Я не был уволен, и меня даже не оштрафовали. Брызгая слюнями на меня тоже никто не орал. Наверное, я был настолько крутым ведущим, что терять такого ценного сотрудника из-за такой промашки, никто не хотел.
Очень хочется так думать. Но здравый смысл подсказывает, что всем было просто лень заморачиватъся – искать умеющего связать пару слов человека ради редких питерских включений.
Но это я про питерское начальство… В Питере люди хорошие…
Когда же запись этого эфира дошла до московского головного офиса, – там слегка обалдели. А когда они узнали, что персонаж, позволивший себе такое, до сих пор работает на их радио – тут им стало совсем плохо.
Ну и в целях поддержки общей дисциплины московский программный директор потребовал прогнать «крутого ведущего» в шею. В общем питерскому руководству пришлось меня все-таки уволить…
С момента проступка, прошло уже несколько месяцев, поэтому я, конечно, был удивлен…
Кстати, когда в Питере открывали вещание местного эфира «DFM», а эта станция входит в тот же холдинг, что и «Русское радио», вести это мероприятие пригласили почему-то меня… Наверное, на тот момент в Петербурге я был самым трезвым ведущим…
В завершение полагается сделать выводы. Несмотря на то что прошло много лет, я все еще краснею и выхожу из помещения, если кто-то при мне включает запись того «выступления»…
Признаюсь: я бы хотел изменить тот день… Вне зависимости от того, уволили бы меня или нет.
Конец
Вот так вот в муках, с блевотой и покаяниями рождались новые времена. Возможно, именно эта история закрывала собой страницу под названием «радиобеспредел «90-ых». Ведь уволили не только Верхова. Вместе с ним прогнали эпоху!
Хотя, как видим, и уволили-то не сразу: даже по поводу такого эфира в те времена у начальства было два мнения: «какой ужас!» и «а вроде бы и не криминал.»
Да и сам автор своему увольнению как будто бы удивлен: мол, а чего здесь, ребята, такого? Ну выпили, ну порыгали в эфир – и че?.. Кто не бухал в те бурные времена в эфире! Неужто этим можно удивить закаленного слушателя? Бывалую аудиторию икотой в микрофон не проймешь.
Но в исповеди Павла есть один важный момент – наш герой не может понять: а почему же он, черт подери, так напился?.. Что, впрочем, вполне естественно: ведь изнутри о причинах судить нельзя.
А между тем причины эти очень конкретны. Ответ на вопрос «почему все так вышло?» – есть…
Пускай цветисто и несколько литературно, но Верхов в своей «объяснительной» выразил главное – дух. Дух времени. Аромат эпохи. Амбре безвозвратно ушедших лет.
Сегодня такая история невозможна.
Не потому что радиоведущие больше не пьют. И не оттого что «в студии тогда мог находиться только тот, кто имеет отношение к радио. И даже не потому, что сегодня там обычная проходная. А также не потому, что снаружи – строгий программный надзор… Нет.
Все дело в атмосфере. В неповторимом запахе времени.
А у запаха есть источник. Так откуда же так тянет душком?
История Павла очень важна. И отнюдь не своей «алкогольной интригой». Она всего лишь финал. Последнее звено в цепи причинно-следственных связей. Эта ржавая цепь ползет от чего-то сразу неуловимого к икоте в ушах тысячи радиослушателей…
Все то, что лишь тенью промелькивает на заднем плане этой истории, сыграло не меньшую роль, чем ее главный герой. (Не Павел, конечно, он персонаж страдательный, а бутылка водки.)
Все эти факсы, письма, «кнопки на деках» – персонажи отнюдь не второго плана. Не стоит и говорить, что ни факсов, ни писем от слушателей на радио больше нет. Последнее бумажное письмо пришло на «Маяк» еще в две тысячи пятом. Не считая, конечно, тех писем, что идут туда «Почтой России» и до сих пор – из Горького, Куйбышева, Ленинграда и Сталинграда…
С тех самых далеких пор конвертов с марками на радио не видали… Конверты и марки – это теперь легенды «темных времен».
Они и есть зачинщики этой драмы!
И внешней канве рассказа не затмить реальных причин! За верхним слоем сюжета проглядывают виновники истинные, но заметные лишь едва. Они спрятались за кулисы событий и лукаво нам из-за них подмигивают.
«Проигрыватель Sony»; «студия на закрытой военной базе». Вся эта чертовщина невидимой рукой сплела этот грустный алкосюжет.
И «посланный за водкой гонец» – какой-нибудь поклонник ведущего, по совместительству эфирный дежурный – тоже злой демон лихой эпохи. Анахронизм тех далеких и окаянных лет. И Финский залив – тоже двуликий Янус! Предатель, иуда, лицемер, фарисей! Ну не может быть залива у радио, чтобы ведущему не напиться!
Все это – темные призраки девяностых. Действительные виновники сего печального торжества. Эти обманчиво невинные герои предательски вели участников этой драмы к драме. В один прекрасный момент они должны были сыграть свою злую роль.
«Народные письма» и «услужливые гонцы за бутылкой» создали эту пьесу не в меньшей степени, чем спиртное. И внезапная бутылка водки причиной, конечно же, не была. Она лишь вишенка на этом дьявольском торте. Финальный аккорд в симфонии атрибутов шальной поры. Последняя визгливая нота – в пиликанье пейджера, в мерцании чугунного пульта, в шуршании писем в руках облегчившегося ведущего… В них – вся хмельная атмосфера. Они – и фон и тайная пружина всего. Пили, конечно же, водку, но пьянило совсем другое. Икали, рыгали, кричали: «ауч!», но корень зла, конечно, не алкоголь.
И кстати: наш герой Павел, до своего увольнения работал не только в эфире.
На «Русском радио» он иногда еще и проводил инструктаж: обучал новичков – вновь пришедших на эту радиостанцию ведущих.
Одним из его стажеров была будущая звезда Первого канала Иван Ургант. В начале своей карьеры он пришел на «Русское радио» устраиваться работать в дневной эфир.
А Верхов к тому моменту уже довольно долго работал на этом радио. И как старший товарищ учил Ивана разным полезным делам: как вставлять-вынимать, что трогать, чего не трогать, как правильно начинать и когда лучше всего кончать. В общем, рассказывал «новобранцу» о тонкостях эфирной работы. И был, таким образом, первым учителем будущей телезвезды.
Учеником Иван Ургант оказался неважным. Этот слабак на Первом канале так ни разу и не рыгнул.
А если серьезно.
В этой истории есть два важных момента. Первый: даже после такой вакханалии Павла все равно куда-то там приглашали. И это не частный случай, объясняемый его крутизной. Это инерция и консервативность. (О них мы поговорим в следующей части книги.)
И второй – это сексуальная тематика.
Та самая, что «лейтмотивом» проходила через эфиры Верхова. Это тоже неотъемлемый атрибут времен.
Секс, шутки ниже пояса, эротические аллюзии – все это на радио уже невозможно. И по стилистико-эстетическим соображениям и по цензурно-юридическому «нельзя». (А об этом наша следующая глава.)
И так называемые «герои» радиоэфиру тоже больше не требуются. «Вот вам, товарищ герой, поднос – идите обслуживать посетителей.
И секс-символы…
Еще один ушиб 90-х. Реакция на семидесятилетнее советское целомудрие. На то самое знаменитое «секса в эсэсэсэр нет».
Так вот, в девяностые в России секс был. Верней, ничего кроме секса тогда в России и не было. По крайней мере, на сценах, аренах, подмостках, а также в газетах, на радио и ТВ.
Ведущим и артистам приходилось непросто. Времена были трудные, нужно было из последних сил возбуждать.
Извернись, а эрекции зрителя добейся! Разбейся в лепешку, но до оргазма публику доведи!
И что поделаешь – доводили! Порой через боль, через не могу. Для творческих людей тех лет – это было не просто делом престижа. Это был вопрос физического выживания.
Тот, кто хотел снискать народное уважение, становился секс-символом. Любой артист моложе ста лет именовал себя только так.
С распадом Союза известные люди сменили звания. Народные артистки переквалифицировались в секс-бомб. Заслуженные деятели искусства превратились в мачо. Лауреаты и кандидаты тоже старались выглядеть аппетитно.
Народные секс-символы и заслуженные секс-бомбы дружно сняли свои трусы. Творческая интеллигенция вышла на сцену голенькая. Культурная элита страны торжественно приспустила штаны. Лидеры мнений обнажили свое исподнее.