Секрет Метеона

– Визуальных измененный не замечено. В себя пока не пришел.

Виктор Сергеевич выслушал его и пробормотал, будто отвечая кому-то еще:

– Ну да, конечно, почти сто лет… Я думаю, ему потребуется дня три минимум. А там посмотрим.

Он, продолжая держать руки за спиной, сделал несколько шагов вправо и вернулся на прежнее место, явно поглощенный какими-то своими размышлениями. Затем, как будто вспомнив про Гену, обернулся:

– А что с двадцать первым, двадцать вторым и так далее? Сколько их там? Десять, кажется?

– Да, десять заключенных. Еще не приступали, занимались двадцатым, ну, Гомельским этим. Уже начинаем. Это недолго.

Виктор Сергеевич кивнул:

– Хорошо, не затягивайте!

Голограмма исчезла. Гена повернулся к Мишке:

– Пошли! С двадцать первого и начнем. И закончим тридцатым.

Он оглянулся и, понизив голос, сказал:

– Тридцатый – это последний политический. Дальше идут одни бандиты и мошенники. В общем, всякий сброд. И из всех политических разморозили только Гомельского! А, начиная с тридцать первого, разморозка будет чуть ли не через одного.

Мишка сделал многозначительное лицо:

– Санитар Прокопий мог бы сейчас тебе сказать, что это не твоего ума дело, Гена. И я бы с ним согласился в этом случае. Ты у Виктора Сергеевича поинтересуйся еще!

Он подошел к капсуле с номером 21 и заглянул сквозь стекло. Внутри, полностью погруженный в прозрачный бесцветный гель, лежал голый мужчина. Мишка извлек из кармана халата небольшую белую коробочку и подсоединил ее кабель к капсуле. Затем он похлопал ладонью по «кабине истребителя» и произнес:

– Прощай, номер двадцать один!

Он нажал на клавишу в центре белой коробочки, и внутри капсулы вдруг ослепительно вспыхнула синяя молния. Гель тут же окрасился в густой неоново-фиолетовый цвет. Гена тем временем произвел такие же действия с соседней капсулой. Через пятнадцать минут все десять капсул стали фиолетовыми. Неожиданно дверь «операционной» распахнулась, и га пороге возник Виктор Сергеевич. Он быстро окинул взглядом фиолетовые капсулы и обратился к сотрудникам:

– Отлично! Молодцы!

Виктор Сергеевич подошел к Гене и сказал:

– Давай распишусь в ведомости и пошли обедать. Только избавьтесь от останков.

Он ткнул большим пальцем в подставленный планшет и зашагал к выходу. Гена и Мишка принялись нажимать на клавиши капсул, от чего все полости заволокло паром. Потом послышался звук душа, а когда пар рассеялся, стенки десяти капсул уже сияли чистым хромом. Словно там никогда никого и не было.

В буфете несколько столов занял персонал охраны. Медиков, кроме начальства, не было. Напарники присоединились к Виктору Сергеевичу, который сосредоточенно доедал бифштекс. Мишка хотел что-то спросить, но начальник жестом попросил не беспокоить его. Санитары молча принялись поглощать свой обед. Расправившись с бифштексом, Виктор Сергеевич произнес:

– Когда первая двадцатка окончательно придет в себя, с визитом приедет генерал или кто-то еще.

Он выразительно поднял глаза вверх, давая понять, что ранг у будущего гостя очень высокий. Гена поинтересовался:

– А куда их потом, этих пробужденных?

– Честно говоря, не знаю. Прислали список тех, кого надо разбудить и тех, кому разряд в капсулу. И все.

Виктор Сергеевич отодвинул от себя пустую тарелку:

– Ладно, мальчики, обедайте и за работу.

Шеф ушел, а напарники, склонившись над тарелками, зашептались:

– Все равно, должна быть логика в методике выбора.

– Ну да, согласен. Посмотри, им всем нет сорока. Только Гомельскому сорок один. В основном все преступники, рецидивисты. И только Гомельский политический.

– А он точно политический?

– Вроде как да, что-то против власти, если не ошибаюсь.

– Да за это сто лет не дают!

– Ну, не знаю! Может и не политический! Ну его к черту!

Мишка взял со стола пустую банку от Кока-Колы и сплющил ее в ладонях. Гена внимательно наблюдал за его действиями. Товарищ начал оглядываться, кого-то выискивая. Наконец, он удовлетворенно хмыкнул, увидев санитара Прокопия, разговаривавшего с Виктором Сергеевичем, которого остановил на пороге столовой. По раздраженной интонации было заметно, что бородач тоже не в восторге от этого разговора. Мишка ухмыльнулся:

– Надо спасать начальника…

Он извлек из кармана крохотный, сантиметров десять в длину, дрон и вставил в специальный зажим сплющенную жестянку. Затем на крохотном дисплее он набрал координаты цели и полетное задание дрона. Гена, усмехнувшись, заметил:

– Доиграешься ты, Мишка!

Однако остался сидеть на месте. Мишка отпустил дрона, и тот бесшумно взмыл под потолок столовой, а затем спикировал на голову Прокопия. Когда до цели оставалось около метра, механизм выпустил жестянку, которая со звоном ударилась о металлическую голову Прокопия. Дрон пролетел в открытую дверь столовой и исчез, а Прокопий, воспроизводя запрограммированное возмущение, заголосил:

– Батюшки, да что же это творится! Где это видано, чтобы так поступали с андроидом! Как не стыдно!?

Виктор Сергеевич изумленно уставился на возмущенного Прокопия, но, оценив момент, тут же исчез в дверях. Мишка и Гена с серьезными лицами доедали обед, а санитар Прокопий кричал:

– Я найду того, кто это сделал! Ироды!

Люди за другими столами почти не реагировали на его выкрики, занятые едой. Мишка и Гена, пряча улыбки за медицинскими масками, спокойно покинули столовую.

Глава 2

Память отдавала воспоминания малыми порциями. Настолько малыми, что Николай воспринимал эти видения как короткометражки, которые ему показывают в этом странном кинозале. Постепенно фильмы складывались в историю жизни человека, которого он точно знал, но никак не мог вспомнить его имя. Фильмы удлинялись, а имя человека вспомнить не удавалось. То этот знакомый, совсем маленький, спотыкаясь, ловит сачком бабочек, а двое других и тоже очень знакомых людей – мужчина и женщина – весело смеются. То герой фильма, но уже немного старше, катается на велосипеде, и эти двое смеются или улыбаются ему. Их имен он тоже не знал, но, когда они смеялись, ему было хорошо, как и его знакомому на экране. Потом мужчина и женщина перестали появляться в фильмах, а затем вернулась память, но уже не постепенно, а сразу, одним куском. Не было – не было, а потом бах! И все сложилось в растянутую по времени историю жизни человека. Николай осознал, что этот знакомый и есть он сам, ощутив реальность сразу и каждой своей клеткой, будто с головой погрузился в ледяную воду. Память включилась на моменте, когда его привели в большой зал, отделанный белым кафелем, и уложили в капсулу. Николай помнил, как его держали несколько человек, а он выкрикивал им проклятия. Сейчас его обуял ужас. Он не знал, где находится. Странная комната без окон, непонятно откуда идущий ровный свет. Гомельский попробовал шевельнуть рукой – получилось. Постепенно он понял, что может двигаться и, приподнявшись, осмотрелся. Комната без дверей и окон, из мебели только его кушетка и тумбочка рядом, на которой лежит аккуратно сложенная оранжевая одежда. Черт, где он оказался? Что это за место? Может быть, он умер? Вроде бы его должны были усыпить… Николай с трудом, но вспомнил, как судья объявил приговор: «Суд постановил приговорить гражданина Гомельского к высшей мере наказания – принудительному усыплению сроком на сто лет!». Он сел на кушетку, размышляя над словами «сто лет». Это же целый век! Но ведь он не спит, значит его не усыпили! А может быть его помиловали? Николай вскочил с кушетки и закричал:

– Эй, кто-нибудь! Откройте! Эй!

Ответом была гробовая тишина. Николай продолжал кричать. Неожиданно прямо перед ним раскрылась стена, и на пороге появились два мужчины в белых халатах и масках. Один из них спокойно спросил:

– Ну что, пришел в себя? Чего бузишь, а?

Николай сел на кушетку, ошалев от неожиданности, и произнес: