Эта война вообще показала, насколько у Верховного Главнокомандующего оказались болтливы генералы. Особое раздражение среди них вызывал командующий внутренними войсками МВД. Почему? Потому что эти самые внутренние войска МВД холили и лелеяли, комплектовали по потребности за счёт Вооружённых сил, ведь в армии даже бригады спецназа ГРУ Генштаба оказались не укомплектованы полностью личным составом. Планировалось наводить порядок на Кавказе без привлечения Вооруженных сил. Армия сейчас делает работу именно МВД и оказалась не боеготова именно по той причине, что комплектовались части внутренних войск МВД. И этот генерал громче и чаще всех виден в телевизоре. Ну ладно, не получилось, бывает. Тогда повинись на всю страну, признайся или хотя бы рот закрой.
Наши армейские генералы перед перемирием начали публично заявлять о том, что основная часть сил противника разгромлена, что врагу осталось немного и недолго. Волей или неволей и личный состав это слышал, хотел верить и думал, что осталось немного, и войне придёт конец. Что войска в целом и без нашего полка как-то справятся с этим. А тут новость о перемирии и тут же приказ о запрете открывать огонь, что стрелять можно только в ответ.
Солдат не будет сильно философствовать и сразу же найдёт простой и объясняющий всё универсальный ответ. Нашли ответ быстро: все Предатели. Особенно Борис Ельцин и все, кто ниже.
Мы быстро среагировали и поняли опасность произошедшего, но не молниеносно, что было большой ошибкой. Мы всё-таки не предполагали, насколько сокрушительно это всё повлияет на боевой дух личного состава.
Комбат и все, кто выше, тоже очень поздно опомнились, начали всячески оправдывать Бориса Ельцина, правда, быстро поняли, что ничего у нас не получается, и плюнули на всё.
Гена всё-таки предпринял ещё попытку во всём обвинять коммунистов, которые «развалили Российскую империю и потом СССР», тем самым отвести лютую ненависть личного состава от Бориса Ельцина. Не получилось, так как они на самом деле ненавидели и коммунистов, и Бориса Ельцина тоже и, кстати, также считали его коммунистом. В общем, не увидели мы никакой пользы в этой пропаганде, плюнули и начали думать, как выправлять ситуацию по-другому.
Тем временем начались бесконечные переговоры с полевыми командирами чеченов. Я категорически не хотел в них участвовать. Повезло, что всё-таки командиров рот и взводов не особенно к ним привлекали. А вот офицерам управлений батальонов и полка не открутиться. Офицеры рассказывали, что видели полковника Масхадова, передавали свои впечатления. Но мне было это совсем не интересно.
На фоне катастрофически упавшего боевого духа я очень большую опасность чувствовал оттого, что рота сильно разбросана. Повторю два критерия острой проблемы одновременно:
– тактическая проблема объективного характера;
– низкий боевой дух личного состава.
И что ждать? Только беды. Все мои мысли были занятыми тем, как обеспечить в таких условиях несение службы.
Начал личному составу рассказывать про ужасы чеченского плена, в который запросто можно угодить из-за халатного несения службы. Умышленно разжигал в них ненависть к противнику, хотя никакая официальная информация подобного характера нам не доводилась. Но нужного результата не достиг. Плохо действовало, хотя, конечно, они во всех чеченцах видели врага, но как-то уже безразлично всё воспринимали, если не сказать жёстче.
На помощь пришёл мой заместитель по политической части, Гена. Оказывается, он через своего коллегу, заместителя командира роты материального обеспечения полка, узнал, что кто-то из водителей этой роты на рынке в Моздоке, куда они регулярно ездят на склады, купил CD-диск с записью многочисленных кадров зверского, варварского обращения с русскими пленными, снятыми самими чеченцами для запугивания призывников (якобы для этого, но не точно).
Гена выкупил этот диск у солдата-водителя и попросил своего коллегу приобрести при следующем визите в Моздок продолжение. Вся рота увидела отрезание голов нашим пленным солдатам и очень много другого, что я не стал бы смотреть и показывать личному составу при других жизненных обстоятельствах.
Вот так выглядит правда о том, как я выровнял ситуацию с боевым духом и морально-психологическим состоянием личного состава в своей роте, точнее, вернул его в то состояние, которое хотел. Тем самым кардинально изменил отношение личного состава к несению службы. Я был уверен, что халатности и сна при несении службы теперь должно быть гораздо меньше.
Вместе с тем я, конечно, заметил и влияние этих фильмов на межнациональное мировоззрение личного состава. Но я бы не смог найти таких слов, которые бы объясняли что-то, типа, «народ хороший, есть отдельные люди…» и так далее. На самом деле правда звучит так: на войне нужно расчеловечить противника. Это надо делать, чтобы победить.
Позднее роту пополнили двумя утраченными в бою БМП. Почти новые. Опять же личный состав задумался над вопросом: к чему бы это? Я пришёл им на помощь и объяснил, что нас жду тяжёлые бои, что чеченцы не сдадутся просто так, что никуда мы не денемся, и придётся воевать много и долго. Но личный состав воспринимал мои слова как то, что их командир специально нагоняет тревоги, дескать, мне по должности положено это делать. Информация о перемирии обнадёживала личный состав, и трудно было переломить их мнение и надежду.
Однажды вечером меня вызвал комбат и предложил немного поужинать (выпить, соответственно) вместе с офицерами управления батальона и остальными командирами рот и батареи.
– А ты почему, Юра, увиливаешь, не хочешь в переговорах поучаствовать?
Я посмотрел на комбата и раздумывал, ответить ли ему правду.
– Не хочу.
– Почему? Неужели не интересно посмотреть, с кем воюешь?
– Не интересно, я и так знаю, кто эти люди и этот народ.
– Скрытный ты какой-то, не могу тебя понять. Командир ты хороший. Но я, как твой командир, обязан знать не только твои деловые качества, но и личные.
– Я открыт.
– Это ты-то открыт?
– Всего, что касается службы.
– А я вот, Юра, с удовольствием здесь воюю. Давно пора этот Кавказ на место ставить.
– Я без удовольствия. Считаю, что можно было и без войны обойтись.
– Ты что, пацифист?
– Не обзывайтесь. Какой же из меня пацифист?
– Как без войны? Без войны они отсоединятся от России.
– Вот и хорошо.
– Не понял?!
– Я говорю, а что плохого, если Чечня отсоединится?
– Россия развалится. Другие захотят.
– Кто другие?
– Дагестан, Кабардино-Балкария и вообще весь Северный Кавказ.
– Не думаю, что весь. Не думаю, что Северная Осетия этого захочет. Во-вторых, если все, кого вы назвали, уйдут из России нам будет лучше, им не знаю, о них не думаю, но нам будет легче.
– Чем лучше?
– Без Кавказа будет нам легче. Слишком разный у нас с ними менталитет, разное мировоззрение. И я совсем не люблю этот Кавказ, очень не люблю.
– А ты прав. Я тоже не люблю их всех. Но ведь что нам политики говорят? Говорят, что тогда уйдёт Татария и Башкирия!
Только сейчас я уловил в его словах лёгкую издёвку, не ко мне, а ко всем этим пропагандистским штампам.
– Не уверен. Не вижу связи никакой.
– Выходит, ты, Юра, воюешь за то, чтобы Чечня осталась в России, но не хочешь победить?
– Победить хочу. Ничего уже сейчас не поделаешь, войну мы начали. Теперь надо побеждать. Мало ли, как я думаю. Я офицер и есть приказ. Моё мнение спросят на избирательном участке.
– Избирательный участок! Это дерьмо. Это дерьмо затеяли дерьмократы и довели страну до такого состояния, – в его словах опять была лёгкая издёвка. Я догадался, что он так не думает.
– До какого?
– Союз распался, – здесь он уже почти в открытую ухмылялся.
– Ну и что? Что в этом плохого? Что плохого в том, что мы с туркменами, грузинами, украинцами, азербайджанцами и прочими живём в разных государствах? Нахрен нам все эти республики? Что плохого оттого, что они ушли? Я вижу только хорошее. Живём мы так плохо не потому, что они ушли, а потому, что у нас власть такая тупорылая. Потому что мы сами её нормальную выбрать не можем.