Шурави, или Моя война

– Не обижайся, Виктор, но ты пока остаешься здесь в моем распоряжении. Кроме тебя, остаются Павлов, Лавров и Петровский. Группу сократили до тридцати бойцов, включая меня.

Абрамов снова удивленно взглянул на него.

– Принято решение о передаче групп специального назначения в распоряжение штаба.

– Что это значит? – спросил его Виктор.

– А это значит, друг мой, как в песне: и вечный бой, покой нам только снится. Мы будем осуществлять глубокую разведку, помогать проводить колонны с техникой, если сказать короче, будем вечной затычкой.

– Зачистка кишлаков тоже будет входить в нашу задачу?

– Совершенно верно! Ты знаешь, Абрамов, кого я увидел в штабе? Я видел твоего земляка из особого отдела.

– А что ему здесь делать, командир? Думаю, он приехал сюда не по зову сердца.

– Я тоже так думаю. Он приехал скорее за звездами и наградами.

Они посмотрели друг на друга и громко засмеялись. Вскоре БТР остановился, и они, спрыгнув с брони, помахали рукой водителю и направились к себе на базу.

***

Весь следующий день бойцы посвятили подготовке к «работе» (участию в боевых действиях): чистили оружие, получали дополнительные боеприпасы. Марченко с утра снова отъехал в штаб и вернулся только к ужину. Для усиления группы командование придало им три бронетранспортера.

Это был последний ужин полным составом. Те, кто оставался, старались не смотреть на тех, кто возвращался в Союз. Каждый из них, молча, переживал это расставание. Испытывал ли Виктор в тот момент чувство зависти, сказать трудно, но, небесспорно, Бог был на стороне отъезжавших товарищей. Отряд покидали бойцы, которые принимали участие в штурмах резиденции Амина и других важных стратегических объектов. Те, кто не был задействован в этих операциях, оставались служить дальше.

– Виктор! – окликнул Абрамова Сергеев. – Вот, возьми на память этот нож. Нас, наверное, все равно перед полетом досмотрят, не хочу, чтобы он достался какому-нибудь «куску» (прапорщику). Мне он больше не нужен, а тебе еще пригодится.

Он протянул ему настоящий афганский кинжал, лезвие которого было испещрено какими-то знаками арабской вязи. Ножны кинжала, инкрустированные множеством различных камней, похоже, были серебряными.

– Спасибо, Валера. Не жалко расставаться с таким оружием? Это же не нож, а музейный экземпляр.

– Скрывать не буду – жалко. Однако лучше его подарить тебе, чем кому-то другому. Я кинжал взял в бою у какого-то большого местного начальника, который при виде нас так рванул, что мы его и не догнали. Товарищу достался хромированный пистолет, ну а мне – кинжал.

– Еще раз спасибо, Валера, – поблагодарил Абрамов его и прицепил кинжал к поясу.

Они обнялись на прощание, и он, опустив голову, направился в барак.

– Стройся! – послышалась команда.

Бойцы побежали занимать свои привычные места в строю. На середину двора вышел Марченко.

– Бойцы, сегодня мы провожаем наших товарищей, убывающих для прохождения дальнейшей службы на Родину. Многих из них я знаю давно: с кем-то учился, с кем-то пришлось повоевать в разных точках земного шара. Могу сказать, что они всегда были хорошими бойцами, верными и надежными товарищами. Пусть им сегодня повезло больше, чем кому-то из нас, но мы не в обиде. Они честно выполнили свой долг перед Родиной и уезжают отсюда, оставив частицу своего сердца с нами. Не нужно грустить, ребята, ведь мы – бойцы группы специального подразделения, а это значит, что мы все профессионалы. Мягкой вам посадки в Союзе. Не забывайте боевых товарищей. Через час за вами прибудет машина. Прошу всех быть готовыми к отъезду. А теперь – вольно, разойдись!

Строй рассыпался, словно замок, сделанный из песка. Кто-то побежал в барак продолжать сборы, кто-то присел на лавочки, сколоченные старшиной, и стал курить.

Подняв клубы густой серой пыли, около ворот базы остановился армейский УАЗ с красным крестом на дверце. Из кабины вышел майор медицинской службы в сопровождении молодой красивой женщины лет тридцати и направился с ней к воротам нашей базы. Дорогу им преградил часовой из комендантского взвода и потребовал документы.

– Мне нужен капитан Марченко. Если вам не сложно, пригласите его ко мне.

Караульный покрутил диск полевого телефона и сообщил своему начальнику о прибытии гостей. Через минуту из дверей барака показался Марченко и, улыбаясь, направился навстречу майору. Они представились друг другу и, отойдя в сторону, стали о чем-то беседовать. Сначала они говорили тихо, однако с каждой минутой их общения разговор становился все громче.

– Да вы сами-то понимаете, что мне предлагаете? – жестикулируя, сказал Марченко. – Вы хотите, чтобы я взял на операцию санинструктора? Это, товарищ майор, спецназ, а не институт благородных девиц. У меня три десятка изголодавшихся по женскому телу мужиков и вы, вместо медбрата, направляете ко мне в группу женщину. Я должен ее невинность охранять?

– Не нужно возмущаться, товарищ капитан, – дружески похлопывая его по плечу, произнес майор, снова отводя в сторону Марченко, – как появится у нас первый медбрат, сразу же направлю к вам в подразделение.

– Ну а сейчас мне что с ней делать? – указывая на девушку рукой, чуть ли не закричал командир. – Куда я ее должен спрятать? Может быть, вы, товарищ майор, организуете ее охрану?

Виктор хорошо знал Марченко и по его интонациям понял, что он был готов к капитуляции. Махнув рукой, Марченко сказал:

– Хорошо, товарищ майор. Считайте, что вам удалось меня уговорить. Пусть она временно остается в нашей группе, но на операцию я ее с собой не возьму. Буду надеяться, что в самые короткие сроки вы найдете нам медбрата и замените ее.

Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

***

Санинструктор стояла посреди двора, пожираемая десятками мужских голодных глаз. Ей было где-то двадцать семь–тридцать лет. Короткие светлые волосы были собраны сзади в замысловатую прическу, которая придавала ее лицу аристократичность. Женщина была одета в полевую форму, которая сидела на ней как влитая, подчеркивая ее классическую фигуру. Ее длинные красивые ноги были обтянуты кожаными хромовыми сапогами.

Санинструктор оказалась не из робкого десятка и, встав среди двора, громко и отчетливо представилась:

– Старший сержант медицинской службы, санинструктор Мельникова Татьяна Васильевна.

Все бойцы, как по команде, заулыбались. Каждый, наверняка, в тот момент подумал, что это представление адресовано только ему одному. Она, подхватив свой небольшой коричневый чемодан, и в сопровождении старшины направилась в барак, вызвав своей походкой глубокие мужские вздохи.

Минут через сорок к воротам подъехала машина и бойцы стали прощаться с уезжающими в Союз товарищами. К Виктору снова подошел Валерка Сергеев и, обняв за плечи, пожелал ему вернуться домой живым. Взревев двигателем, «Урал» тронулся с места и вскоре скрылся из поля зрения. Проводив их, они вернулись обратно за ворота базы.

Зайдя во двор, Абрамов невольно почувствовал, как спазм стал сдавливать горло. Ему ужасно захотелось, как в детстве, заплакать и уткнуться в колени своей матери. Виктору стоило больших усилий, чтобы сдержаться от охватившего его желания. Он ушел в дальний конец двора, чтобы прийти в себя и побыть немного одному. Расставаться с друзьями всегда тяжело и грустно, а расставаться с боевыми товарищами – сложно вдвойне.

Абрамов прислонился спиной к старой айве и закрыл глаза. Перед его глазами поплыла все та же картина: на грязной дороге, простреливаемой из крупнокалиберного пулемета, лежит его убитый товарищ, который мог уехать в Союз, где наверняка кто-то его ждал – мать, жена, дети. Говорят, что Бог забирает самых лучших, может, и так, но он несправедлив в своем отборе – лучшие должны оставаться на земле, чтобы радовать своим присутствием других, чтобы люди тянулись к ним, очищая свои души от скверны.

– Чего грустишь? – услышал Виктор знакомый голос Марченко.

Он вскочил и приготовился по уставу ответить, но тот положил ему на плечо руку и остановил его неуместный доклад.

– Не суетись, Абрамов.

Марченко сел рядом под айву и тоже уперся в нее спиной.

– Я в последнее время часто думаю, Абрамов, что будет, когда нас не станет? Вот эта айва будет так же зеленеть, и плодоносить, будет светить солнце, радуя людей своими восходами и закатами. Ты знаешь, может, я – эгоист, но я ничего не хочу оставлять после себя, ни солнца, ни айвы. Пусть все погибнет вместе со мной. Представляешь? Раз – и ничего нет.

– Так не бывает, командир. Бог создал человека, чтобы тот передавал эту красоту тому, кто придет вместо него, а иначе, зачем нужно было создавать мир. Если бы каждый уносил за собой все, то давно бы уже была пустота. Бог – творец, а созданный им человек – обычный разрушитель.

– Интересный ты человек, Абрамов. Чем больше я тебя узнаю, тем большим уважением проникаюсь. Больше бы таких людей, как ты, может, и не было бы войны.

Виктор засмеялся над его словами.

– Командир, не смеши меня. Если бы мир был таким, как ты говоришь, что бы ты делал без войны?

– Как что? Полетел бы в космос, стал бы осваивать новые планеты или еще что-то такое.