Планета Тивит

Двери поехали в сторону, разъезжаясь на каких-то магнитных приспособлениях. В лицо Красовской дунуло жаром, словно она наклонилась над открытым огнем. Через секунду это ощущение исчезло, но остался острый запах чего-то неприятного, щекочущего в носу. Далекая от химии журналистка не могла понять его природу.

– Он вас ждет! – провозгласил Аркадий Иванович, посматривая с опаской внутрь комнаты, в которой царил полумрак. Координатор шагнул первый, набрав в легкие воздуха, будто ныряя в холодную воду. Следом, аккуратно ступая по мягкому ковру, зашла Яна.

В кабинете было темно. Черные плотные шторы завешены, от чего Красовской показалось на миг, что она ослепла. Но с секундным запозданием прямо напротив них вспыхнуло пламя камина и сразу несколько подсвечников, закрепленных на стене. Координатор вздрогнул, шепча что-то себе под нос. Журналистка с интересом осмотрелась. Не сказать, что ей не было страшно, но жгучее любопытство перевешивало все остальное. Ей было интересно и жутко одновременно, тем более кабинет местного генсека, называющего себя товарищем Сталиным, оказался удивительным, если не сказать больше.

Резные деревянные панели из мореного дуба украшали библейские сцены, тут было и убийство Авеля Каином, и изгнание Адама и Евы из рая, распятие Христа на Голгофе и изображение Понтия Пилата, принимающего решения о казни. Чуть левее камина стоял стол с мраморной столешницей, за ним удобное кожаное кресло, вполне современное, резко выделяющаяся своим новоделом из общего интерьера. Несколько шкафов с бумаги у стены и, что больше всего удивило Яну, над камином перевернутое православное распятие. Сатанисты какие-то, подумала она, прикусив от любопытства нижнюю губу. Распятие было выполнено настолько реально, что Красовская могла рассмотреть капли крови на пробитых запястьях Христа. Она сделала шаг вперед, чтобы получше рассмотреть, но позади нее вдруг подуло горячим пламенем. Спину обожгло жаром, и женщина резко развернулась. За Координатором, который ничего не почувствовал, стояла фигура мужчины в черном двубортном пиджаке и черной рубашке без галстука. Статный брюнет с легкой улыбкой наблюдал за ними, скрестив руки на груди, улыбаясь. Именно от него и шел огненный жар. Не сказать, что он был молод. Его волосы тронула первая седина, засеребрившаяся на висках, но четко очерченные скулы, греческий нос и чувственные полуоткрытые губы делали его, безусловно, красавцем. Между тем настоящим Сталиным и этим Тивитским не было ничего общего. Заметив ее испуганный взгляд, Координатор все же что-то понял и повернулся вслед за ней. Лицо его исказилось, глаза забегали, руки по инерции вытянулись по швам, словно у солдата на строевом смотре. Чуть заикаясь, он почтительно промямлил:

– Товарищ Сталин, Старший Координатор центра предсказаний и прогнозирования событий Иван Поливало по вашему вызову прибыл!

Иван Поливало…Так вот, как звали ее похитителя! Подумала Яна.

– Вы хорошо поработали, товарищ Поливало…– заметил мужчина в черном пиджаке, делая шаг к ним навстречу. Жар стал почти нестерпимым. Он, будто сжигал Красовскую изнутри, но, сжав зубы, она решила терпеть до конца. – А это, я так понимаю, наш бесценный кадр с Земли? – генсек Тивита приблизился к ней совсем близко. Теперь женщина могла рассмотреть его поближе. Умные спокойные глаза напоминали омут, в котором легко можно было утонуть, если заглянуть поглубже. Он не носил очков, как остальные тивитцы. В его глазах не плескалось огненное пламя, там царила тьма. От ее глубины и сосущей пустоты на Красовскую накатила тоска. Ей вдруг расхотелось жить, бороться, куда-то возвращаться, о чем-то мечтать. Она забыла обо всей радости в ее жизни, даже о своем маленьком ребенке, в душе стало темно и тоскливо. Генсек, будто высосал из нее все силы, оставив лишь мрак.

– Достойная работа! – похвалил он Поливало, отводя взгляд от Красовской. И в этот миг в нее будто влили свежего воздуха. Она, наконец, смогла вздохнуть, пропихивая в легкие кислород. – Достойная работа требует достойной оплаты…Чего ты хочешь, старший Координатор? – Сталин повернулся к поддельному батюшке, буравя того взглядом. Иван замешкался, не решаясь о чем-то просить.

– Впрочем, наверное, как и все? – с грустью уточнил Сталин, придвигаясь к нему с быстротой молнии. Яна не заметила в полумраке, как он сделал несколько шагов. Он, будто бы парил над полом, мгновенно передвигаясь по кабинету.

– Д-да-да…– подтвердил свое желание, чуть заикаясь, Координатор.

– Ты уверен?

– Так точно, товарищ Сталин…

– Как всегда…– в его стальном голосе Яна услышала явные нотки грусти.– Назад пути не будет!– уточнил на всякий случай он, прикладывая к груди Поливало свою ладонь, с дорогим перстнем на безымянном пальце в виде змеи, обвивающей какое-то дерево. Почему-то журналистка не сомневалась, что это была яблоня.

– Пусть! Я больше не могу…– выдохнул Координатор, и в тот же момент из его груди полился зеленый свет. Он мягко окутывал ладонь генсека, клубясь вокруг него туманом. Глаза Поливало округлились, то ли от счастья, то ли от удивления. Он вздрогнул всем телом и резко рухнул на пол, словно сломанная кукла, нелепо раскинув руки и ноги в стороны. Через какое-то мгновение, показавшееся журналистке вечностью, тело Ивана вспыхнуло, исчезая в языках огненного пламени.

– А сейчас, Яна Викторовна, мы займемся вами…– глаза правителя Тивита повернулись к ней, буравя непроницаемым взглядом.

15

Харьков 2019

После короткого совета, проведенного у них на квартире, больше напоминающего сюжет фантастического фильма вроде Властелина Колец, было принято решение начать действовать. Дворкин с Агриппиной, как разбирающиеся в магии и ее тонкостях, должны были заняться дневником Митусова и таинственной библиотекой Ковена Ведьм, пытаясь оттуда выудить хотя бы какую-то информацию, а вот Максиму досталась более прозаическая миссия, но он все равно был ей доволен. Во-первых, все эти чародеи и прочая ерунда были для него в новинку, а, во-вторых, ему почему-то до сих пор казалось, что пропажа Яны – это не дело рук какого-то дьявола, которого вполне может и не быть на свете, а нечто прозаическое, которому легко найти логичное и более материальное объяснение. А потому, он выбрал себе направление поисков, связанное с прошлым хозяином квартиры, неким Олегом Митусовым. Запросил информацию в отделе, где ему его опера скинули на электронную почту короткую справку, из которой было мало что понятно. Известно, что этот мужчина родился в Чехословакии в СССР, как переехал в Харьков и когда, покрыто тайной мрака. О периоде его жизни заграницей мало что удалось выяснить, как не бились аналитики управления. Более или менее достоверные данные появляются уже в восьмидесятых годах двадцатого века, когда этот Олег вместе с матерью и сестрой неожиданно объявляется в городе, занимая пост ни дворника, ни инженера на одном из многочисленных заводах, а директора одного из самых крупных хозяйственных магазинов Украинской ССР.

Как ему удалось достичь столь невероятных высот, оставалось загадкой. Только общедоступная история его начинается именно с этого. Кем он был до приезда в Харьков? Кем работали его родители? Почему покинули Чехословакию? Оставалось тайной…

Одновременно с основной работой, Митусов занимается научной деятельностью. В частности, пишет докторскую диссертацию по химии. Сразу докторскую…Никаких данных о его кандидатской не сохранилось, что тоже по меньшей мере выглядит странно. Его научный руководитель сам глава НИИ «Химического анализа» профессор Головко, лауреат всех возможных конкурсов и регалий. Митусов, по его словам, подающий большие надежды ученый, и его работа директором магазина, лишь вынужденная мера.

Работа над диссертацией длится почти три года. За это время никаких значимых событий в жизни бывшего хозяина их квартиры не зафиксировано. Он живет на Комсомольской с матерью и сестрой, которая вскоре выходит замуж и покидает родное гнездо.

В 1989 году, когда уже грянула перестройка, когда по всему СССР из-за недостатка финансирования закрывались многие НИИ, работа над диссертацией была окончена. Тема диссертации хранилась в строгой тайне, и знали ее только несколько десятков рецензентов, да руководитель проекта.

Одним прекрасным весенним утром Митусов отправился на Всесоюзную Аттестационную комиссию, готовый защититься и получить заслуженное звание доктора наук, отправился на троллейбусе, не имея своего автотранспорта, что для занимающего столь высокий пост в хозяйстве Харькова было уже само по себе странно. На одной из остановок с ним что-то произошло. Олег вышел из общественного транспорта, будто бы озаренный какой-то идеей, что частенько бывает с людьми науки, напрочь забыв о пакет со своей работой. Опомнился он только тогда, когда добрался все же до института. Разочарование его было столь велико, что именно это послужило толчком для его нервной системы, чтобы слететь с катушек. Митусов бросился на поиски диссертации, но она бесследно исчезла. И поскольку была в единственно экземпляре, не считая черновиков, то все надежды директора хозяйственного универмага лопнули в один момент, как мыльный пузырь.

Его защиту отложили, но нарушения в психики были столь сильны, что он мало того, что забросил свою основную работу, но и перестал появляться в институте, который вскоре канул в лету, вместе с почившим в небытие Советским Союзом.

Универмаг, где работал Митусов, выкупили какие-то бизнесмены, решив в нем открыть супермаркет. Места для заговаривающегося директора в нем не нашлось. Митусов оказался безработным, сидящим на шее у старушки матери с нищенской пенсией. Тут и пошло самое интересное. Болезнь стала прогрессировать. С увлечением Олег стал рисовать везде, где только можно странные фразу и знаки, на первый взгляд никак не связанные между собой, но имеющие вполне логичное продолжение. Когда места в квартире для наскальной живописи стало не хватать, он перешел на подъезд и улицы, а еще через несколько лет, когда соседям это все надоело, они вызвали неотложку и поместили мужчину в психиатрическую лечебницу. Там Митусов находился порядка пяти лет, пока в девяносто девятом году не скончался от туберкулеза. Хоронить его не стали, а тело кремировали. Мать вскоре умерла, сестра отправилась в поисках лучшей жизни заграницу, как многие из соотечественников в тот период. Квартиру продали некой компьютерной фирме, у которой Максим с Красовской ее и выкупили по сходной цене.

Вот, если кратенько, и вся история…Максим откинулся на спинку сидения машины и отложил листок со справкой в стороны. Оставалось два неясных момента в биографии этого сумасшедшего харьковского художника. Откуда он появился? Как стал директором магазина? И почему его тело не выдали матери для нормального традиционного погребения? И куда делась диссертация? Из-за нее ли он сошел с ума, или было что-то еще, о чем официальная хроника предпочитает не упоминать?

Вопросы следовали один за другим, не давая пока что ни одного мало-мальски вразумительного ответа. Для того, чтобы разобраться во всем этом, следовало начать с начала…С чего? Наверное, с бывшего НИИ и руководителя диссертации Митусова профессора Головко.

Через заявку в паспортный стол, сделанную неофициально, Максиму удалось выяснить, что профессор Головко Иван Никитич живет по улице Академика Павлова, недалеко от клуба «Радмир». То есть, практически, на другом конце города, скрепя зубами, полковник отправился туда, радуясь лишь тому, что следующим местом его посещения была Первая Психиатрическая Больница, которая была по пути, но в которой он решил побывать после. Чтобы разобраться в произошедшей ситуации с Олегом Митусовым, а соответственно и с его женой, следовало начать сначала, а сначала была именно диссертация, так и не увидевшая свет.

Он свернул влево, повинуясь властному голосу навигатора, на грунтовку, бывшей когда-то, несомненно, асфальтом. По обе стороны от дороги потянулись небольшие аккуратные домики частного сектора, со старыми деревянными рамами, потертой дерматиновой обивкой, и даже с настоящими сараями, в которых кудахтали настоящие куры. Дом номер шесть, в котором проживал профессор Головко, оказался совсем уж неухоженным снаружи. Часть стены, смотрящей на улицу, пошла трещинами, калитка из потемневшего штакетника покосилась, повиснув на одной петле. Некогда прекрасный яблоневый сад зарос молодой порослью клена. На миг, Макс усомнился, что Головко еще жив. Ведь могло быть и так, что в паспортном столе что-то напутали, до них не дошла информация… Притормозив перед полуразрушенным забором, полковник полиции вышел из машины и огляделся. Дверь на веранду была полуоткрыта. На высоком крыльце стояли стоптанные резиновые галоши, покрытые толстым слоем грязи. Из чего полицейский сделал вывод, что в доме все же кто-то живет. Он негромко крикнул, давая о себе знать:

– Хозяин! Есть кто дома? – но ответом ему стала тишина, тогда он ловко перемахнул через невысокий заборчик и прошелся к дому, аккуратно ступая по мягкой прелой прошлогодней листве.

– Иван Никитич! – позвал он, вглядываясь в зашторенные окна дома. Показалось ему или просто это была его фантазией, но крайняя шторка немного была отдернута, как раз настолько, чтобы легко можно было рассмотреть незваного гостя.

– Иван Никитич! Не бойтесь! Я из полиции! Моя фамилия…

– Стой, где стоишь, сволочь! – раздался позади него напряженный, чуть хрипловатый старческий голос. – Знаю, я вашу полицию…Руки в гору!

Макс медленно, стараясь не спровоцировать Головко, повернулся к нему лицом. Перед ним стоял довольно крепкий для своих лет мужчина годов эдак восьмидесяти. В руках его блестел вороненой сталью револьвер, почти ровесник профессора, рука которого ничуть не дрожала, целясь прямо Максиму в живот.

– Я сказал, руки в гору! – прошипел дед, буравя полицейского ненавидящим взглядом.

– Послушайте, Иван…

– Тихо! – рявкнул тот так, что полковник вздрогнул. – Оружие есть?

Макс кивнул, медленно потянувшись к кобуре.

– Нет, дорогой мой…– покачал головой старик. – Вместе с кобурой снимай! Мы тоже не лыком шиты…Войну прошли.

Какую войну прошел дед, Макс не стал уточнять, потому что если это была Великая Отечественная, то лет Головко должно быть далеко не восемьдесят. Ремень с легким шелестом упал на траву вместе с кобурой.

– А теперь отбрось его ножкой в сторону, мил человек…– попросил химик, указывая вороненым дулом револьвера место, куда Макс должен был точно сдвинуть свое оружие. – Вот после этого можно и поговорить…– хмыкнул довольно старик, не опуская пистолета. – Без свидетелей, так сказать…Только учти, парень, что я человек в возрасте, с нервной системой у меня непорядок, нервишки шалят, знаешь ли, а значит, будь добр, стой смирно! Иначе дернешься, чуть в сторону, а я тебя пришью, и самое удивительное, что за это мне ничего не будет. Ибо не подсуден я с некоторых пор…

– Шустр ты, дед, не по годам! – хмыкнул Максим, успокоившись немного от того, что убивать его прямо сейчас сумасшедший старик не собирается.

– Какой есть…Говори, зачем пришел? – нахмурился он, разглядывая Макса, тем самым давая рассмотреть повнимательнее и себя. Одет он был в старый потертый пиджак и идеально выглаженные брюки, рубашка – вышиванка радовала глаз, выглядывая из черного воротника. Старомодные, но начищенные до блеска, туфли были слегка стоптаны на пятках, но выглядели почти прилично.

– Поговорить…– пожал плечами Максим, поглядывая на руку с пистолетом, которая так и не опустилась, уставившись вороненым дулом куда-то ему в область пупка. Скорее всего, чтобы не промахнуться.

– Были уже такие! Говорили! О чем? – нахмурился Головко, оказавшийся довольно бойким старичком, который своего не упустит.

– Точнее о ком…Я из полиции! – медленно, чтобы не испугать профессора, Максим полез за удостоверением, надеясь, что хоть красная корочка бдительного деда немного успокоит, и он перестанет целиться ему в живот с боевого оружия.

Головко выдержал паузу. Палец на спусковом крючке несколько раз дрогнул, но так и не выстрелил.

– Брось мне его сюда…

Максим шагнул чуть вперед, но был остановлен грозным рыком.

– Я сказал, брось!