сама подошла туда, где ее уже поджидали, – еще одно свидетельство того, насколько все готовы были «упасть» в алхимические «объятья» друг другу.

В.: И как тогда меняется смысл изречения Христа через призму этой универсальной мифологемы?

А.И.: Через ее призму оно приобретает алхимический и поистине космический масштаб и размах, через коннотацию с первым афоризмом «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста,[90 - «То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху, и то, что пребывает вверху, соответствует тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи.»] превращаясь в призыв к алхимической трансмутации, которую мы более подробно обсудим несколько позже.

В.: Интересно, а можно ли было бы и саму эту трансмутацию попытаться передать с помощью Эдемской символики?

А.И.: Наверное, можно, боюсь только, что полученная картинка рискует выглядеть несколько экстраординарно. Скорее всего, на ней мы увидим Эдемского змея, выползающего из-под корней дерева познания добра и зла. И мы увидим, как он, обвившись вокруг его ствола, ползет по спирали по нему наверх, к кроне, туда, где на самом верху его ждет сидящая на ветке птица. И пока он по нему ползет, в процессе этого восхождения змей становится все менее хитрым и все более мудрым, птица становится все менее хищной и все более кроткой[91 - В архаических мифах птицы, сидящие на вершине, как правило, имеют хищный и даже устрашающий характер. Так, в мифе о Гильгамеше на ветках Божественного Древа сидит птица Анзуд, представляющая собой орла с головой львицы, на ветках Игдрасиля сидел хищный орел, и т. д.], а дерево понемногу, с каждым нарезаемым змеем кольцом спирали, постепенно превращается из Древа познания добра и зла в Древо Жизни. И как только он доползает птицы, его мудрость и ее кротость достигают своего апогея, в котором они сливаются, в процессе этого слияния превращаясь в плод бессмертия, висящий на ветке Древа Жизни.

В.: А Адам и Ева?

А.И.: А Адам и Ева смотрят на всю эту картину и взирают на нее до тех пор, пока не поймут, что вся эта сцена происходит у них внутри. И как только они это понимают, плод Древа Жизни также оказывается у них внутри, при этом оставаясь висеть на ветке. Ибо только так, а не иначе, он и может оказаться внутри у человека.

В.: Картинка, действительно, похожа на те, что рисовали в старинных алхимических трактатах

А. И. И рисовали, и подписывали соответствующим образом[92 - «Итак, изучи… что есть дуплистый дуб, под которым Кадм пронзил змею. Изучи и что суть голубки Дианы, побеждающие своею ласкою льва, зеленого льва…» – Introitus ad palatium Regis, cap. II, III. Цит. по: Эжен Канселье, Алхимия, стр. 116. Изд. «Энигма» 2002г.], – для алхимиков эти параллели не были ни секретом, ни откровением, скорее практическим руководством к действию.

В. Можно ли из этого сделать вывод, что змей – это Кундалини, ствол дерева – позвоночник, его крона – мозг, а сидящая на его ветвях птица – наша самость?

А.И.: Это только одно из многочисленных значений символики этого мифа. Мы сможем ее лучше понять, когда доберемся до собственно самой трансмутации[93 - См. часть III, гл 2.]. А пока давайте подведем предварительный итог.

Итак, следующий этап мифа о первородном грехе – это первое пришествие Христа, когда Он возвестил Свою Благую Весть. Начинается отсчет новой эры. До нашей эры подготавливалась почва для принятия идеи покаяния, с началом новой эры пошел отсчет времени, внутри которого эта идея начинает внедряться в сознание человека. А второе пришествие Христа и становление Царства Божьего ознаменует окончательное преображение нашей психики и способность капитулировать без тяжелых надломов и скруток[94 - Скрутка – такой этап на жизненном пути любого индивида, в которой он вынужден оказаться в крайне некомфортном состоянии выбора – либо капитулировать, либо еще больше загнать себя под власть эгового спазма. Глубина, продолжительность и сила страдания в скрутке зависят от двух взаимосвязанных факторов: 1) сила эго; 2) наличие (отсутствие) опыта капитуляции. Так, например, то, что является мучительнейшей скруткой для эгового обитателя сансары, выступает неизъяснимым источником блаженства для просветленного сознания бодхисаттвы. Впрочем, если сила эго непомерна, то скрутка также очень быстро заканчивается, правда, в этом случае, усилением эгового спазма. До тех пор, пока выбранное усиление эгового спазма можно «раскрутить» обратно через скрутку в капитуляцию, спазм носит временный характер, когда такая возможность исчезает, спазм приобретает структуральный характер необратимой (на данном этапе, в данном воплощении) деградации.], в которых пока мы, как ветхозаветные люди, продолжаем преобразовывать свою падшую природу.

Глава 5

Вопрос о «падшем естестве»

Все было дико и мятежно:

И лики грешные убивших,

И плач толпы, и стражи спор.

А Вы молились слишком нежно