Психотехнологии. (Базисное руководство)

Специально следует отметить и то обстоятельство, что в продолжении следующего, более чем векового периода «заветы» Мюнстерберга по развитию рассматриваемого научного направления активно выполнялись именно в части прикладного вектора – разработки профессионально ориентированных психотехнологий. Главный тезис Мюнстреберга о необходимости выведения психотехники в отдельное научное направление не вызвал особого энтузиазма в научном сообществе, а все более или менее значимые психотехнические достижения «переправлялись» в изначальный сектор прикладной психологии.

Данные тенденции отмечались повсеместно – и на так называемых «дальних» рубежах (Вирджиния Н. Квин, 2000; Ги Лефрансуа, 2003). И, разумеется, на «ближних» подступах – вначале в Советском Союзе, а позже – во многих пост-советских республиках (С. Г. Геллерштейн, изд. 2018).

Следует сказать о еще одной, «боковой ветви» вот этого психотехнического мейнстрима – более или менее удачных попытках трансформации и распространения соответствующим образом преобразованной идеологии и практики отдельных психотерапевтических направлений в общее поле психотехнологий. В данном конкретном случае речь идет о проекте «Индивидуальной психологии» известного ученого-психолога Альфреда Адлера, начинавшего с классического психоанализа, но в последующем разработавшего собственную психотехническую концепцию.

Изначально Адлер ощущал острое неудовлетворение теми «рецептами» общественного бытия, которые предлагались современной ему наукой, в том числе науками о психике (а в последующем и психоанализом). В своей статье «Критические рассуждения о смысле жизни», опубликованной в 1925 году, Адлер писал о том, что: «Развитие науки и техники идет большей частью в направлении удовлетворения корыстолюбия и алчности отдельных влиятельных групп и скорее препятствует, чем способствует гармонии человеческого общежития». Относительно главной причины такого кризисного состояния важнейшего социального института науки Адлер высказывался следующим образом: «Остро ощущается недостаток глобальных точек зрения; результаты повсеместно налицо – стремление к сиюминутному успеху, одностороннее потребительство… крикливое и малоосновательное превознесение, как правило, недалеких „теорий“ о положении вещей в мире, которые быстро сменяют друг друга» (А. Адлер, цит. по изд. 1997). В противовес Адлер обосновывал точку зрения о том, что необходимо неустанно вести поиск глобальных смыслов бытия, выводимого за рамки жизни отдельного человека, но также и опираться на смыслы и порядки, которые рождаются только лишь в активно взаимодействующем сообществе людей. В частности, Адлер высказывался следующим образом: «Поиски всякого отдельного человека безотчетно пронизаны волей целого и составляют крохотную частицу силы, движущей все человечество… Если бы обладали пониманием смысла жизни, то развитие человеческого рода по восходящей стало бы сознательным и целенаправленным. Мы могли бы определить, – пусть не с полной уверенностью, – по какому пути нам двигаться… Смысл жизни стал бы компасом, направляющим наши усилия. Тогда отпала бы необходимость в худосочной теологии, которая сегодня указывает нам на близлежащие цели и отвлекает от света, издалека освещающего наш путь, и мнимые, скороспелые ценности наших дней были бы сокрушены взвешенным суждением нашего крепнущего самосознания» (А. Адлер, цит. по изд. 1997). По содержанию настоящего фрагмента можно с уверенностью говорить о том, что Адлер, декларирующий решительный отход от принципиальных установлений психоанализа, в части отношения к религии остался на позициях Фрейда (последний, как известно, относился к религиозной идеологии более чем скептически). При том, что сам Адлер так и не предложил какого-то внятного альтернативного описания и объяснительной модели «далекого света, освещающего наш путь».

Что же касается раскрытия содержания второго основополагающего тезиса, то в статье с интригующим названием «Спасение человечества с помощью психологии» (1925) Адлер говорит следующее: «История судит человеческие действия по степени обнаруживающегося в них чувства общности. Величие и ценность признаются только за такими деяниями и событиями, которые проникнуты чувством общности и ведут к благу всех». И далее Адлер высказывается относительно того, каким же образом должна складываться вот эта спасительная и существенно обновленная человеческая общность: «Если наш мир должен быть спасен, то только благодаря тому, что человек поднимется на уровень, когда он перестанет вести себя как ребенок… подвергая себя опасности уничтожения вследствие злоупотребления своей силой. Трудно сказать, откуда к нам должно прийти это новое воспитание, но во всяком случае не от той новой психологии, которая выдвигает требование внести порядок в хаос слепых сил, действующих в человеческом бессознательном» (А. Адлер, цит. по изд. 1997). То есть главный вектор «спасительных усилий», по Адлеру, это все же акцент на эффективную социализацию и проработанную этическую основу межличностного и группового взаимодействия, за счет чего исходно сформированные комплексы неполноценности у существенной части населения имеют все шансы трансформироваться в зрелое и «крепнущее самосознание». Тогда-то, согласно Адлеру, все отмеченные искажения в формировании индивида и препоны к позитивной социальной динамике уступят место процессам поступательного индивидуального и социального развития. Что, собственно, и представляет некий прообраз социальной психотерапии в общем контексте разработанной Адлером концепции индивидуальной психологии.

Полагаем, что такого рода «экспансия» обособленного психотехнологического сектора (будь то психотерапия, консультирование или иные выделяемые группы психотехнологий) с претензией на статус мета-модели социальной психотерапии оправдана лишь в случае основательной методологической проработки вектора дифференциации-интеграции с другими актуальными психотехнологическими кластерами. Чего в данном случае не отмечалось.

В отношении тенденций формирования психотехнологического пространства в бывшем Советском Союзе и далее, в Российской Федерации, можно сказать, что такого рода эпопея была поистине драматичной еще и по привносимым идеологическим обстоятельствам. И если история непримиримой борьбы с «вейсманизмом-морганизмом» – а именно так в 30-е годы прошлого столетия, в реакционных идейно-научных кругах обозначалась прорывная наука генетика – доподлинно известна, то история искоренения поднимающейся в стране «так называемой психотехники», во многом, остается в тени.

Надо сказать, что уже к середине и особенно к концу 20-х годов прошлого столетия – то есть, удивительно быстро – страна начала «оживать» поле пережитых революционных потрясений и буквально впитывать все прогрессивные на тот момент тенденции в сфере передовой науки, в том числе и в секторе наук о психике. Так, в 1920 году была основан Центральный институт труда (ЦИТ) с идеей лабораторного исследования индустриальных психотехнологий. А уже к концу 20-х годов психотехнология получила широкое распространение. И уже с начала 30-х годов масштабные исследования велись по рационализации – с использованием наработанного психотехнического потенциала – трудовых приемов в металлургической, машиностроительной, химической промышленности, в других сферах организованной трудовой деятельности, в отдельных областях организации производственного обучения, совершенствования орудий труда, органов управления и проч.

Но не только. В область приоритетных исследовательских интересов одного из интеллектуальных лидеров психотехнологического движения того времени, профессора С. Г. Геллерштейна входила и глубинная методологическая – как бы мы сейчас сказали, собственно эпистемологическая – проблематика. Так, например, в своей публикации 1932 года, Геллерштейн писал следующее: «Чтобы понять правомерность той или иной психотехнической проблемы, необходимо методологически разобраться в скрывающейся за каждой проблемой психологической концепции… Задача нашей теории – разобраться в методологических основах каждой психотехнической проблемы» (Цит. по изд. 2018). А судя по тому интересу, который Геллерштей обнаруживал к трудам Жана Батиса Ламарка, в которых ставилась сущностная проблема взаимоотношения и взаимодействия психического и биологического в живых организмах, и далее – механизмов «мягкого» наследования приобретений психического следующим поколениям (сейчас мы бы сказали – проблема трансляции эпигенетических механизмов в собственно генетическую программу наследования), выводимая им эпистемологическая проблематика охватывала ареал авангардной науки в целом.

Далее, можно отметить и формирование «боковой психотехнологической ветви», благодаря инициативной психоаналитической деятельности С. Н. Шпильрейн, известной своими новаторскими психоаналитическими трудами, но также – благодаря тесному сотрудничеству с основоположником психоанализа Зигмундом Фрейдом и автором концепции аналитической психологии Карлом Густавом Юнгом. По инициативе Сабины Николаевны Шпильрейн в Москве был открыт детский дом-лаборатория «Международная солидарность», где, в том числе, воспитывались дети самых высокопоставленных советских чиновников.

Вот эта восходящая психотехнологическая линия была прервана в середине 30-х годов прошлого столетия в связи с идеологической компанией «поиска врагов», в том числе и в сфере наук о психике, а психотехнология – как новейшее приобретение из «сомнительного источника» (С. Г. Геллерштейн, к примеру, в своих публикациях ссылался и на Уильяма Штерна – автора термина «психотехника»), оказалась более чем удобной мишенью.

Примат биологической, нейрофизиологической «материи», с ограниченно понимаемыми механизмами организации и регуляции психических процессов был закреплен первой Павловской сессии Академии наук СССР, проведенной совместно с Академией медицинских наук СССР (1950), на которой было объявлено, что вся медицина, педагогика и биология должны опираться на павловское учение. При этом, у идейных проводников такого решения даже и мысли не возникало, что эксперименты великого ученого, лауреата Нобелевской премии И. П. Павлова можно интерпретировать, в том числе, как доказательство потрясающей пластичности сфер психического, первичности психогенеза, а затем уже и функционального нейрогенеза.

Все сказанное послужило прологом и к «трудной судьбе» советской психотерапии, которая, после славного и многообещающего начала в конце 20-х годов, краха 30-х годов, лишь 31 мая 1985 года приказом МЗ СССР №750 была признана отдельной врачебной специальностью. Но далее, все предложения и законопроекты о выведении профессиональной психотерапии в статус самостоятельной профессии и отдельной научной дисциплины получали отрицательные отзывы, в первую очередь от психиатрических и психологических институций.

Если же вернуться к проблеме невосприимчивости научного сообщества к центральному тезису Гуго Мюнстерберга, и рассмотреть это «странное» обстоятельство с точки зрения углубленного эпистемологического анализа – а мы обязаны это сделать, – то становится предельно ясно, что ключевой тезис о «завершении системы психологических наук», как необходимом условии признания обоснованности претензий психотехники (психотехнологии) на статус самостоятельного и состоятельного научного направления так и не был подкреплен адекватным концептуальным и теоретическим обоснованием. Собственно эпистемологическая составляющая, не говоря уже о всех других обязательных компонентах исследовательского алгоритма сущностного решения этой фундаментальной задачи, оказалась почти неподъемной даже и для авангардного ареала науки Новейшего времени. Ну а в период жизни Мюнстерберга, да и в последующие десятилетия таких разрешающих способностей ни в одном секторе науки, и тем более в секторе наук о психике просто не было.

Отсюда становится понятно почему же «родимые пятна», отмеченные еще отцом-основателем – фрагментарность, разобщенность, отсутствие системообразующего стержня и проч. – столь упорно наследовались и продолжают возрождаться в попытках осмысления универсальных характеристик предметной сферы психотехнологий. По всей видимости, это, наиболее распространенное явление в секторе наук о психике – «хождение по замкнутому эпистемологическому кругу», – проистекает из тех же причин несостоятельности фундаментального эпистемологического базиса.

В качестве иллюстрации последнего тезиса рассмотрим наиболее распространенные определения психотехник и психотехнологий, а также принципы выведения классификаций в исследуемой сфере.

Наиболее распространенные определения психотехник и психотехнологий

«Психотехника есть наука о практическом применении психологии к задачам культуры» (Г. Мюнстерберг, 1908). При этом понятно, что используемый здесь термин «культура» Мюнстерберг понимал в широком смысле цивилизационных достижений человечества. В этом определении акцент сделан на понятный «исходник» психотехник, в то время как завершающий и в существенной степени придающий целостность научной психологии (а по нашей версии – сектору наук о психике в целом) в данном случае остается в стороне.

В самом популярном интернет-справочнике акцент делается лишь на раскрытие семантической составляющей интересующего нас определения: «Термин «психотехнология» имеет в своем составе три компонента: «психо» – душа; «тэхнэ» – буквально означает «искусство», «умение», «мастерство», искусство активного преобразования, изменения и управления; «логос» – «учение», «наука» (Википедия, elibrary.sgu.ru).

С точки зрения С. В. Фроловой (2011) «Психотехнология – это наука о практическом использовании психологических техник управления психическими состояниями личности и группы с целью создания оптимальных условий для актуализации индивидуальных и групповых психологических ресурсов. Она тесно взаимосвязана с общей, социальной, консультативной психологией, психологией развития, учитывает накопленные научно-практические знания клинической психологии и опирается на разработанные подходы к оказанию психологической помощи в психотерапии. Психотехнология как наука рассматривает психику человека как динамическую систему, обеспечивающую взаимодействие человека с окружающей средой». В данном, достаточно противоречивом определении психотехнология предстает: 1) как собственно техническое воплощение прикладной психологии; 2) как более широкая адаптивная характеристика сложной системы человек-среда. Однако последний тезис какими-либо сущностными аргументами из арсенала авангардных наук о психике в данном случае не подкрепляется.

Известный российский психолог В. В. Козлов (2011) дает следующее обобщающее определение: «Под психотехнологией понимается система категорий, принципов и моделей, описывающих психическую реальность, человеческое существо или социальную группу как развивающуюся целостность, сориентированная на практическую работу с индивидуальной психикой или групповой психологией, и включающая в себя конкретные методы, приемы, умения и навыки по целенаправленному преобразованию личности и группы». Тем не менее, ключевые характеристики собственно системы «категорий, принципов и моделей» здесь не представлены.

Другой известный российский специалист-психолог Н. Д. Узлов (2012) в своем определении также выделяет и отчасти конкретизирует этот объединяющий принцип: «Психотехнология – это организованная и продуктивная деятельность людей в различных сферах социальной практики, ориентированная на эффективное решение психологических задач с заранее определенным социальным эффектом, и представляющая собой совокупность приемов, средств и методов психологического воздействия и влияния, объединенных определенным алгоритмом их применения». Остается прояснить вопрос того, существуют ли некие универсальные характеристики алгоритмов применения используемых психотехнологий, или же речь идет об алгоритмах (протоколах), специфических для каждой используемой психотехнологии. И тогда, какие универсальные рубрикации должен содержать психотехнический протокол? Вопрос идентификации такого же универсального принципа построения психотехнологий в данном случае не ставится.

В еще более проработанном – в смысле широты и уровней понимания предметной сферы психотехнологий – определении, данным известным российским специалистом в сфере политтехнологий, управленческих технологий, доктором психологических наук А. П. Ситниковым (2014) описывается четыре возможных значения понятия «психотехнология». При этом, исходным понятием выступает «совокупность действий и операций».

Значение I: психотехнология как реально осуществляемая упорядоченная совокупность действий и операций, или «осуществление психотехнологии».

Значение II: психотехнология как способ организации упорядоченной совокупности действий и операций в определенную целенаправленную последовательность или ориентировочная основа действий (ООД) – «первичная форма существования психотехнологии».

Значение III: психотехнология как описание научными средствами целенаправленной последовательности действий, выявление их упорядочивающей основы, изучение закономерностей в способах организации действий с целью использования наиболее эффективных из них. Этому значению может соответствовать «психотехнологическое исследование».

Значение IV: психотехнология как результат описания осуществляемых способов организации действий и операций, нацеленный на его практическое применение, схема ориентировочной основы действий (схема ООД) – совокупность различной предметной информации, ориентиров и указаний по совершению действий. Этому уровню соответствует «реализация психотехнологии».

В данном многоуровневом определении для нас особенный интерес представляет третья версия, в которой упоминаются «научные средства выявления упорядочивающей основы, изучения закономерностей в организации (психотехнических – авт.) действий», то есть описывается некий каркас или самые общие методологические требования психотехнологического исследования. Однако специфика такой упорядочивающей основы не раскрывается. Что также – по умолчанию – можно понимать и как переадресацию к сектору прикладной психологии.

Психолог и специалист-методолог в сфере психотехнологий Ю. В. Пахомов (2022) считает, что в узком смысле психотехнологии определяются – как искусство и система приемов, позволяющих человеку ориентироваться в своем внутреннем мире, сознательно контролировать свои психические процессы, произвольно управлять работой своего сознания и психики. В широком смысле, психотехнологии – системы формирования и воспроизводства психики и сознания больших человеческих общностей: государства, этносов, социальных слоев, религиозных конфессий. То есть, сам по себе термин «психотехнология» трактуется в данном случае весьма широко (например, как культурный код), что также может затруднять процесс выведения предметной сферы становящегося научного направления.

Примеры актуальных психотехнологических классификаций

В данном случае следует иметь ввиду, в цитируемых источниках не всегда употребляется сам этот термин «классификация». Тем не менее, рассматривая номинацию неких психотехнических агрегаций, авторы прямо или косвенно указывали на используемые здесь принципы выведения и систематизации этих более или менее однородных групп.

Так, например, Гуго Мюнстерберг, выделяя основные – «культуральные» по его выражению – области применения психотехник, как раз и имел ввиду принцип распределения всей совокупности психотехник в соответствии с функциональной спецификой: прогностики (диагностики); непосредственного воздействия; общественного порядка; здоровья; хозяйства; права; воспитания; искусства; науки. И конечно, это есть предельно прагматический принцип классификации с опорой на области профессионального применения.

Известный ученый-психолог В. В. Козлов предлагал выделить три главных психотехнологических сектора, основываясь на «больших» целевых характеристиках: интегративные психотехнологии, оказывающие комплексное, интегральное воздействие; целевые психотехнологии, решающие определенные узкие задачи или формирующие конкретные качества; метапсихотехнологии, обучающие овладению ими.

Специалист в области психологической безопасности, инженерной психологии, доктор психологических наук Т. С Кабаченко, используя функциональный принцип, предлагала распределение психотехнологий на следующие основные группы: психодиагностические, образовательные, консультативные, коррекционные, рефлексивные.

Видный ученый-психолог, автор концепции психонетики и оригинального психотехнологического контента О. Д. Бахтияров позиционирует следующие характеристики, которые можно использовать и в классификации психотехник: функциональное предназначение; действующее начало приема, запускающего процесс; состояние, которое должно стать результатом психотехники.

Известные специалисты С. Хассен, Н. Д. Узлов выделяют секторы очевидно деструктивных, а также противодействующих им психотехнологий; номинируют и характеризуют отдельные психотехнологии этих важнейших секторов. В частности, авторами расписываются следующие психотехники с очевидно негативным спектром воздействия на человека, группу, общество: деструктивное социальное влияние (в том числе через интернет и массмедиа); манипулирование личностью; манипуляция сознанием; скрытое управление человеком; тайное принуждение личности; контроль сознания; промывание мозгов; рефлексивное управление; психоинжиниринг; психологическое кодирование; программирование; зомбирование; шизофренизация массового сознания; теневая психология, контроль поведения; информационный контроль; контроль мышления; эмоциональнй контроль; создание культовой личности. В числе противодействующих конструктивных психотехнологий С. Хассен описывает следующие: депрограммирование; консультирование о выходе; подход стратегического взаимодействия.

Авторами проекта Федерального закона «О психологической помощи в Российской Федерации» от 2014 г. по функциональному принципу выделяется: общий психотехнологический сектор «психологическая помощь»; включаемые сюда однородные функциональные группы (психологическая экспертиза, диагностика, профилактика, реабилитация, коррекция, просвещение, консультирование, психотерапия).

Авторы популярной психотехнической агрегации «Библиотека Пси-фактор» выделяют 7 психотехнических разделов, включающих описание свыше 270 психотехник. Основной принцип дифференциации по разделам – опора на достаточно произвольную систематику мишеней и собственно психотехнические характеристики. Особенно привлекательной в данном случае является возможность встроенного, моментального обращения к первоисточнику (полной цифровой версии). Что, надеемся, является прообразом будущей психотехнической энциклопедии.

Таким образом, само по себе многообразие вышеприведенных определений предметной сферы психотехнологий, предлагаемых принципов классификации свидетельствует об отсутствии необходимого методологического консенсуса (а значит и базиса), разобщенности научного и профессионального сообщества. То есть – о неготовности к полноценному процессу институционализации рассматриваемой сферы деятельности, имея ввиду состоятельные институты науки, образования, консолидированной и систематизированной практики, адекватного нормативного регулирования с акцентом на обеспечение психологической безопасности и повышение качества используемых психотехнологий.

Статус психотехнологической деятельности

В связи со всем сказанным, наблюдаемая в последние десятилетия динамика статуса психотехнологической деятельности – как в «ближних», так и в «дальних» регионах, где такую динамику в принципе возможно отследить – представляется, как минимум, диссоциированной, спорадической и неоднозначной.

По различным «большим» психотехнологическим группам, которые так и не сложились в системно-организованное психотехнологическое пространство (институциональный мейнстрим прикладной психотехнологии, конечно же, не смог вместить большую часть используемых психотехник и психотехнологий), и, тем более, – не трансформировались в общепризнаваемое научно-практическое направление, такая динамика может быть охарактеризована даже и как конфликтная, и разно-направленная.

Так например, наиболее респектабельные и проработанные психотехнологии с «хорошей» историей – психотерапия, психологическое консультирование, социально-психологические тренинги, с определенными оговорками коучинг – всеми силами стремятся дистанцироваться от о «серой», или даже «мусорной» психотехнической зоны, где действуют некие «инфо-цыгане» (данный уничижительный термин используется в масс-медиа для обозначения пара-профессионалов, т. е. лиц, без какой-либо профессиональной подготовки). При том, что четкие критерии принадлежности к той или иной респектабельной психотехнологической группе и соответствующая легализация этих норм приняты лишь в некоторых Европейских странах (Законы о психотерапии приняты в Австрии, Германии, Румынии, Финляндии, Франции) и в двух пост-советских Республиках (Законы о психологической помощи приняты в Республика Беларусь, Азербайджанская Республика).

Для носителей «больших» религиозных конфессий с их традиционным психотехнологическим оформлением, не говоря уже о более радикальных течениях – даже и респектабельные профессиональные психотехнологии, по преимуществу, вредная ересь.

Между тем, на стихийно складывающемся психотехническом рынке бурно развиваются и процветают именно «серые», и «теневые» психотехники с их такими же «теневыми» генераторами и носителями. Данное обстоятельство, требующее осмысления и анализа, интерпретируется нами как крайне неблагоприятное сочетание отсутствия внятных, конструктивных системообразующих факторов – с одной стороны (об этом уже достаточно сказано в предыдущих подразделах), и наличия множества сверх-активных драйверов, разгоняющих процесс распространения парапрофессиональных психотехник и психотехнологий – с другой стороны.

К последним – с полным основанием можно отнести непрерывные корпоративные, маркетинговые, информационные, политические войны; состояние тотальной неопределенности и сопутствующей деморализации у существенной части населения планеты (VUCA-мир, BANI-мир), стимулирующие запрос на «чудесное» супер-ресурсное воздействие сомнительных и неприемлемых – в более благоприятных социальных условиях – психотехнологий; инстинкт новизны и феномен технологической моды, искусно разгоняемые маркетинговыми психотехнологиями; агрессивное проникновение в медийное и виртуальное пространство с использованием передовых интернет-технологий многократного информационного усиления; продуманная эксплуатация нейроэкономических закономерностей поведения человека, находящегося в состоянии хронического ситуационного и, можно сказать, цивилизационного стресса.

Анти-драйверы здесь тоже хорошо известны – это противодействующие усилия организованного профессионального сообщества и все более растущий страх интеллектуальных, культурных и даже политических элит перед катастрофическим, неконтролируемым развитием ситуации (например, более чем вероятная инициация тотального, неуправляемого конфликта противоборствующих ИИ с понятными «горячими» последствиями для ныне живущих людей). Тем не менее, всего этого абсолютно недостаточно для разворота реалий в сфере взрывного распространения психотехнологий, в конструктивное русло.

То есть, противодействующие усилия уж точно не должны быть хаотичными, противоречивыми и спорадическими (а в существенной степени они как раз и являются таковыми), что, конечно же, предполагает оперативное решение обозначенных нами фундаментальных задач в сфере психотехнологий.

Сферы интенсивного (прорывного) психотехнологического развития

В самые последние годы можно отметить следующие конструктивные, а по отношению к некоторым событиям – и «прорывные» тенденции развития в мире психотехнологий.