Лента Мёбиуса

– Разница с нашими есть, конечно, и заметная.

– И в чём она состоит?

– Как бы сказать получше… Представь себе различие между лютой стужей и испепеляющим пеклом. Представил? Что хлеще и быстрее угробит человека? Вот, примерно, такой же контраст между их тюремщиками и нашими.

Пётр помолчал немного, обдумывая, видимо, мои слова, а потом сказал:

– Интересно, Карузо, как бы ты относился к зэкам, будучи тюремным надзирателем?

– Не стал бы я им ни за что, даже если бы меня приневоливали к этому.

– Но под угрозой смерти стал бы?

– Да, Сипай, если только при таком условии: под угрозой смерти.

– Так вот я и спрашиваю, как бы ты вёл себя, будучи тюрьманом в том же «Полярном медведе»?

Дождь продолжал лить с прежней силой, а в палатке под елью, возле крохотного костерка было сухо, тепло и улежно, и мы чувствовали себя почти счастливыми.

Я добавил себе в кружку чаю, отпил глоток, затем другой и сказал:

– Моё поведение свелось бы к тому, что устроил бы тебе побег.

– Только мне?

– И тебе подобным – осуждённым безвинно. И Филиппу Никитичу Татаринову заодно.

– Татарину, лагерному смотрящему?

– Да, ему. Справедливый человек на редкость, хоть и мафиози. И сам я вместе с вами рванул бы в бега. И Жилу – Михаила Болумеева – взял бы с собой.

Пётр вытаращил глаза, глядя на меня.

– И Жилу, этого урку конченого!

– Его. Он же правая рука Никитича; тот без Болумеева с места не тронулся бы.

– Ты серьёзно всё – о таком устроительстве побега, фактически массового?

– Более чем, как на духу говорю. Всю свою службу тюрьманом, как ты сказал, посвятил бы этому.

В своё время я немало начитался книжных рассказов о золотоискателях и случаях их ограбления и даже убийства разными бродягами и бандитами. Поэтому я постоянно был настороже и каждое утро – и вечером тоже, перед сном – с пистолетом наготове обходил окрестности нашей стоянки – по обе стороны Нерямы. На случай появления непрошеных гостей.

Однако ничего представлявшего опасность не обнаруживал, никаких подозрительных следов, кроме звериных. Всё же глухое это место было возле Карвы, в сотнях километров до ближайшего жилья, и вероятность столкновения с кем-либо из людей была ничтожной.

На Неряме мы пробыли трое суток. Отдохнули душевно и физически, оценили в спокойной обстановке все плюсы и минусы своего положения беглецов и тронулись дальше в общем направлении на юг – поднаторевшие уже в длительном путешествии и готовые к преодолению новых трудностей.

В наших рюкзаках было не меньше четырёх килограммов золотой руды, по примерно равной части у каждого. С таким количеством драгметалла мы чувствовали себя настоящими богачами, и нам грезились картины успешной обеспеченной жизни в свободном человеческом сообществе, далёком от тюремных камер и издевательств надзирателей.

Шли многими часами без остановок, подобно верблюдам в пустыне, чтобы не выбиваться из ритма и проходить максимально большие расстояния; доводилось мне вояжировать с караванами этих горбатых животных на Ближнем Востоке, преодолевая десятки километров.

Глава третья

На краю

На шестнадцатые сутки узкая звериная тропа вывела нас к обрыву с хорошо видными срезами горных пород и пригодным для спуска откосом между кручевыми выступами.

У основания обрыва, метрах в ста ниже, бежала, омывая пороги, неглубокая быстрая речка; шум её долетал до верха, на который мы вышли. За речкой тянулась ровная пойма полуторакилометровой ширины, а за ней, поднимаясь на взгорья, опять синел лес.

Взгляд с края обрыва в низинный простор вызывал ощущение полёта. Такое уже происходило со мной. В далёком военном прошлом.

Минувшее всплыло в сознании так, словно я снова оказался в нём. Даже обжигающий южный воздух и сладкие запахи трав как бы почувствовались те же. И знойное выцветшее небо увиделось над головой.

Нас было пятеро спецназовцев, оставшихся без связи с основными силами, а по пятам за нами шёл отряд Саида Ахмета, один из самых боеспособных со стороны противника. Мы тогда двигались лесом тоже с севера на юг; справа, довольно далеко от лесного пояса, простиралось Средиземное море, а слева – пустынная песчаная местность, перемежаемая редкими куртинами трав.

И вот перед нами открылась широкая панорама с обрывом, неглубокой бурливой речкой у его основания и поймой с продолжением синего леса за ней. И годная для спуска осыпь песка и камня между крутизной.

…Сколько лет прошло с той поры! И опять чуть ли не тот же самый вид, раскинувшийся внизу.

– Давай устроим привал, – сказал Пётр, вставая сбоку, в двух шагах. – Сил нет больше идти.

Он тяжело вздохнул. Измотался дружочек миленький, утопался за день, вон какое у него усохшее, измождённое лицо. И у меня ноги уже не чуялись, хотя я намного выносливей. Но всё равно останавливаться было нельзя.

– Нет, Петя, только не здесь. Это место совсем никудышное. Скажи, куда бежать, если погоня настигнет? Только вперёд, через речку и дальше по пойме, так ведь? А в пойме мы будем, как на тарелочке, и с нами сделают, что захотят. Лучше остановимся в том лесу дальше; видишь, где ручей из него выбегает! Вот там за первыми деревьями и…

Пётр снова вздохнул и поправил лямку ружья.

– Ладно, пошли; конечно, за поймой будет безопасней.

Уже у ручейного омутка, в густых сумерках, я предложил выпить спирта перед едой.

– Давай по капельке. Переход был с ума можно сойти какой, по топям и буеракам, километров не знай сколько одолели – немерено, словом. Вознаградим немножко себя «за труды наши тяжкие».

Последние слова я произнёс с небольшой долей иронии, как бы насмехаясь над усталостью, чтобы тем самым хоть чуть-чуть поднять себе настроение.

Разбавив спирт водой, мы, как и в прежние остановки, стакнулись кружками, тихо брякнувшими при этом, выпили и принялись за ужин. Последний кусок сухой колбасы напополам. По два чёрных сухаря. Сладкий горячий чай. После еды немедленно улеглись спать на еловых лапах, застланных палаточной парусиной.

Едва я закрыл глаза, перед внутренним зрением снова всплыли подробности бегства от людей Саида Ахмета, уже такого давнишнего – словно из другой жизни, почти что не моей.

Наш командир старший лейтенант Лошкарин был ранен в ногу, идти он мог, только кое-как колтыхаясь и едва пересиливая боль, не ходьба, словом, а мука, надо же было спешить, и его поочерёдно несли на самодельных носилках.

При виде пойменного ландшафта старлей, в один миг оценив ситуацию, велел оставить его на краю обрыва.

– Со мной вам не уйти, – сказал он и, превозмогая слабость от потери крови, встал на ноги. – Старший сержант Измайлов!

Я распрямился и встал по стойке смирно.

– Я!