Гроза Византии

– Тогда и мы не будем спать.

– Нет, нет!.. Вам, особенно тебе, Изок, необходим отдых. Ирина, ты останешься здесь, а я укажу ему место, где он будет в полной безопасности.

Сказав так, Лука увел юношу.

– Его никто не найдет, если даже придут сюда, – сказал он Ирине, возвратившись в хижину.

– О, Лука, скажи мне, мы уйдем отсюда? – спрашивала девушка.

– Что и сказать тебе – не знаю… Кто знает волю судьбы?

– Но мы должны уйти!

– Пусть вернется на Днепр Изок, он там найдет способ выручить нас, особенно если этого захочет Всеслав.

– Мой отец! Как сладко мне это слово!..

Лепеча так, Ирина заснула. Она не помнила, долго ли ей пришлось спать, только громкий шум, крик, бряцанье железа о железо разбудили ее.

«Что там такое? Верно, пришли за Изоком», – подумала Ирина и выбежала из хижины.

Она не ошиблась. На поляне, перед хижиной, она увидала надменного вида патриция, громко спорившего с ее дедом. Около патриция стояло двое вооруженных воинов, ожидавших приказаний своего начальника.

– Ты должен был видеть его, – кричал патриций.

– Нет, благородный господин, здесь никого не было! – смиренно отвечал Лука.

– Лжешь!

– Я никого не видал…

– Следы показывают, что варвар скрылся здесь…

– Пусть благородный господин прикажет осмотреть все кругом, и, если он найдет кого, я готов ответить жизнью!..

– Твоей жизнью! Кому она нужна, собака? Ну, смотри, я ухожу, мы уже все обшарили кругом, и, если ты только осмелился солгать, то берегись, горе тебе!

Говоривший обвел глазами вокруг, и взгляд его остановился на вышедшей из хижины Ирине.

– Это кто? – отрывисто спросил он.

– Моя внучка, благородный господин!

Патриций так и впился глазами в девушку.

Ирина смутилась под этим совершенно новым для нее взглядом, в котором так и отражалась – она инстинктом чистой неиспорченной души чувствовала это – какое-то неведомое для нее скверное чувство.

– Внучка, ты говоришь? Подойди сюда, красавица!.. Вот, цветок, который так пышно расцвел в нашем парке, и я не знал об этом. Как твое имя?

– Ирина!

– Чудное имя! Вот что, старик: я уже сказал, что я тебе не верю, но что же делать! Если ты и скрыл варвара где-нибудь, то, признаю это, скрыл ты его очень ловко… Ты упорствуешь и не хочешь мне выдать его, так вот что: я, чтобы сломить твое упорство и заставить тебе быть искренним, эту девушку беру заложницей!

– Нет, нет, – закричал Лука, – ты не посмеешь этого!..

– Отчего?

– Она – моя внучка!

– Ну, так что же?

– Я не отдам тебе ее…

– Посмотрим, как ты это сделаешь… Эй, вы!.. Взять ее!..

– А старика? – спросил один из солдат.

– Оставьте эту падаль!

Ирина отчаянно отбивалась от солдат. Лука кинулся к ней на помощь. Он с ожесточением вцепился в одного из воинов, но тот, чтобы избавиться от него, ударил его мечем…

С рассеченной на двое головой покатился Лука…

Дикий крик Ирины, видевшей это злодеяние, огласил парк, но ей в ответ раздался другой крик.

Это Изок, вырвав с корнем молодое деревцо, кинулся на помощь сестре.

– Вот он, вот, держите! – закричал патриций, кидаясь сам в сторону и укрываясь за первым деревом.

Изок бешеным ударом свалил с ног солдата, державшего Ирину, другой отскочил сам, но в это же мгновенье привлеченные криками другие воины из отряда появились на поляне.

После недолгой борьбы Изок был схвачен и крепко опутан веревками.

Ирину пришлось тоже связать…

Поляна скоро опустела…

Лука, мертвый уже и похолодевший, остался на том месте, где он упал.

XX. Начало борьбы

Ирина эту ужасную сцену, так неожиданно разыгравшуюся перед ее глазами и участницей которой она стала сама, сперва не приняла даже за действительность. Ей казалось, что она видит какой то ужасный сон, и, вот, стоит ей только сделать усилие проснуться – и все это мигом развеется, как дым от дуновения ветра, то снова, но уже наяву, возвратятся сладкие мечты и грезы.

Но, увы, страшная действительность скоро дала себя почувствовать. Веревки резали ее тело, грубые толчки императорских гвардейцев, помимо ее собственной воли, заставляли ее передвигать ноги и идти вперед, а этот противный начальник солдат, лишивших ее самого дорогого на свете существа, шел рядом и шептал ей на ухо слова, смысл которых заставлял ее краснеть даже в такую минуту.

Впрочем, она плохо понимала, что говорит ей этот человек. Отдельные фразы достигали до ее слуха, поражали ее, заставляли краснеть невольно, но общий смысл все-таки ускользал. Пониманию этого ребенка-полудикаря мало было доступна витиеватая, полная фигурных оборотов, речь византийца.

Она так была поражена постигшим несчастьем, что все еще жила душой в страшной сцене, разыгравшейся на берегу Босфора, в том мирном уголке, где она провела всю свою жизнь.