Лента Мёбиуса

Кем и почему было дано такое название отвесному таёжному стоку, Колгонов не сказал; вероятно, топонимная история сия уходила вглубь веков и там терялась. Лично мне оно напоминало лишь о речевых особенностях карело-финских народов, древние племена которых передвигались и по этим краям.

У падения воды, ниже его, ширина речки была метров четыре-пять, а выше – почти вдвое меньше, и в этом месте и дальше к истоку она больше походила на ручей. Однако, по словам юкагира, ближе к устью в Неряму впадало ещё несколько притоков, и от бережка до бережка в тех местах было уже метров двенадцать, а где и пятнадцать. Вся длина русла составляла примерно километров семьдесят пять, потому, конечно, правильней было обозначение, что это малая река.

Непуганой рыбы в Неряме водилось – чуть ли не руками лови. Она на глазах ходила у самого дна и одиночно, и косячками. Мы сначала диву давались, глядя, сколько её и как вольготно она чувствует себя в прозрачной чистой воде, несомненно, способствовавшей размножению.

Сбросив поклажу, развели костёр на ровном береговом лужке, представлявшем собой небольшой укромный пятачок между деревьями, удочками поймали в омутках несколько щучек и язей и сварили уху. К тому времени уже наступала ночь, так что после еды сразу легли спать.

Утром позавтракали остатками ушицы и принялись за дело, ради которого пришли сюда: поиск кусков и зёрен драгоценного металла.

О том, что просторы Сибири, в частности её реки, богаты золотом, известно, наверное, каждому мало-мальски начитанному человеку.

В памяти моей сохранился рассказ одной женщины-татарки, услышанный ещё в подростковом возрасте. О том, что мать её во время Великой Отечественной была золотодобытчицей – исключительно удачливой. И она довольно-таки неплохо жила в те лихие поры, потому как за сданное золото, в котором воюющее государство остро нуждалось, получала мануфактуру, продукты питания и другие необходимые товары, которые были недоступны большинству простых граждан.

Скорость течения Нерямы на перекатистом выеме перед водопадом была ой-ёй какая, узкие потоки воды так и неслись с тихим несмолкаемым шумом и довольно ощутимо били по ногам.

А ниже Карвы русло становилось почти горизонтальным; именно на этом сравнительно спокойном отрезке и могли находиться гнёзда с концентрацией драгметалла. Воды здесь было по середину голени, а у бережков и вовсе по щиколотку, так что сквозь прозрачность её можно было рассмотреть каждую песчинку и каждый камешек.

Петру повезло с самого начала, своё первое золото он нашёл минут через пять поисков. Это был окатыш граммов тридцати весом.

Удача подхлестнула, и мы принялись за промысел с ещё большим рвением, забыв про еду и рыбалку.

Вскоре мне тоже попалось несколько крупных зёрен, за ними – кусочек продолговатой овальной формы граммов сорока.

Сначала мы просто ходили по воде и краями берегов, пристально вглядываясь в донные отложения, а потом стали подковыривать песок и гальку сапёрной лопаткой и плоским на конце заступом, вытесанным из обрубленной жерди, и фортуна улыбалась нам всё чаще. Ну и опытность кое-какая стала появляться и делала своё дело.

Особенно тщательно проверяли русловые углубления – и большие, и малые; именно в их отложениях таились наиболее крупные куски драгметалла, долгими годами обглаживаемые текучей водой и разными взвесями.

Лично я в полной мере почувствовал азарт золотодобытчика, будоражащий кровь, и вновь и вновь с нетерпением входил в реку на поиски. Подобное же настроение владело и Петром, это хорошо было видно по его горящим глазам и устремлённому выражению лица.

К полудню вымотались оба, от холодной воды начало сводить ноги.

На лужковом пятачке постоянно горел костёр, время от времени, когда совсем уж было невмоготу, мы подсаживались к нему, отогревались и по мере надобности подкладывали сухие сучья.

– Всё, Карузо, хватит! – возгласил наконец мой товарищ. Выбравшись на берег, он приблизился к горящим углям. – Хватит пока. Сил нет терпеть. Так и обезножеть можно совсем.

– Как скажешь, давай закончим, – ответил я, следом за ним вылезая из воды. Пётр тянул руки к огню и постанывал, наслаждаясь исходящим теплом. – Ладно, посиди здесь, а я рыбу половлю.

– Вместе половим. Сейчас, минуту ещё, ноги только отойдут.

– Да ты грейся, я один порыбачу.

Спустившись ниже по берегу до первого омутка, я забросил в воду удочку; немного погодя Пётр присоединился ко мне. Вскоре на крючки попались два ленка и три хариуса – каждый едва достигал полуметра. Небольшие размеры их, наверное, были из-за условий обитания в Неряме – узких берегов её, небольшой глубины и как следствие сравнительно ограниченной кормовой базы, хоть и при чистой воде. А может, это были молодые особи, ещё не достигшие половозрелого возраста.

Однако на уху для двоих такого улова было вполне достаточно.

Пётр взялся поварничать, а я прошёл вдоль речки выше и принялся осматривать дно на галечном створе возле крупных каменных выступов.

«Он» лежал в понижении у большого горбатого валуна, с приточной его стороны – обкатанный самородок, на две трети затянутый смесью песка и мелкой гальки. Поддев лопаткой, я взял его в руки. Струи воды смыли тонкий илистый налёт с нижней его части, и металлический кусок целиком предстал в своём естественном посверкивающем виде. В нём было не меньше семисот граммов.

– Смотри, – сказал я, вернувшись к стоянке, и протянул самородок Петру.

– Ого! – воскликнул тот, расширяя глаза. – Вот это сюрприз! Ну-ка дай.

Он взвесил находку на ладони.

– Надо же, граммов семьсот или восемьсот будет! С виду – чистое золото. Но, допустим, только наполовину он золотой, остальное пустая порода, кварц и прочее, всё равно мы уже богачи… почти. И до этого ещё с полкило насобирали. В прежней, дозоновской жизни я слышал, что один грамм рудного золота стоит тысячу рублей.

– Не торопись радоваться, Сипай. Мы в тайге, и ещё неизвестно, что нас ждёт впереди и чем закончится.

– Да я не радуюсь, Карузо, просто трезво оцениваю вещи. Я хочу сказать, удача пока на нашей стороне и всё идёт без сучка и задоринки. И у нас есть всё необходимое для обитания – великое спасибо Колгонову, снабдил, чем надо. Мы не голодные, одеты, обуты. Рыбы в нашем распоряжении вон – через край. И золото нашли, как и хотели, и будущее наше обеспечено, попервоначалу уж точно. Надеюсь, будет везти и дальше. Самое главное – смотреть в оба, не попасться в розыскные сети, расставленные для нас.

Его рассуждения были наполнены здравым смыслом, а уверенность в себе являлась одной из составляющих нашего фарта.

– Ладно, готово, сварилась, – сказал Пётр, сняв пробу с ушицы. – Жирная, наваристая получилась. Да спиртяги давай по чуть-чуть тяпнем. Для дополнительного согрева и чтобы и дальше всё у нас было на «отл».

Выпили граммов по двадцать спирта и принялись за еду.

– А мне нравится эта работа, по душе как-то она, – сказал я, черпая ложкой вкусный горячий бульон.

– Какая? – спросил Пётр, не отрываясь от еды. – Поиски золота?

– Она самая. Была бы возможность, так и жил бы в тайге, добывал золотишко и сдавал государству или ещё кому. А на вырученное покупал всё необходимое. И чтобы поменьше контактов с людьми, а только наедине с природой; по мне, это – благодать, да и только, и лучше ничего не придумаешь и не надо!

– Гм, лучше… Тебя можно понять: шесть лет армейского ярма в стороне от обычной гражданской жизни и столько же на зоне – не шутка, поневоле будешь сторониться всех и вся. Очерствел ты душой, Валёк, одичал, вот и тянет тебя к бирючеству.

– Не знаю, может, и так. Я иной раз думаю, за что мне счастье такое лагерное выпало? Уж не наказание ли это за войну в Сирии, за участие в ней? Война-то чужая была – пусть бы сирийцы и разбирались между собой, и нечего мне было влезать к ним. Имел полное право отказаться, а нет, согласился, денежек зашибить хотел – там ведь прилично платили, в России большинству такие заработки и не снились. Чтобы потом с этими деньжатами на гражданке получше устроиться. Вот и устроился!

Ничего не ответил Пётр на мои рассуждения, наверное, был занят своими думами.

На второй день нашего пребывания у Карвы, часа в три пополудни, пошёл затяжной дождь, довольно сильный, и мы до ночи сидели в палатке, поставленной под елью, пили горячий чай, восполняя убыль тепла, отнятого рекой, и вели всяческие разговоры про жизнь.

– Карузо, вот ты был в Сирии! – сказал Пётр, между прочим. – Что тебе больше всего запомнилось в этой стране?

– Мне лично?

– Да, именно тебе.

– Больше всего запомнились два «ж»: жара и жестокость воюющих сторон по отношению к противнику.

– Ты имеешь в виду боевиков?

– Сипай, все там были хороши и в жестокости, и даже в зверствах – никто ни в чём не уступал друг другу. Гражданская война – это такая штука, она особенно всех озлобляет и заставляет видеть в противнике изменника, подлежащего уничтожению.

– Ну а тюрьмы там есть?

– Где же их нет? Без них нельзя, какая бы ни была страна, она без таких заведений и месяца не продержится; надо же куда-то девать всякого рода уголовников: убийц, грабителей, мошенников. В Сирии тюрем предостаточно.

– А тюремщики, Карузо, они такие же, как у нас, или другие по отношению к заключённым?