Звездная пирамида

А во-вторых, с полученным туземцами единственным эмбрионом звездолета всегда может что-нибудь случиться.

Глава 8. «Топинамбур»

Больше всего на свете Цезарь не любил, когда кричат. Именно по этой причине он совершил свой самый первый побег из самого первого в своей жизни приюта. Предварительно сунув в кровать наоравшей на него воспитательнице трубчатого скунсоежа. Было тогда Цезарю аж шесть лет. С тех пор сменилось множество приютов и воспитательных домов, и количество побегов росло сообразно количеству приютов.

Семирамидин крик поражал не только уши, но и воображение.

– Да они что, издеваются?! Да я их!.. Еще архистарейшины называются!.. Архикретины! Да я дойду до самого императора… как его там зовут! Да я им… – тут в Устинье Компост прорезалось деревенское происхождение, – топинамбуром по сусалам! Да, именно по сусалам, по наглым бородатым сусалам! Что они нам подсунули? Кусок навоза какой-то! Как на этом лететь? Куда на этом лететь?..

– Семирамида, помолчи, а? – безуспешно попытался вклиниться Ной, но только изменил направление звуковой атаки.

– Да и с кем лететь? – Семирамида переключилась на присутствующих с непринужденностью, говорящей о большом скандальном опыте. – С этим вонючим фермером? С этим карточным шулером? С этим прыщавым недомерком?..

На какой-то миг она замолчала, чтобы набрать в грудь порцию воздуха, и в паузу вклинился Сысой:

– Никто тебя не неволил, Семирамида, сама согласилась.

– На это я не соглашалась!

– Правда? – Сысой иронически улыбнулся и поскреб пух на черепе. – В подписанном тобою соглашении сказано вполне определенно: ты участвуешь в проекте, а Совет архистарейшин предоставляет звездолет. Вот он, звездолет. Надо ли понимать твои слова так, что ты отказываешься выполнять условия соглашения?

– Да! – завизжала Семирамида. – Отказываюсь! Еще как отказываюсь!

Сысоя это ничуть не смутило.

– Прекрасно. Я и сам начинаю думать, что ты не годишься. Тебя заменят. Надеюсь, ты внимательно прочла соглашение и понимаешь, что делаешь.

Семирамида так и замерла с раскрытым ртом. Ной слегка усмехнулся. Цезарь тоже понял, но не отразил на лице ничего, поскольку во все глаза смотрел на темно-коричневое бугристое нечто в руке Сысоя. Ипат стоял столбом и простодушно моргал.

– Пошли, подпишешь отказ, – предложил Сысой. – Только не кричи, ладно? Голос сорвешь. А он тебе еще пригодится – раковолков пугать. Они, бывает, забегают с Дурных земель…

– Что-о?.. – Семирамида задохнулась. – Почему?..

– Почему? – Тут Сысой поискал глазами, куда деть эмбрион звездолета, заметил, что Цезарь не отрывает от него глаз, и сунул «кусок навоза» ему в охотно подставленную руку. – Почему, говоришь? Я тебе скажу почему. Во-первых, не надо было тебе устраивать скандал прямо на сцене, срывая концерт. Во-вторых, совсем не следовало царапать Изабелле Заозерной физиономию. Раз и два – в сумме это дает покоенарушение второй категории. В-третьих, чтение – полезная привычка. Если бы ты дочитала соглашение до конца, то знала бы: отказ исполнить его требования означает усугубление тяжести покоенарушения на одну ступень. Два да один будет три. Итого – третья категория. Ну-ну, не дергайся… В Дурные земли тебя не изгонят, а вот пятилетнюю ссылку в какую-нибудь полупустыню близ границ оных земель я тебе твердо обещаю… Пошли?

Семирамида молча замотала головой. Ной откровенно наслаждался, на всякий случай отступив на шаг. Ипат моргал. Один лишь Цезарь не реагировал уже ни на что. Все его внимание было поглощено покоящимся на его ладони эмбрионом звездолета.

– Так-то вот, – сказал Сысой и вышел. Повисла тишина.

– Все равно я никуда не полечу, – заявила Семирамида уже почти спокойным голосом. – А встречу еще эту Изабеллу Заозерную – глаза ей выцарапаю.

– А что у тебя там стряслось с Изабеллой? – спросил Ной.

– Да так… Сука она. Моя песня должна была закрывать концерт, а не ее.

– Так и в программе было написано?

– Да мало ли что там напишут! – вспыхнула Семирамида. – Кто сборы делает – я или она? Чья популярность выше?

– Значит, когда объявили тебя, а ты отказалась выйти, эта самая Изабелла попыталась силой вытолкнуть тебя на сцену?

– Ага. И еще лыбилась, тварь! Тут я, конечно, вцепилась ей в патлы. В рыжие крашеные патлы!

– Умно, – похвалил Ной. – Тебе еще осталось съездить членов Совета по бородатым сусалам. Чем ты собиралась их угостить – топинамбуром, кажется? Взять топинамбур за ботву – и корнеплодом по сусалам?

Никто не хихикнул, но Семирамида и без того начала подозревать, что над ней издеваются. И быть бы в гостиной великому шуму, если бы Ипат, до сих пор хранивший молчание, не подал вдруг голос:

– Семирамида права.

– Чего? – не понял Ной.

– Он и впрямь похож на клубень топинамбура. – Ипат указал пальцем на эмбрион. – Давайте так его и назовем – «Топинамбур». А что маленький, так это ничего. Архистарейшины обещают, что он вырастет.

– Точно? – усомнился Ной.

– Конечно, вырастет! – убежденно сказал Цезарь.

– Это еще почему?

– Потому что он маленький. Все маленькое растет. Я вот еще расту, например.

Ной смерил шкета взглядом и только усмехнулся.

– Все равно! Я! На этом! Лететь! Отказываюсь! – отчеканила Семирамида.

Ипат лишь развел руками, Цезарь поднял голову, чтобы посмотреть на удивительную тетку, готовую отказаться от счастья полета, а что подумал Ной, не узнал никто. Вполне вероятно, он, подобно Семирамиде, не горел желанием горбатиться на Совет, однако помалкивал об этом.

Вслух же сказал другое:

– Может, он и правда вырастет. Поглядим. Когда мы вернемся с триумфом, нас на руках носить станут. Получишь свои двадцать пять тысячных процента с отчислений наших новых вассалов – купаться будешь в роскоши. Знаешь, сколько это? Даже если это будут нищие миры вроде нашей Зяби, все равно десять самодвижущихся экипажей себе заведешь плюс золотой нужник. Кто тогда перед тобой Изабелла Заозерная? Пф! Пыль под ногами.

– Патлы я ей все равно выдеру, – пообещала Семирамида. Впрочем, видно было, что слова Ноя произвели на нее впечатление.

– Выдирай сколько хочешь. Кто тронет национальную героиню? Максимум – порицание да штраф.

– Да хватит вам! – не выдержал вдруг Цезарь. – Смотрите! Он ведь правда живой…

Эмбрион звездолета по-прежнему был при нем, чуть-чуть грея и совсем слегка щекоча ладонь. Нельзя было понять, остается ли он в покое или слегка шевелится. Не в силах сдержать свербящее желание, Цезарь осторожно погладил один из отростков эмбриона пальцами свободной руки – и зажмурился, как довольный котовыхухоль, от нахлынувших эмоций…

* * *

Если нет острой необходимости заставлять человека делать то, чего ему делать не хочется, то пусть найдет занятие себе по душе – всем лучше будет. Ни Ипат, ни Ной, ни Семирамида такого занятия себе еще не нашли. Ну и пусть страдают, решил Цезарь. Он-то нашел себе дело!

«Топинамбур»? Ну, пусть будет «Топинамбур». Название съедобного корнеплода звучало солидно, так мог бы называться какой-нибудь механизм, скажем, часть буровой установки. Не зря же название оканчивается на «бур»! Не сравнить ни с репой, ни с брюквой. Цезарю оно нравилось.

Ипат и Ной подержали эмбрион в руке, но и только. Ной лишь пожал плечами, после чего сунул руки в карманы и принялся насвистывать, а Ипат попытался выразить на своей крестьянской физиономии какую-то эмоцию, да так ничего и не выразил. Покряхтел и отдал эмбрион Цезарю. Семирамида же наотрез отказывалась прикоснуться к «Топинамбуру» не только пальцем, но даже веником.

Тем лучше! Конкуренты отпали, и ревность Цезаря мигом улетучилась. Мало ли что эмбрион звездолета считался принадлежащим всей планете – по факту он принадлежал ему одному!